Кащеево царство

– Сумеете ли вы перенести меня на тот берег?

Те в страхе отпрянули от него, охотник Пера ответил:

– На ту сторону нам ход закрыт. Мы – жители горнего мира.

– Вот незадача, – огорчился пам. – Как же мне быть?

И тут, словно отвечая на его вопрос, из воды показалась голова старика. Вместо кожи у него была чешуя, а вместо волос – зелёные водоросли.

– Я помогу тебе, шаман, – пророкотал он.

– Кто ты? – испуганно промолвил Кулькатли.

Старик усмехнулся.

– Когда-то я был повелителем солёных вод. Куль-отыр принимал меня как почётного гостя. Но потом явился Крестос, и люди перестали поклоняться мне. Даже Ящер, на котором я в прежние времена обходил свои владения, покинул меня.

– Ты – вакуль? – со страхом спросил шаман.

– Так меня называют здесь, – согласился старик.

– Если ты перенесёшь меня на тот берег, я окроплю в твою честь рыбьей кровью все святилища Югры.

– Что ж, это утешит меня в печали. Однако не будем долго говорить. Душа, которую держит в руках русский шаман, теряет силы и вскоре покорится ему.

Вакуль поднял над водой железный трезубец и протянул его к шаману.

– Стань снова вороном, югорский пам, и я перенесу тебя через реку мёртвых.

Кулькатли обратился в чёрную птицу и вспорхнул на срединный зубец. Держа своё оружие над водой, морской повелитель устремился к теряющемуся в чадных клубах далёкому берегу. Перебравшсь через реку, Кулькатли слетел с трезубца и, обернувшись человеком, сказал вакулю:

– Помощь твоя не останется без награды. Скоро все святилища Югры закурятся дымами в твою честь.

– Действуй, пам. И да сопутствует тебе удача.

Кулькатли зашагал по каменистой земле, вглядываясь в тучи клубящегося дыма вокруг. Можно было подумать, что неподалёку бродит огненное чудовище Гондырь – до того густой стоял дым. Шаману было жарко, одежда прилипала к телу, пот стекал по шее и лбу. Он не знал, где будет искать русского жреца, но верил в пророческий дар богини, которая, конечно, не стала бы гонять зазря югорского гостя. И действительно, дымные тучи скоро рассеялись, и Кулькатли узрел перед собой бородатого человека в малице и шерстяных портах, с лебедем в руках. Человек выкручивал птице шею, бил по телу, а лебедь заполошно махал крыльями и норовил цапнуть истязателя клювом.

– Отпусти птицу, – повелительно произнёс Кулькатли. – Она больше не твоя.

– А ты кто таков? – удивился бородач.

– Я – посланец Зарини, пришедший сюда, чтобы отобрать у тебя эту душу.

– Поздно ты явился, посланец. Душа эта уже подчинилась мне, и ты бессилен против этого.

Кулькатли презрительно рассмеялся.

– Твой ничтожный бог тоже говорил мне это. Но стоило явиться войску Сорни-Най, как он испугался и бежал, не принимая битвы. Даже околдованный им Ящер не помог ему.

– Ты лжёшь! – выкрикнул жрец. – Мой бог куда сильнее всех твоих демонов.

– Тогда объясни мне, как я попал на этот берег, – усмехнулся Кулькатли. – Ведь твой бог неустанно следит, чтобы никто не смог переправиться через реку. Как же мне это удалось?

Русский шаман растерялся.

– Я не знаю… Может, это какое-то испытание?

– Ты проиграл, славянин. Смирись с этим. – Пам протянул руки и поманил к себе птицу. – Лети ко мне, белый лебедь. Этот человек больше не властен над тобой.

Птица вывернулась из лап жреца и, подлетев к шаману, опустилась возле его ног.

– Не уйдёшь, зараза! – выкрикнул новгородец, бросаясь следом. Но пам выставил ладонь в предостерегающем жесте.

– Стой, русич. Не приближайся. Порчу наведу – всю жизнь маяться будешь.

Жрец остановился.

– Не верю я твоё колдовство, – неуверенно промолвил он. – Моя сила завсегда больше твоей будет.

– Раз не веришь, чего ж тогда стоишь? Давай, сделай ещё шаг – и увидишь, что произойдёт.

Жрец колебался. С одной стороны, он не хотел признавать своё поражение, с другой же – был смущён лёгкостью, с которой соперник вырвал у него птицу. По рукам его пробегала дрожь, ладони готовы были сжаться в кулаки. Он хмуро глядел то на лебедя, то на шамана, и не знал, как поступить. Кулькатли разрешил его сомнения.

– Прощай, новгородец, – сказал он. – Я возвращаюсь к своей богине, а ты иди домой. Тебе нечего делать в нашей земле.

Кулькатли развернулся и направился к реке. Лебедь заковылял вслед за ним.

– Отрекаешься ли от наваждения дьявольского? – рычал отец Иванко, тряся измученного Моислава за плечи. – Плюёшь ли на кумиров, богами рекомыми? Отвечай!

Попович смотрел в потолок широко открытыми глазами младенца и улыбался неведомо чему.

– Лети-лети, лебедь. В далёкие края за синие моря, – бормотал он, не слыша батюшку.

– Что за околесицу несёшь? – рявкнул священник. – Говори, что отрекаешься.

– Отец, дурачина, только своё видит. Жизни не чувствует… Матушка, защити. Озари светом лучезарным, накрой благодетельной сенью… – Моислав задышал чаще, глаза его заморгали, на них выступили слёзы. – Вижу горний мир, и ангелов с серафимами и херувимами. Вижу престол Господний, и Всевышнего в сиянии и блеске. Господи Боже, спаси и сохрани! Да пребуду вечно в чертогах твоих. Да извергнется из меня вся скверна и всё паскудство, что сотворил я в жизни. Не по злоумышлению творил их, но по слабости человеческой. Призри меня, матушка Богородица, и избавь от муки. Прими от меня оклад золотой для образа Твоего. Прими мирро и ладан. Прими серебро и кедровое дерево. Слава, слава богине-владычице! Осанна тебе, святая заступница! Хвалу поём на земле и в небесах…

– Ишь, проняло как, – одобрительно проворчал молчавший до того Завид Негочевич. – Не зря, значит, старались.

Он тоже был на стороне отца Иванко, хотя и без Савкиного исступления. Страшился боярин возмездия за порушенных истуканов, а потому искал заступничества Христова. Авось Исус-то оборонит от югорских навий!

– Отступают бесы, – ухмыльнулся поп. – Много их было, проклятых. Уж и не чаял вытравить. Думал, калёным железом придётся.

А Моислав вдруг заголосил как сумасшедший:

– Се святая Варвара грядёт в торжестве и во славе. Уже, уже карает она лукавых. Бойтесь гнева её! Никто не избегнет! Аллилуйя тебе, святая великомученица!..

– Что это он Варвару-то вспомнил? – спросил Ядрей. – Смерти, что ль, боится? Может, соборовать его, батюшка?

Священник молчал. Он вслушивался в завывания Моислава и бледнел прямо на глазах.

– Довели до помешательства, – буркнул Яков Прокшинич.

– Это благодать на него нисходит, – неуверенно предположил отец Иванко.