Кащеево царство

Сбыслав лишь скрипнул зубами.

Возле Буслаева чума на лапнике сидел вой и строгал топорище. На вятших он даже не взглянул. Купец пнул его по ноге, осведомился:

– Сотник здесь что ли?

Ушкуйник поднял на него глаза, моргнул.

– Здесь, а где ж ему быть!

– Так иди и скажи, что мы явились. Поговорить хотим.

– Хворый он. Никого пускать не велел.

– А ты всё ж таки передай. Может, и соблаговолит начальник твой перекинуться с нами парой слов.

Вой недовольно поджал губы и, поднявшись, ушёл докладывать.

– Стыдоба! – негромко произнёс Сбыслав. – Топчемся у порога, словно к князю явились…

Завид промолчал.

Скоро вой вернулся.

– Заходите, – кивнул он в сторону полога.

Купец и боярин, наклонившись, вошли в чум, подсели к очагу.

– Зачем пришли? – слабым голосом спросил Буслай.

– Да всё за тем же, – ответил Сбыслав. – Уходить надобно.

– Никак не успокоишься, Сбышек? – сотник оттопырил губу, сверкнул серебряным зубом.

– Брось, Буслай, – сказал Завид Негочевич. – Чего ждёшь? Ясно ведь, что товарищей не вернуть.

– Хотите уйти – так уходите. Никто вас не держит.

– Чтоб весь Новгород нас переветчиками окрестил? – неприязненно бросил Сбыслав.

– Во-она чего вы боитесь! Что ж, оно и верно. Заклеймят как пить дать.

Гости его промолчали, и Буслай равнодушно уставился в потолок. Тогда Сбыслав сообщил:

– Моислав крамолу сеет, народ будоражит. Нехорошо это. Язычеством пахнет.

– А мне-то что с того? – удивился Буслай.

– Глупец ты, сотник. Дальше носа своего не видишь. Они же сами как чудины станут, а потом тебя же и прирежут. Зачем ты им такой сдался, когда у них попович вожаком будет?

– Брешешь, – лениво отозвался Буслай. – Ребята мои меня не тронут, а вот тебе от них не поздоровится. Потому и трясёшься.

Сбыслав вскочил, надвинулся было на Буслая, но тот вдруг резво сел, сбросив шкуру, и извлёк откуда-то большой обоюдоострый нож с серебряной рукояткой в виде грудастой девахи с длинными волосами.

– А ты подойди, подойди попробуй, – недобро посулил он.

Боярин тоже поднялся, положил купцу ладонь на плечо.

– Позволь нам, Сбышек, с сотником потолковать один на один.

Житый человек перевёл на него бешеный взгляд, засопел и кивнул.

– Потолкуй. Хоть и не вижу я, о чём тут ещё толковать можно.

Он вышел, а Завид Негочевич вновь опустился на шкуры, с укоризной глянул на Буслая.

– Нехорошо ты себя ведёшь, сотник. Не по-людски.

– Переживу, – пробурчал Буслай. – О себе лучше тревожься, боярин.

Завид помолчал, созерцая его, потом спросил:

– Что ж ты намерен делать?

– А тебе что за забота?

– А мне такая забота, что мы с тобой в одной упряжке, и потому сообща должны действовать. Иначе нас югорцы как щенят передушат.

– Раньше-то вы, вятшие, другие песни пели. Промеж себя только уговаривались, а нас, ушкуйников, на совет не допускали.

– Вздор порешь. Был ты на совете и голос имел такой же как прочие.

– Голос голосом, а решали-то вы друг с дружкой.

– Решал воевода, а мы лишь советовали.

– Видел я, как он решал. Под боярскую дуду отплясывал. Прав был Савка: вас, бояр, в кулаке держать надобно, чтоб не распоясались.

Завид глубоко вздохнул и сказал:

– Я с тобой не препираться пришёл, не прошлое ворошить. Это уже всё быльём поросло, и кто старое помянет, тому глаз вон. Верно? Надо нам с тобой о будущем подумать. Из начальников только мы с тобой да Сбышек остались. Больше некому войско из Югры выводить. Что мыслишь об этом, Буслай?

– Мыслю, что в столице чудинской странные дела творятся, как будто бой там идёт. Может, это братья наши бьются, а мы здесь сложа руки сидим…

– Не братья это, а югорцы победу празднуют. У них завсегда так – ежели торжество, так дым коромыслом, хоть святых выноси.

Буслай пожевал губами и снова лёг, накрывшись шкурой. Завид смотрел на него, ничего не говоря. Сотник долго сопел, неотрывно глядя в дыру, сквозь которую уходил дым, затем крикнул раздражённым голосом:

– Лешак! Где ты там, сволочь?

На зов явился ушкуйник, стороживший вход.

– Пожрать принеси что-нибудь, – приказал сотник. – Тебя пока не пнёшь, не пошевелишься…

Ушкуйник обиженно забормотал что-то, но Буслай лишь отмахнулся от него.

– Проваливай.

Ратник вышел.

– Так что же ты надумал, сотник? – опять спросил боярин.

– Не знаю пока… Обмозговать надо…

– Довольно уж обмозговывать. Бойцов у нас от этого не прибавится.

Буслай долго разглядывал потолок, наконец, произнёс с неохотой:

– Ладно… Перед смертью не надышишься. Завтра выступаем.

– Ну и слава богу. – Боярин поднялся и, пожелав ушкуйнику здоровья, вышел из чума.

Утром следующего дня все собрались в круг. Раненый Буслай, сидя на нартах, произнёс короткую речь, ободрив товарищей перед дальней дорогой и послав проклятие чудинскому городу.

– Знайте, братцы: вернёмся мы ещё сюда, и кое кому солоно придётся.

Окончание осады пришлось на день Николы-зимнего, помощника в пути, покровителя оклеветанных. Русичи истово помолились перед дальней дорогой, потом Моислав опять начал нести что-то о древних богах. Сбыслав не выдержал: накинулся на него, обматерил с ног до головы, да ушкуйники вступились, намяли бока купцу. В стане опять началась свалка. Неизвестно, чем бы это закончилось, когда бы с западной стороны едомы не появился волк. Пока люди были заняты распрей, он подобрался к оленям, хотел утащить одного, но скотина подняла рёв. Ратники, опомнившись, бросились за оружием. Волк не стал ждать, когда его пырнут колом, и бросился наутёк. Вслед ему полетели стрелы.

– Ишь ты, здоровенный какой, – говорили вои. – Отожрался, видать, на нашей скотине.

– Не простой это волк, а заговорённый, – тут же объявил попович. – Боги его послали, чтобы подать нам знак.

– Что ж за знак такой? – озадачились воины.

– Подумать надо.

Но подумать он не успел. Ворота югорской столицы вдруг распахнулись, и оттуда со свистом и гиканьем вылетела лавина всадников на оленях. Новгородцы, ещё не отошедшие от горячки междоусобицы, забегали, торопясь построить ряды, заметались меж саней, хватая оружие и брони.

– Вот он, знак-то! – крикнул кто-то из русичей.

– Добить решили, сволочи, – отозвался другой.

В общем сумятице слышались торопливые распоряжения Завида и Сбыслава. Буслай приподнялся на нартах, заорал:

– Лешак! Сулицу мне! И колчан. Живо!

Ближняя шеренга воев сомкнула щиты, готовясь встретить чудинов на левом крыле стана, но те вдруг остановились и принялись натягивать луки.

– Хоронись, братцы! – раздался отчаянный крик.

Новгородцы, уже познавшие югорские повадки, присели, втянули головы в плечи, готовясь к смертоносному ливню. С шумом рассекая воздух ястребиными перьями, вверх взмыли сотни чудинских стрел. Зазвенели щиты, принимая на себя град железных наконечников, послышалось несколько воплей – кто-то не успел уберечься и теперь извивался на снегу, заливая его кровью.