Кассандра

К его удивлению, звонила Ксана. «А если бы я в это время лежал дома в постели? Что бы я сказал Богдане? Ведь картины среди ночи не продают и не покупают. Девица безбашенная!» — с неудовольствием подумал он.

— У тебя неприятности? — спросила Ксана ровным голосом, и в ее тоне не было даже оттенка сочувствия.

— Можно сказать — да, — осторожно ответил Леонид.

— Требуется помощь?

— Да.

— Что надо сделать?

Леонид нехотя рассказал, в какой переплет попал, особенно не надеясь на помощь этой девушки, которую он видел лишь два раза. Он постарался побыстрее закончить разговор, чтобы перезвонить Эльвире. То, что Эльвира ему поможет, он не сомневался. А этой девчонке какого рожна ехать куда-то? Ведь до сих пор она особой симпатии к нему не проявляла.

— Я приеду. Потом вернешь мне деньги за такси — у меня папа не олигарх, — согласилась Ксана.

И вновь потянулись бесконечные минуты ожидания. «Такое впечатление, что этот чересчур длинный день, состоящий из одних ожиданий, никогда не закончится», — нервничал Леонид, решив пока не звонить Эльвире.

Он нашел себе местечко — уселся на сложенных у стены старых пружинных матрасах, прислонился к стене и выключил фонарик, закрепленный на голове, — неизвестно, сколько еще придется девушку ожидать, а аккумуляторы не вечны.

Непроницаемая темнота и глухая тишина окружили его и чем-то напомнили недавнюю вылазку в дренажный лабиринт. Глаза сами по себе закрылись, и, уже засыпая, Леонид вяло подумал, что это даже хорошо — время пройдет незаметно.

13

Вечерний город, на который только начали опускаться сумерки, излучал враждебность, и мне показалось, что идущие навстречу люди настороженно присматриваются к моему потрепанному, помятому костюму, который еще не так давно был последним шиком и стоил уйму денег. Нестерпимо долгий, а главное, светлый день никак не хотел закончиться, а значит, мог в любой момент преподнести крупные неприятности, правда, и темнота не могла от них уберечь. Я старался не идти по оживленным улицам, где это было возможно, двигался переулками и, на свое счастье, пока из милицейских встречал лишь регулировщиков на перекрестках. Я не сомневался, что уже объявлен в розыск и мощная государственная машина приведена в действие, так что финал может быть лишь один — моя смерть. С того времени, как я в очередной раз изменил план и на лодке рыбака переплыл обратно на правый берег, я уже час находился в черте города, и восемь часов прошло с момента моего бегства. То, что я до сих пор на свободе, говорило о том, что пока судьба мне благоприятствует.

Первоначально я собирался добраться до ближайшей железнодорожной станции и, забравшись на любой товарняк, отправляющийся в путь, положиться на судьбу. Но я понимал, что сделать это будет непросто, к тому же отработанная смена под землей и заплыв через реку вымотали меня до изнеможения, так что я решил найти укромное местечко, чтобы пересидеть день-два. Денег на первое время у меня было предостаточно, требовался лишь надежный человек, который приютил бы, помог купить новую одежду.

Мне здорово помогло то, что я хорошо ориентировался в городе, в котором прошла моя студенческая юность. Вдруг в голову пришла мысль: как же тесно я связан с этим городом, если в третий раз, пребывая в неблагоприятных обстоятельствах, нахожусь здесь и ищу выход!

В первый раз это было в четырнадцатом году, тогда я заканчивал учебу в университете святого Владимира и серьезно влюбился в девицу с женских курсов, светловолосую Анну с потрясающей длинной косой. Она, поманив, завладела моим сердцем, разбила его, а когда я сделал ей предложение, рассмеялась в ответ:

— Ты слишком несерьезен для семейной жизни. Тебе более подходит лицедействовать, быть шутом, но не мужем. А для меня муж шут, Арлекин, — это, пардон, нонсенс!

Вскоре я узнал, что она обручилась с Дмитрием Уманским — отпрыском богатой купеческой фамилии. От горя неразделенной любви я чуть не тронулся умом, а слово «шут» жгло сердце огнем. Неужели она воспринимает меня как Арлекина, вызывающего своими слезами смех у публики? Думает, что я буду в одиночестве страдать, плакать, а она, счастливая, довольная жизнью, проходя мимо — смеяться?! И у меня созрел безумный план: накануне свадьбы застрелить ее жениха у нее на глазах. О последствиях своего поступка я старался не думать.

И вот тот день настал: на протяжении нескольких часов я следил за счастливой, ничего не подозревающей парочкой, выжидая момент, а скорее всего, набираясь решимости. Первый раз пролить кровь человека — это ведь не перепелку подстрелить на охоте.

В саду «Шато де Флер» я набрался смелости выполнить задуманное и тем самым доказать, что ее слова — «Арлекин», «шут» — по отношению ко мне несправедливы. Особенно задевало меня слово «шут».

Они прохаживались по аллее между веселыми аттракционами, слушая игру духового оркестра, поедая сладости, купленные в кондитерской на Золотоворотской. Я судорожно сжал в кармане студенческой куртки небольшой «браунинг» — сейчас понимаю, что не совсем удачное оружие для таких дел, лучше подошел бы более внушительный «Смит и Вессон» — и направился к ним, на ходу придумывая красивую фразу, которую произнесу перед тем, как разряжу в него револьвер. Я знал, что этим подписываю себе смертный приговор и умру на виселице в Лысогорском форте.

Фраза никак не придумывалась, а те слова, которые приготовил заранее, теперь казались слишком вычурными и театральными. Когда до них оставалось всего несколько шагов, дорогу мне преградила смазливая девушка-цветочница и попросила купить цветы для своей барышни. Я сказал, что не имею никого, кому бы мог их подарить. Девушка сделала большие удивленные глаза и выразила сомнение, что я говорю правду: такой красивый студент — и не имеет дамы сердца! Я никогда не обольщался по поводу своей незавидной внешности, но ее грубая лесть меня тронула. Я протянул ей деньги и указал на Анну, чтобы она отнесла ей большой букет — получалось чрезвычайно галантно: ей цветы, кавалеру пулю. Но цветочница, посмотрев на Анну, отказалась, заявив, что та не заслуживает такого кавалера, как я, и что ее ждет в скором времени горькая судьба. Слова цветочницы меня заинтересовали, и, разговаривая с ней, я потерял из виду влюбленную парочку.

Как звали цветочницу? Не помню, но ту ночь я провел с ней в меблированных комнатах мадам Горюхиной на Эспланадной. Предсказания цветочницы сбылись: через два года Анна стала вдовой — ее муж погиб на фронте.

Второй раз, уже в девятнадцатом, когда город взяли деникинцы, я по заданию товарища атамана должен был провернуть здесь одно дельце, но нам не повезло, пришлось отстреливаться, уходить. Погибли все трое, которые были со мной, а я ушел без единой царапины. Сейчас в третий раз стою у черты между жизнью и смертью… надеюсь, не роковой.

К дому на Подоле, где жил Кузьма, я подошел, как и планировал, когда совсем стемнело. Сын дворника, мой бывший однокашник, отличник Кузьма, жил в той самой дворницкой, но уже один, похоронив родителей.

Хорошо, что я полгода назад его случайно встретил в городе, выпил с ним пива с воблой, не предполагая, что он мне вскоре пригодится.

Дверь подъезда оказалась не закрытой. Я осторожно вошел внутрь и, стараясь не шуметь, спустился по ступенькам вниз, в полуподвал.

— Кузьма, открывай, это Степан, — тихо проговорил я, когда услышал его шаркающие шаги за дверью.

Ни о чем не расспрашивая, он сразу впустил меня и молча провел в комнату.

— Что-то случилось? — спросил он, когда задвинул на окнах плотные шторы и вместо электрической лампы включил керосиновую.

— Неприятности — как часто бывает, когда начинают ворошить прошлое, — туманно пояснил я, решив не вдаваться в подробности. — Мне надо у тебя пересидеть дня два-три, затем я уйду. Помоги мне — помнишь наше студенческое братство, клятву на Владимирской горке?

— Конечно помню, Степан. Какие мы были молодые, наивные! Верили в идеалы, и перед нами, казалось, открывался весь мир, — улыбнулся Кузьма, и я подумал, что его физиономия, вытянутая, с печальными глазами, смахивает на лошадиную морду.

— К сожалению, наши мечты разбились, как зеркало об мостовую, — подытожил я, оглядывая его убогое жилище. — Хотел тебя спросить еще в прошлый раз: ты, окончивший университет с отличием, с подходящей для новой власти родословной — не дворянин, не буржуй, а сын дворника, — почему не преуспел в это новое время? Ведь такие люди, как ты, для новой власти на вес золота, а работаешь ассенизатором.