Кассандра

— Я этого не понимаю, дорогая, — тихо шепнула ей на ухо сестра, — наверное, это — бремя таланта.

Увертюра набирала мощь, выходя на уровень сильного напряжения и, достигнув наивысшего накала, закончилась. В зале наступила тишина, потом темно-красный бархатный занавес побежал в стороны, открывая сцену, и Лиза увидела декорации, изображающие древний город. Джон рассказал им содержание оперы, поэтому она понимала, о чем поют певцы. Сначала ей казалось странным, что главную мужскую партию поет женщина, но как только зазвучал сильный бархатный голос певицы с переливами низких страстных нот и серебристыми руладами в верхних октавах, девушка попала под его обаяние и полностью отдалась музыке, находясь под властью волшебного впечатления. Певица была настолько точна в своей игре, что Лиза забыла о том, что она в театре. Девушка была вместе с несчастными влюбленными в древних Сиракузах и боролась вместе с ними за свободу и любовь. И когда занавес закрылся, она даже не поняла, что действие закончилось и объявлен антракт. По лицам Джона и Генриетты княжна поняла, что они чувствуют то же самое.

— Как жаль, что опера не идет без антрактов, — сказал Джон, — но зато мы можем сходить за кулисы и познакомиться с сеньорой Молибрани. Ну что, пойдем?

— Да, пожалуйста, пойдемте, — взмолилась Генриетта.

— Вы обе можете пойти с Джоном, — предложил девушкам герцог, — если, конечно, хотите.

— Как можно не хотеть познакомиться с великой Молибрани, — пожал плечами Джон и поднялся, предложив девушкам руки.

Как только за ними закрылась дверь ложи, Гленорг увлек жену в тень бархатного занавеса и прижал к себе:

— Я никогда еще не делал этого в театре, — тихо прошептал он перед тем, как поцеловать Долли, — и не упущу возможности приобрести такой бесценный опыт.

Джон вел девушек по полутемным коридорам с ловкостью завсегдатая, и через несколько минут они остановились около двери, за которой слышались веселые голоса и смех. Молодой человек постучал, и изумительный, низкий, бархатный голос пригласил их войти. Джон открыл дверь и пропустил девушек вперед. В большой комнате с нарядной мебелью красного дерева ярко горело множество свечей. Около туалетного столика сидела женщина в театральном костюме рыцаря и широкой кистью поправляла грим на лице. Рядом с ней стояла молодая девушка, скорее всего, ровесница Лизы, и выпрямляла перо на рыцарском шлеме, который держала в руках. На изящном ярко-розовом платье девушки бросался в глаза крупный, с ладонь, золотой медальон с огромным аметистом в центре крышки. Цепочка, на которой висело украшение, была толщиной, по крайней мере, с мизинец Лизы, и медальон, несмотря на свою красоту и явную ценность, больше подходил зрелой даме, чем юной девушке.

Обе женщины повернулись к вошедшим, и сразу стало понятно, что они — мать и дочь. Зрелая яркая красота старшей женщины оттеняла расцветающее очарование юности девушки. Большие черные глаза и густые вьющиеся волосы цвета вороного крыла, белоснежная, без румянца кожа и ярко-красные губы обеих женщин были совершенно одинаковы, но дочь казалась нежным бутоном, мать же была распустившейся роскошной розой.

— А, Джон, заходите, и приглашайте к нам своих дам, — весело сказала певица, — мою дочь Кассандру вы уже знаете, и представьте нам этих милых девушек.

— Сеньора, позвольте вам представить моих подруг: княжну Бетси Черкасскую и герцогиню Генриетту де Гримон, — радостно сказал Джон, и Лиза заметила, что в гримерной примадонны он держится свободней и раскованней, чем дома.

— Очень рада знакомству, — любезно ответила сеньора Джудитта, поднимаясь со стула. Она пожала девушкам руки и повернулась к своей дочери, — Кассандра, познакомься с девушками, они — твои ровесницы.

Девушка в розовом платье вышла вперед и сначала пожала руку Генриетте, а потом повернулась к Лизе. Она шагнула навстречу княжне и вдруг остановилась, внимательно глядя ей в глаза. У Лизы внезапно зашумело в ушах, а по всему телу пробежали мурашки. Девушка тоже казалась ошеломленной, но, увидев вопросительный взгляд матери, шагнула вперед и протянула Лизе руку.

— Я очень рада, — сказала она по-английски с легким французским акцентом.

Но Лиза не смогла ответить. Пожав протянутую руку, она ощутила, как искры холодного огня проскакивают между соединившимися в рукопожатии пальцами. Кассандра отняла свою руку и, став так, чтобы загородить княжну от остальных, наклонилась к ней и тихо сказала:

— Нам нужно поговорить, наедине.

— Хорошо, — согласилась изумленная Лиза.

Девушка отступила от княжны и повернулась к матери. Ту уже захватила в плен Генриетта. Схватив великую певицу за руку, девушка пыталась передать словами свой восторг от пения сеньоры Джудитты.

— Я сама пою, поэтому понимаю, что ваш дар — это непревзойденная вершина, никто и никогда не будет петь так, как вы.

— Голос всегда дается от Бога, — скромно сказала примадонна и предложила: — Спойте нам что-нибудь. Что вы любите петь?

— Я пою Моцарта, особенно люблю оперу «Волшебная флейта», — растерялась Генриетта, — вы действительно хотите меня послушать?

— Конечно, тем более что вы поете в более высоком диапазоне, чем я. Я пою партии, написанные для контральто или меццо-сопрано, а у вас должен быть диапазон драматического сопрано, раз вы поете Царицу ночи. Вы играете на фортепиано?

— Да, я знаю свои партии наизусть и могу сама себе аккомпанировать, — сказала Генриетта и подошла к маленькому кабинетному фортепиано, стоящему в углу комнаты.

Она открыла крышку и пробежала руками по клавишам. Звук был верный и сильный. Девушка села на квадратный стул, обитый алым бархатом, и взяла первые аккорды. Генриетта запела, и ее голос, как всегда, взлетел и разлился по комнате, заворожив слушателей. Он чисто звенел на верхних нотах, потом спускался в переливы нежного «ангельского» диапазона, и в нем не чувствовалось ни малейшего напряжения. Наконец, Генриетта взяла последние ноты и замолчала. Примадонна вскочила с кресла, в котором, замерев, сидела, пораженная талантом девушки, и, восторженно причитая по-итальянски, кинулась к Генриетте.

— О, мое дитя, — перешла она на английский, обнимая девушку, — у вас великий талант, вы должны петь на сцене.

— К сожалению, герцогиня в таком же положении, что и я, — скептически хмыкнув, сказал Джон, — только меня опекает брат, а ее — тетя.

— Да, это — правда, — грустно подтвердила Генриетта, — мне недавно вернули наследственный титул семьи, теперь я должна восстановить свои права на имущество отца и стать обычной герцогиней, которые не поют на сцене.

— Вы даже не знаете, кто поет на сцене, — лукаво улыбнувшись, возразила Молибрани, — но в любом случае — вам, так же, как и лорду Джону, нужно учиться. Оперная постановка голоса — совершенно особенная вещь. Я уже начала давать Джону уроки, приходите вместе с ним, я буду заниматься с вами обоими.

В дверь постучали, и в нее заглянул дирижер.

— Мэм, я пошел в оркестр, ваш выход через семь минут, — серьезно сказал он, неодобрительно поглядев на посетителей, отвлекающих великую певицу пустыми разговорами.

Сеньора Джудитта кивнула дирижеру и встала. Поднялись и гости. Генриетта горячо поблагодарила великую певицу за предложение заниматься с ней. Джон уже открыл дверь, приглашая девушек на выход, когда Лиза услышала тихий шепот Кассандры:

— Приходите вместе с ними, это очень важно.

— Хорошо, — так же тихо ответила княжна и, попрощавшись с примадонной, вышла в коридор.

Они досмотрели последние действия оперы и уехали домой еще в большем восторге, чем были после первого акта. Даже герцог, чьи мысли, похоже, были далеки от любви и героической борьбы рыцаря из Сиракуз, признал, что опера прекрасна, а Джудитта Молибрани — великая певица. Вернувшись домой, Лиза долго не могла уснуть, находясь под впечатлением от увиденного в театре. Но кроме прекрасных воспоминаний о музыке и божественном голосе примадонны, ее очень беспокоили странное чувство, возникшее у нее рядом с Кассандрой Молибрани, и необычное поведение этой девушки.