Катализ
Шрифт:
— Знаю, — зевнул Кротов. — Все знаю. Потому и говорю: слушай меня. Можешь ты одновременно отдать приказ всем сибрам самоуничтожиться? Включая те, которые находятся на других планетах и в космосе.
— Могу, — улыбнулся Брусилов.
— Вот и славненько, — еще раз зевнул Кротов. — Этим ты сейчас и займешься. Брусиловский прорыв закончился. Австро-венгерские войны на Юго-Западном фронте переходят в наступление.
— Ну, а если серьезно, чем ты, собственно, угрожаешь мне?
— Тебе? Тебе, как известно, угрожать нечем. Но если ты откажешься уничтожить сибры, этим займутся мои ребята. Они полностью готовы. Они обо всем предупреждены. Пять миллионов человек по всему миру. Они начнут действовать
— И ты всерьез полагаешь, что тебе удастся это?
— Да! — рявкнул Кротов. — Потому что ваши силы безопасности не готовы к такому удару. Потому что это будет война, а по-настоящему воевать умеют только мои ребята.
Потом он помолчал и добавил:
— И будет очень много совершенно ненужных жертв. Больше, чем во времена генерала Брусилова. Так что думай, Витюша. Времени у тебя осталось мало.
Китарис вышел из бани уже в форме и при оружии, но еще расслабленный, разомлевший, умиротворенный. Баня была на территории резиденции Кротова, и в обычное время здесь можно было ходить без охраны, но со вчерашнего дня, когда Норд стал ареной битвы между грин-блэками и грин-уайтами, безопасных мест в «Полюсе» не осталось. Поэтому у дверей к Китарису сразу присоединились двое, вооруженные сибрострелами. И, как оказалось, не зря.
У поворота на главную лестницу стоял Брусилов.
— Привет, Спайди, — сказал он, — вот мы и встретились.
— Чего тебе надобно, старче? — откликнулся Китарис, стараясь держаться спокойно, но всем существом ощущая, что это конец.
— Я пришел, чтобы убить тебя, — с прямотой идиота сообщил Брусилов.
— Но тебе же нельзя убивать! — воскликнул Китарис. У него появилась надежда, и теперь он тянул время: — Если мир узнает, что ты убийца, власть твоя на том и закончится. Ты не можешь убить! Это блеф!
— Это не блеф, — сказал Брусилов и пояснил, — я убью тебя только морально. Вот здесь, — он поднял руку с сибрострелом, — новейшее психогенное средство…
И тогда по незаметному для Брусилова знаку оба головореза, стоящие позади Китариса дали залп — один в руку, другой в голову. А для того, чтоб удрать, требовались секунды.
— Остановись, Спайди! — кричал Брусилов, но стрелять он еще не мог.
И тут в коридоре возникли Шейла и Станский.
— С дороги! — взревел Китарис.
Станский вжался в стену, но Шейла и не подумала отойти. И тогда бегущий верзила на ходу, даже не притормозив, выбросил вперед огромный кулак, и Шейла, сильно ударившись о стену, скорчилась и рухнула на пол.
«Он убил ее», — мелькнуло в голове у Станского. — «Она же не вакцинирована». И еще не соображая, что делает, он как заправский гангстер из итальянского фильма, поднял двумя руками свой пистолет и выстрелил вдогонку убегающему Китарису. И в тот же миг голова шефа тайной полиции разлетелась по коридору серовато-грязными ошметками.
Станский никак не ожидал такого эффекта, он думал, что держит в руках обычный пистолет, и, увидав, что наделал, тут же выронил оружие и сам упал, подкошенный внезапным приступом слабости и тошноты. Это спасло его. Первые разрывные пули грин-блэков проверещали по стене, а уже в следующее мгновение оклемавшийся Альтер Брусилов — это был именно он — закрыл Станского своим телом, Шейла же, не вставая, двумя точными залпами снесла головы обоим стрелявшим.
— Ну что ж, Игнатий, пожалуйста, я согласен, — неопределенно сказал Брусилов.
Он пытался быстро сообразить, ведет с ним Кротов двойную игру или просто лидер черно-зеленых уже в маразме… «Маразм при наличии оранжита в мозге. Случай Кротова. Обнаружен и исследован доктором Брусиловым в 115 году ВК…» Черт знает о чем он думал. А секунды текли. И угроза была серьезной: большая бессмысленная резня — очень в духе Кротова. Вот только требование его казалось смешным. Неужели он не понимает?..
— Хорошо. Я уничтожу сибры. А как ты убедишься в этом?
— Элементарно, мой дорогой Ватсон. Я приглашу эксперта, и он поставит контрольный опыт по методике Конрада.
— Понятно, — проговорил Брусилов.
Похоже, Кротов был не совсем в маразме.
— Одно условие, — Виктор поднял палец, — я должен выступить по интервидению, чтобы все, абсолютно все были предупреждены о готовящейся акции. Иначе жертв будет не меньше, чем в задуманной тобой войне.
— Жертвы будут в любом случае, — сурово предупредил Кротов. — Политика — это искусство, а искусство требует жертв. Однако в целом ты рассуждаешь верно. Выступление по Интервидению необходимо. Вот только выступать буду я, а не ты.
Появился референт.
— Альтер убил Китариса и его людей, — почти выкрикнул он.
— Неправда! — едва не сбив референта с ног, ворвался в кабинет Альтер в окружении двух грин-блэков.
Следом за ним вошел Станский в наручниках и еще два грин-блэка с носилками, на которых лежала Шейла Патрикссон.
— Брусилов! — взмолился Станский, — эти кретины не хотят звать врача. Сделай же что-нибудь! У нее сотрясение мозга и перелом ребер.
— Садитесь все, — распорядился Кротов. — Снимите с него наручники. Что это за цирк, честное слово?! Брусилову — комплект медицинского оборудования. И никого больше не впускать! Продолжаем переговоры.
— Привет, Евтушенский! — Катрин стояла перед ним в яркой голубой курточке, отороченной белым мехом. — Как твой фильм?
— Первый или второй? — солидно спросил Женька.
— Как, уже есть второй?!
— Еще нет, но я его снимаю. А первый — сама понимаешь — триумфальное шествие по планете!
Год назад, как только умерла Крошка Ли, и Женька вернулся в Москву, он вдруг решил снимать кино. «Рифмоплет — это не профессия», — сказал Женька. Да и стихи свои он ценил не слишком. Особенно после того, как почитал новых поэтов. А вот псевдоним оставил. И появился в кинематографе двадцать первого века режиссер Андрей Евтушенский (Черный звал его теперь Евтушенский-Пазолиниенко). Он сделал фильм «ЧЕрнота кровавой зелени» — о Кротове и кротовцах. И не исторический, нет — о современности и очень актуальный. Может быть, фильму и не хватало некоторого профессионального блеска, зато в нем была клокочущая ненависть к фашизму и удивительное, истинно поэтическое умение выражать мысль через образ. Что же касается злободневности, то, к сожалению, это действительно было так — со смертью Кротова кротовцы не исчезли, они лишь превратились из черно-зеленых в просто черных.
— Поздравляю, — сказала Катрин. — Мы летим?
— Летим, конечно.
— А Станский?
— Станский — своим ходом. Он же на Марсе. Вместе с Шейлой «озеленяет» красную планету.
— Не опоздает?
— Не должен.
— А этот во что вклеился? — показала она на Черного. — Жены уже не замечает даже.
— В «Хронику последнего утра».
— Знаю про эту вещь, ее по «ящику» рекламировали. Интересно бы почитать. Мы еще ждем кого-нибудь?
— Вообще Борис может подъехать. Я, правда, не обещал его ждать, но спешить вроде некуда, и погода хорошая. Посидим тут?