Катарсис No 3 (Бой не вечен)

– Каково же тогда предназначение человечества, опирающегося на этот принцип?

Данильянц пожал плечами.

– Я не философ, но знаю, что зло существует в мире как его неотъемлемая часть. Не помню, кто сказал: исчезнет зло – не станет и добра.

– Шекспир, – кивнул Крутов. – Возможно, вы оба в чем-то правы. Однако мир захлестнула волна злобы и насилия, человека благочестивого стали принимать за сумасшедшего, безбожного – за мудрого, бешеного – за храброго, наихудшего – за наилучшего, не пора ли подкорректировать законы?

– А это чьи слова? – с любопытством спросил Данильянц. Он уже оправился от шока и прикидывал варианты ответа.

– Не мои, – усмехнулся Крутов. – Я всего лишь ретранслятор чужих идей. Разве что поверил в них, хотя и не сразу. Итак, что вы ответите?

– Не знаю, – пригорюнился Данильянц. – Уж слишком вы меня озадачили. Голова кругом идет! Я собирался завербовать вас в свою команду, а нарвался на гораздо более опытного вербовщика. А если я отвечу – нет?

– Это будет означать, что наши аналитики ошиблись. – Крутов встал. – Есть хорошая пословица: если не можешь изменить мир, измени отношение к нему. То же самое касается и человека. Мы просто изменим отношение к вам.

Данильянц нахмурился, глядя на Егора снизу вверх.

– Это можно понимать как угрозу?

– Не передергивайте, Лев Арменович, – сухо сказал Крутов. – Я имел в виду, что мы уважаем модель мира другого человека. К вашей же модели относимся негативно.

– И все-таки обратились именно ко мне…

– Вы можете принести пользу Отечеству. К тому же впоследствии вы убедитесь, насколько приятно давать, а не отнимать.

– Отвечать надо сейчас или у меня есть время?

– До вечера. Я вам позвоню. И мой вам совет. – Крутов упруго толкнул от себя поток чужого внимания, струящийся сквозь дверь, рывком открыл дверь в кабинет и воткнул палец в горло стоящего за ней человека. Человек охнул, схватился рукой за горло и упал в кабинет головой вперед. Это был «придворный чародей» Данильянца, игравший, очевидно, роль советника. Он подслушивал.

– Мой вам совет, – бесстрастно повторил Егор. – Немедленно избавьтесь от этого человека. Он, во-первых, работает на ваших конкурентов, во-вторых, ждет случая ударить в спину.

Данильянц вышел из-за стола, приблизился к упавшему, перехватил взгляд Крутова и запахнул пижаму.

– Вы уверены?

– До связи. – Егор поклонился и вышел.

Во дворе стояли его прошлые «проверщики», бородач с исцарапанным о гравий лицом и женщина с улыбкой змеи. Проводив гостя взглядами, они поспешили к хозяину.

Крутов сел в машину, вырулил к реке, остановился. Потом спустился к воде, присел на корточки и умылся, чувствуя невероятное облегчение.

Кто-то появился сзади. Егор вывернул голову и увидел Георгия. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно виделись впервые.

– Откуда ты взял, что Варанов работает на конкурентов Данильянца?

– Кто такой Варанов?

– Тот тип, которого ты парализовал.

– Разве я не прав?

– В досье на него ничего нет.

– Зато аргумент имеет силу. Мне не понравилось, как он себя вел.

– Что ж, возможно, твой пассаж возымеет действие. Поехали домой.

Георгий протянул Егору руку, и они поднялись на берег Десны, откуда открывался великолепный вид на пойменные луга.

Москва. Лесная дача ВАЛЯГИН

На северо-западе Москвы, в тесном окружении шоссейной и железной дорог, многоэтажных жилых зданий и промышленных предприятий находится Лесная опытная дача Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. В пятидесятых годах четырнадцатого века князь Иван Данилович (Иван Короткий, сын Ивана Калиты) завещал своей любимой жене село Семчинское, на месте которого впоследствии появилось имение Петровско-Разумовское. Это село меняло хозяев, переходило по наследству: оно значится даже в духовной грамоте Ивана Грозного 1572 года (по официальной академической версии) и описывается как «пустошь Семчино на реке Жабенке», которая в конце XVI века входила в состав вотчины князя Шуйского. Затем ее хозяевами были князь Прозоровский, тесть царя Алексея Михайловича К. П. Нарышкин, Петр I, дочь И. Л. Нарышкина Екатерина. С тех пор имение стало называться Петровско-Разумовским.

В XVIII веке на вершине холма был возведен так называемый гетманский дом, около которого заложен парк в классическом стиле, ставший памятником садово-парковой архитектуры этого времени. Однако затем владельцем Петровско-Разумовского стал коллежский советник Шульц, который нещадно вырубал леса имения в течение тридцати лет. И лишь в 1861 году оно стало собственностью государства и на его территории было учреждено «образцовое агрономическое заведение». Академией это заведение стало пять лет спустя.

В течение сотни лет здесь работали выдающиеся деятели лесоводства – Графф, Турский, Нестеров, Собичевский, Тимофеев и другие, заложив более ста пятидесяти пробных участков в сосновых, лиственничных, березовых и дубовых древостоях, ставших впоследствии уникальными рощами, не имеющими аналогов в Европе. До сих пор сохранились березовая аллея, посаженная профессором Турским в 1883 году, и старожил Лесной дачи – двухсотдевяностолетний дуб.

Кроме главного корпуса академии, возведенного на месте бывшего гетманского дома, на территории опытной дачи располагается музей лаборатории лесоводства и множество более мелких строений, большинство из которых обветшало и пришло в негодность. Посещающие лес люди увезли большую часть решеток, отделяющих квартал от квартала, спилили столбы с указателями, забросали лес мусором, нарушая естественный напочвенный покров. Однако несмотря на это, Лесная дача осталась уникальной лабораторией под открытым небом, где проводятся наблюдения за явлениями роста и выживаемости различных пород в городских условиях, а с появлением нового владельца у дачи начался новый этап деятельности. Этим владельцем стала Академия национальной безопасности.

Нет, АНБ не закрыла лаборатории и не заняла помещения Сельскохозяйственной академии, она построила свой собственный центр тихо и незаметно, использовав естественные особенности ландшафта. Верхний горизонт здания мало чем выделялся среди других строений дачи – два этажа башенного типа в стиле «сталинских помпезонов», с виду – столетней давности, но внутри (и на пять этажей под землю) это было здание с самым совершенным интерьером и оборудованием, не уступающим подобным архитектурным сооружениям в стране и за рубежом.

Разумеется, доступ к зданию был ограничен, а точнее – невозможен любому постороннему человеку. Сотрудники же АНБ добирались в центр по секретной ветке метро длиной в семь километров, охраняемой, как и основное здание, комплексом лазерной защиты, сканерами, датчиками полей и системами фейс-айсодор контроля.

Винсент Аркадьевич Валягин имел свой кабинет в здании академии, защищенный не только хитроумной электроникой, но и тонкоматериальными «сторожами», индуцированными основным телохранителем Валягина конунгом Иваном Авогеиным. «Сторожа» имели форму заклятий и признавали только хозяина, даже сам конунг не смог бы безнаказанно снять свои собственные заклятия.

Естественно, Ивана Авогеина знали в лицо немногие люди. Он не был ни депутатом Думы, ни губернатором, ни чиновником высшего эшелона власти, он был всего лишь ученым-физиком и помощником (в действительности – «водителем») советника президента – и теневым лидером черного эгрегора, проводящего в жизнь Программу Сатаны. Ничего демонического в его облике не было, Иван Елисеевич Авогеин больше всего походил на Собакевича в исполнении Невинного, разве что был толще и вальяжнее да бакенбарды носил более аккуратные. Во все времена года он ходил в одном и том же костюме: свитер (иногда поверх него безрукавка), джинсы и сандалеты (зимой тоже), поэтому выглядел средней руки писателем, давно потратившим гонорар и перебивающимся случайным заработком или сочинением рекламных слоганов.