Катарсис. Том 2

— Кем накоплен?

— Системой под названием Катарсис.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Георгий Георгиевич. — Я что-то слышал об этой якобы колдовской организации.

— Почему якобы? Кто вам сказал, что она колдовская? — улыбнулся советник. — Не Зиновий Альбертович?

— Это имеет значение?

— Имеет.

— Объяснитесь.

— Если позволите, в другой раз. Мне нужно подготовиться. Это тема отдельного разговора.

— Вы меня заинтриговали… — президент не договорил.

В гостиную вошел начальник службы безопасности Кремля Зиновий Альбертович Павлов. Он был мрачен и сосредоточен.

— Что случилось? — нахмурился Георгий Георгиевич. — В Кремле обнаружили заложенную бомбу?

Павлов перевел взгляд на советника. Тот поднялся.

— Я буду у себя, Георгий Георгиевич.

— Останьтесь, Сергей Борисович, от вас у меня тайн нет. Говорите, генерал.

Павлов метнул еще один неприязненный взгляд в советника, проговорил, растягивая слова:

— У нас утечка информации. Сосновский знает о работе ЧК и группе спецназначения «Хорс» и готовится дать материал по всем каналам.

Президент и советник переглянулись.

«Я предупреждал», — взглядом сказал Сергей Борисович.

«Я имею право на сомнения», — ответил взглядом президент.

— Каким образом Сосновскому стало известно о спецгруппах? Кто допустил утечку?

— Возможно, хакеры вождя взломали наши базы данных и нашли оперативный сервер. Хотя как это можно сделать незаметно, я не знаю. Ни одна система защиты не отметила взлома. Возможно, кто-то из наших компьютерщиков просто выдал канал. Мои люди проверяют эту версию.

— Что вы предлагаете, Зиновий Альбертович?

— Есть всего два варианта действий. Первый: срочно доработать план похищения вождя НРИ. Второй: ликвидировать спецкоманды.

Президент прошелся по гостиной, задумчиво поглаживая подбородок. Остановился у окна спиной к помощникам.

Пауза затянулась. Наконец Георгий Георгиевич повернулся к советнику.

— Ваше мнение, Сергей Борисович?

— Если уж выбирать, я за первый вариант.

— Я за второй, — буркнул Павлов.

Президент снова отвернулся, постоял у окна, глядя на иссиня-черную тучу, закрывающую солнце, проговорил как бы про себя:

— Быть грозе… Когда Сосновский собирается взорвать свою информационную бомбу?

— По моим данным — в субботу.

— То есть у нас всего три дня на подготовку. Нельзя каким-либо образом уничтожить материал?

— Едва ли, наверняка существуют копии. А танки на Останкино не пошлешь.

— Мне кажется, я могу помочь, — сказал Сергей Борисович.

Президент и начальник службы безопасности посмотрели на него с одинаковым недоверием.

— Чем вы можете помочь? — покачал головой Георгий Георгиевич.

— Мне надо посоветоваться кое с кем. К вечеру будет ответ. Разрешите откланяться?

— Идите. Жду вас в своем кабинете в девять часов.

Советник вышел.

— Старик спешит выслужиться, — выдавил кривую ухмылку Павлов.

— Вы его плохо знаете, Зиновий Альбертович. Он не из тех, кто выслуживается. Но времени у нас действительно мало, действовать надо немедленно. Разрабатывайте оба варианта сразу, потом выберем оптимальный.

— Слушаюсь, — вытянулся генерал.

— Кстати, выяснили, что произошло в Вологде?

— Сосновский испытал «лунный свет» на послушниках храма Братства Единой Свободы. Неудачно. Хотя при этом погибла оперативная группа Вологодской КОП.

— Когда будет готов к испытаниям наш «лунный свет»?

— В конце сентября.

— Американцы отстали?

— Не меньше чем на два года.

— Это радует. Как только уничтожим базы НРИ с их «лунным светом», я объявлю о результатах наших исследований всему мировому сообществу. Думаю, это заставит СССР отступить. Как вы думаете?

— Я не думаю, — отвел глаза Павлов, — я исполняю ваши приказы.

— Ступайте.

Генерал вышел вслед за советником.

Президент усмехнулся и подумал, что, когда терять нечего, можно рискнуть всем.

МОСКВА Штаб НРИ

Парк Дружбы находится недалеко от станции метро «Речной вокзал». Заложен он был в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, во время фестиваля молодежи и студентов, когда его делегаты высадили здесь около трех тысяч деревьев. С тех пор парк раздался во все стороны до полусотни гектаров и стал использоваться в качестве своеобразного хранилища скульптур, подаренных России братскими и не совсем братскими державами.

Есть здесь, например, монумент венгеро-советской дружбы, преподнесенный жителями Будапешта: две девушки с внешностью доярок держат флаг без древка. Есть Мигель Сервантес де Сааведра с обломанной шпагой — подарок мадридцев, есть более чем странная скульптура «Дети мира», финский дар, — три фигуры (одна к тому же еще и с ребенком!) в ужасных вмятинах, словно их долго избивали кувалдами. Располагаются в парке и другие причудливые сооружения, ничуть не выпадающие из этого затейливого ряда.

Когда-то в центре парка на протяжении многих лет был котлован, половину которого оккупировали любители выгула собак, а другую половину, ту, которая ближе к метро «Водный стадион», мамы, папы, дедушки и бабушки со своими чадами. Однако в две тысячи восьмом году в котловане началось строительство, собачников и родителей оттуда выгнали, огородили котлован высоким забором, и по окрестностям поползли слухи, что здесь строят торговый комплекс с подземной автостоянкой, барами и рестораном.

Каково же было удивление москвичей, когда через два года на месте котлована выросло «космическое» сооружение в виде купола с двумя стометровой высоты ажурными антеннами. Лишь потом стало известно, что это новый телецентр.

Именно в этом телецентре и располагался штаб Новой Революционной Инициативы, возглавляемой Акимом Давидовичем Сосновским.

В среду, девятого августа, вождь НРИ приехал в штаб в дурном расположении духа и сразу вызвал начальника своей личной службы безопасности, занимавшейся не только охраной начальства, но и сбором компромата на всех высших руководителей страны.

Полковник Замятин прибыл в телецентр через сорок минут и застал босса за созерцанием экрана телевизора размером чуть ли не во всю стену; такие телевизоры теперь выпускал и отечественный «Рубин», причем они по качеству не уступали ни западным, ни японским аппаратам.

В кабинете вождя, расположенном на вершине куполовидного здания телецентра, было свежо и прохладно, однако Аким Давидович то и дело вытирал шею и бледное лицо платком и являл собой печальное зрелище. Замятин вдруг впервые в жизни посочувствовал этому человеку, который всяческими излишествами довел себя до такого состояния.