Катары

Крипта, как и накануне, была погружена в полный мрак — без фонарика при поисках не обойтись. Тщательней всего Ле Биан собирался обследовать северозападный угол помещения, в котором стояла красивая колонка с орнаментом, относившимся к романской эпохе. Колонка показалась историку необычной: для опоры и даже для декоративной колонны она была слишком низка, для подпоры алтаря или другой части церковного убранства — слишком высока. Отсюда он заключил, что это вполне мог быть постамент статуи. Но даже вплотную проведя фонариком, Ле Биан не увидел никаких следов изображения меча или других знаков, связанных с мученичеством святой.

Он встал с колен и в тот же миг получил сильный удар палкой по ребрам. Священник следил за ним с того мига, когда он вошел в церковь. От удара Ле Биан выронил фонарик; тот упал на иол и разбился, так что крипта опять погрузилась в совершеннейшую темноту. Завязалась драка, в которой невозможно было разобрать, кто куда бьет, кто кого одолевает. Ле Биан получил кулаком по челюсти, а сам принялся размахивать во все стороны сумкой, в которой лежали, между прочим, лопатка и ломик. С первого раза он в цель не попал, со второго получилось. Священник завопил от боли и рухнул навзничь. Ле Биан промчался по лестнице, пробежал через храм, на улице же сразу перешел на шаг. Историк направился в гостиницу расплатиться и поскорей ускользнуть. Он зашел в номер за чемоданом, а спускаясь по старой деревянной лестнице, услышал из холла разговор хозяина с каким-то приятелем. Хозяин прямо говорил про некоего «иностранца, который что-то разнюхивает в церкви»; настоятель велел внимательно за ним следить. Еще бы, заметил гость: после того, как украли статую, как святому отцу не остерегаться незнакомых визитеров! Ле Биан кашлянул, чтобы на него обратили внимание, и сошел к людям, которые только сию секунду говорили про него. Хозяин гостиницы сделал вид, что очень огорчен его отъездом, и занялся составлением счета. Там, собственно, ничего не могло быть, кроме проживания за ночь да за один неполный день, но хозяин считал, казалось, бесконечно. Его собеседник тем временем смотрел на Ле Биана с видом детектива, который вот-вот раскроет загадочное преступление. Он явно испытывал к разнюхивающему иностранцу величайшую ненависть и желал, чтобы тот почувствовал ее. Притом он, сам того не зная, дал Ле Биану решение проблемы, которую историк уже счел было неразрешимой. Теперь, заметил итальянец своему приятелю, сокровище церкви Санта Лючия в полной безопасности: полиция свое дело сделала, поймала вора, а статуя теперь хранится в музее церковного искусства в Павии. Ле Биану больше и желать было нечего. Он постарался прогнать с лица улыбку, наконец-то расплатился и поспешил к вокзалу. Священник, должно быть, долго приходил в себя: он так и не забил тревогу, хотя Ле Биан чуть не час еще ждал первого поезда, который мог отвезти его в Павию.

Дальше все было гораздо проще. Ле Биан отправился в музей и выдал себя за сотрудника Лувра, готовящего большую выставку по средневековой христианской иконографии. Он получил разрешение осмотреть статую святой Луции, похищенную из церкви Кремоны, обнаруженную полицией и переданную в музей. Значок на ней был очень маленький, в самом низу, но сомневаться никак не приходилось: это был действительно меч. Ле Биан вынул нечто вроде глиняной затычки и достал из-под нее сложенную несколько раз полоску пергамента. Тщательно заткнув отверстие, он позволил себе еще немного поразглядывать статую. Вопреки тяжким страданиям, которые мученица понесла за отказ потерять невинность, лицо ее освещалось улыбкой, выражавшей совершенное благодушие.

ГЛАВА 59

На всех четырех стенах комнаты висели длинные белые драпировки. Покров с большой эмблемой братства, в которой катарский крест соединялся с двойной руной СС, накрывал алтарь, а на нем стояла серебряная чаша с изображением голубя. Совершенный пересчитывал по древкам только что принесенные сюда знамена и явно был обрадован. Осмотрел он и оружие в четырех больших деревянных ящиках, стоявших друг на друге. Он пересмотрел его несколько раз, чтоб убедиться, что ничего не забыл.

— Превосходный материал, — произнес знакомый голос. — Как вы думаете, мы готовы перейти в наступление?

Совершенный, погрузясь в свой досмотр, не заметил, как вошел Добрый Муж.

— Если ты не бросишься в какую-нибудь авантюру, — ответил он, сразу посуровев, — то наш план удастся прекрасно. Не забудь: все должно быть совершенно неожиданно.

— Я думал, вы на меня уже не сердитесь за то дурацкое дело.

Совершенный лаконично ответил:

— Не наказать — не значит простить.

Он повернулся спиной и закрыл последний ящик с ружьями.

— Мы уже почти у цели. У нас есть надежное укрытие. Есть оружие для атаки. Наши братья слепо нам повинуются, а те, кто сбился с пути, заплатили за это жизнью — или скоро заплатят. Но нам еще не хватает главного. Далеко ли продвинулся в поисках наш разведчик?

Добрый Муж не показал вида, но он был очень рад, что ему задали этот вопрос. Это значило, что начальник ему по-прежнему доверял.

— Как нельзя лучше! В Леоне и Брюгге он нашел то, что нужно. В Кремоне ему чуть было не пришлось худо, но он выпутался. Он оказался такой упрямый, как мы и не думали.

— И это может быть не к добру, — ответил Совершенный, остужая восторг своего товарища. — Уже по тому, что он бросил все и принялся разыскивать то, что его не касается, видно, до чего он непредсказуем. А то, как ему удалось отвратить иных наших братьев от их миссии, показывает его харизму и дар убеждения.

— Но он ведь еще не знает настоящего смысла своих поисков, — заметил Добрый Муж, словно в утешение самому себе.

Совершенный остановился против герба и несколько секунд пристально глядел на него.

— О, это он узнает скоро! У него уже есть три важных части головоломки.

Он прервался, словно проверяя, насколько уместны будут его дальнейшие слова, а затем продолжил мысль:

— Надо сказать, он мне напоминает Рана. Очень наблюдателен, необыкновенно догадлив, но в нем нет того сумасбродства, которое погубило нашего товарища. Если я правильно понимаю, ему осталась еще одна поездка.

— Так точно, в Кёльн.

— Та, что стала роковой для нашего бедного Рана.

Добрый Муж, видимо, не решался высказать то, что у него на уме. Совершенный тотчас это заметил.

— Говори! — приказал он. — Я не могу тебя дожидаться целый день.

— Дело в том, что… — Добрый Муж замялся. — Кажется, он интересуется… Карлом фон Графом. Я не знаю, как до него это дошло… но, похоже, он это дело так не оставит.

Ответ последовал тотчас:

— Превосходно! Это мне от него и нужно: только бы не бросил дело, пока не дойдет до конца! А там уж мы его примем с распростертыми объятиями!

Совершенный снова повернулся к гербу на алтаре, выбросил руку в безупречном нацистском салюте и щелкнул каблуками.

ГЛАВА 60

Берлин, 1939

Дорогой Жак.

Я дошел до того, что почувствовал себя загнанным зверем. С самого раннего детства я всегда сострадал дикому зверю, по следу которого охотники пустили собак. Я не верил уже никому. Даже глядя на отражение в зеркале, я начинал сомневаться в себе самом. Я так надеялся на Рихарда — а теперь окончательно убедился, что он предал меня. Одним больше, одним меньше, — скажешь ты. Путь так, но на сей раз это был товарищ, которому я доверился полностью. Я решил идти до конца — и был уверен, что сам Гиммлер в конце концов признает, как важны мои открытия.

Рейхсфюрер ожидал лишь документа, подтверждающего его теории и работы, начатые по его приказанию. К сожалению, не он один решал судьбы нашей отчизны. Отнюдь нет: вокруг него было множество недругов, ожидавших лишь случая, чтобы добиться его опалы. Эти предатели ставши под сомнение его радикальные теории и насмехались над его пристрастием к древним германским легендам. Аненербе они считали бессмысленной, подозрительной и разорительной лавочкой. Шептались даже, будто сам фюрер не раз упрекал Гиммлера за эти расходы.