Катастрофа на шоссе

– Нет, со своими иллюзиями о том, что мы поженимся и начнем новую жизнь… Он мне ничего не обещал, ни разу об этом не заговорил… Это были иллюзии! Однако вы пришли не для того, чтоб выслушать вещи столь банальные?!

– Зачем он приезжал к вам днем?

– Какой-то телефонный разговор… И попросить у меня прощенья – говорил, чтоб я забыла вчерашний вечер, что сообщение о жене его сильно взволновало, но утром, на свежую голову он понял, что любит меня… Не хотите ли кофе? Я приготовила его еще утром, думала, выпью, но оставила. А теперь захотелось.

– Спасибо, – отказался Лазинский. – А вы пейте. Плохо спали, не выспались? *

Она словно не слышала вопроса; поднялась и достала из шкафа термос. Потом спросила Шимчика:

– А вы? Хотите?

– Нет, не буду. – Шимчик смотрел на ее ноги, Эдита Бачова закрыла шкаф, налила себе в зеленую чашку еще горячего, крепкого, душистого кофе. Аромат растекся по комнате.

– Знаете, – сказала она, – он хотел, чтоб я забыла вчерашнее. Я ответила, что забыла. Тогда он встал и ушел.

– Кому Голиан звонил?

– Никому. Звонили ему.

– Вызывали ваш номер?

– Да.

– Кто? Вы не знаете?

– Как будто междугородная. Но не знаю, откуда.

– Почему вы думаете, что это был разговор с другим городом?

– Сужу по тому, что Дежо просил того, другого, говорить громче и сам говорил громко. Обычно он разговаривал очень тихо.

– О чем был разговор?

– Я не очень-то прислушивалась. Главным образом «да» и «нет», «понимав» и дальше в этом же роде, беседа, из которой не много поймешь.

– Он говорил с мужчиной или с женщиной?

– Мне показалось, что с женщиной. Но я не совсем уверена…

– Как они простились?

– Он сказал «до свидания» и повесил трубку.

– Ему сюда и раньше звонили?

– Да, иногда с завода. Но обычно вечером. Просили приехать – то срочная работа, то совещание. Он всегда извинялся, что дает мой номер.

– Сегодня не извинялся?

– Нет, он уже давно бросил эти церемонии. К тому же нервничал. Уверял меня, что все останется по-прежнему, что жена не приедет, а если даже… Что он разведен и у него есть я…

– Но вы ему уже не верили?…

– Конечно. Мне казалось, что это говорится просто так…

– Почему?

– Он не смотрел мне в глаза. А Дежо всегда смотрел в глаза.

– Этот разговор состоялся до телефонного звонка или после?

– До звонка. После звонка мы тут же расстались, Я дала ему понять, что он должен уйти, не настаивать, что все уже напрасно. Только тогда он меня как будто понял, сказал «пока» и ушел. В дверях поцеловал мне руку – он всегда уходя целовал руку. Я смотрела вслед, он спускался вниз по лестнице медленней, чем обычно. И как-то, я бы сказала, печально. Потом я услышала, как он заводил машину.

Спокойный до этой минуты голос Эдиты Бачовой впервые дрогнул. Она пристально смотрела в глаза Шимчику, но, казалось, не видела его. Потом допила кофе и налила еще. Залпом выпив чашку, отодвинула ее и поднялась.

– Шум отъезжающей машины я услышала уже в ванной, – тихо сказала она. – Я ушла туда и стала смотреть в зеркало, мне просто надо было увидеть хоть чье-то лицо. Хотя бы свое. Мне казалось, что поможет. Я старалась убедить себя, что это лицо чужое, что не я так страдаю…

– Пани Бачова, – сказал Лазинский, – успокойтесь, пожалуйста, прошу вас…

Женщина взяла себя в руки. Ее темные глаза походили на ночные облака.

– В котором часу он ушел? – продолжал Лазинский. Бачова неопределенно пожала плечами.

– Вы еще долго оставались в ванной?

– Довольно долго, – прерывисто вздохнула она. – Около… хотя не знаю, в такие минуты все обманчиво, лжет и время…

– Когда вы ушли и куда?

– На работу, куда же еще? Я ведь выскочила на минутку, он пришел ко мне в амбулаторию, попросил ключ, сказал, что хочет поговорить со мной… Я ключ дала, он меня здесь ждал…

– После работы вы пошли на реку?

– Да.

– А когда вернулись?

– Я не смотрела на часы. – Эдита Бачова колебалась. – Но, вероятно, как обычно, около пяти.

Шимчик смотрел на пепельницу, полную окурков. Все окурки были одинаковыми – все со следами помады. В комнате сильно накурено. Старый капитан прикрыл глаза.

– Где находится телефон?

– В коридоре. Вы его не заметили?

– Когда Голиан пошел звонить, он закрыл за собой дверь?

– Нет, он ее притворил, но не закрыл. Если б захлопнул, я не слышала бы, о чем он говорит.

– Где находился его портфель?

– Здесь, в комнате. Портфель, больше похожий на папку, то ли голубой, то ли сиреневый. Из пластика.

– Он брал его с собой к телефону?

Взгляд Эдиты Бачовой соскользнул с Шимчика на пол.

Она ответила:

– Точно не помню, но, кажется, не брал.

– Где он лежал, не припомните?

– Портфель Дежо из пластика?

– Да.

Эдита подняла голову, но тут же снова опустила ее.

– Ну, я слушаю, – торопил ее капитан.

– Не знаю. Кажется, на тахте. Да, там, – ответила она тихо.

– Это точно?

Глаза Эдиты Бачовой, казалось, избегают этой тахты, боятся ее.

– Да, товарищ капитан.

– И последний вопрос – Шимчик встал. – Хорошо ли инженер водрш машину?

– Отлично, – ответила она решительно. – Я не один раз ездила с ним.

– Даже когда он был выпивши?

– Да.

– Вы судите об этом как дилетант?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, но у меня есть водительские права.

– А вы часто сидели за рулем?

– У мужа был автомобиль, вся его жизнь прошла в машинах. Когда он погиб, я автомобиль продала… не хотела… надо мной висит проклятие: машины отнимают у меня мужчин. Он не мучился? Я говорю о Голиане.

– Слабое это утешение, – капитан взял ее за плечи, – он умер сразу.

Они простились. Эдита проводила их в коридор. Отсюда были видны широко распахнутые двери в ванную. Над ванной на веревке висел купальник. Эдита Бачова остановилась у крутой лестницы, тоненькая, загорелая, с очень темными глазами. Они были уже внизу, а женщина все еще стояла возле лестницы.

Во дворе топтался какой-то разъяренный тип, он курил, набираясь храбрости. Когда они проходили мимо, он решился и закричал: