Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

Наши военные трудности осложнялись еще и тем, что имевшиеся в нашем распоряжении солдатские массы в те критические дни были почти лишены офицеров. Помню, с каким нетерпением все мы в Думе ждали прибытия офицеров и генералов, ибо понимали, что разрыв между солдатами и офицерами петроградского гарнизона был большим несчастьем для армии. Вечером 27 февраля к Думе подошел первый резервный пехотный полк. Это был первый полк, прибывший в полном составе, во главе с полковником и офицерами. Плохое впечатление, произведенное на всю армию несчастной и слишком явной неприязнью между офицерами и солдатами петроградского гарнизона, станет более очевидным далее в моем повествовании. Можно с достаточной уверенностью сказать, что, если бы офицерство в Петрограде немедленно возглавило движение, как это сделали офицеры на фронте, русская революция избежала бы многих бедствий.

Но в первые дни революции питерских офицеров не было видно. Тем не менее нам удалось кое-как решить стоявшие перед нами военные вопросы, хотя мы прекрасно понимали, что не сможем противостоять никакому серьезному наступлению и что двух-трех хорошо дисциплинированных полков было бы достаточно, чтобы избавиться от нас. Но в те дни у старой власти не было ни одного солдата, который наставил бы свой штык против народа, против Думы или Совета. В этом наша сила, сила нашего духа и наш авторитет. Он опирался на общую волю, общую любовь и общую ненависть.

Временное отсутствие офицеров облегчило совету проникновение в казармы. Вожди Советов быстро воспользовались преимуществом, которое им давало влияние на 150-тысячный петроградский гарнизон. Надо отдать им должное – это преимущество они использовали в полной мере и даже сверх того.

В ночь на 28 февраля Исполнительный комитет Совета образовал свою так называемую Военную комиссию. Эта комиссия вскоре установила тесную связь со всеми частями гарнизона столицы и в течение первых двух месяцев революции, когда Гучков был военным министром, а Корнилов военным комендантом города, успешно конкурировала с официальными военными властями.

27 февраля, вечером, Временный комитет Думы послал депутата Бубликова с революционным отрядом для захвата центрального железнодорожного телеграфа. Это был своевременный и очень важный шаг, который сразу дал Думе контроль над всей системой железных дорог и сделал невозможным отправление поездов без одобрения Бубликова, назначенного думским уполномоченным по путям сообщения. Бубликов также телеграфировал первое известие о Революции во все концы России, и оно немедленно распространилось по всей стране и по армии. Железнодорожники приняли революцию без колебаний и с большим энтузиазмом. В то же время они проявляли прекрасную дисциплину, и благодаря их усилиям воинские эшелоны шли исправно, а общее движение не прерывалось.

Словом, к ночи 28 февраля мы сделали такие большие успехи, что возврат к прошлому был уже невозможен. О компромиссе или мирном решении конфликта между старой властью и народом уже не могло быть и речи. Временный комитет Думы соперничал со старым правительством за верховную власть, хотя Дума в целом медленно осознавала, что произошло. Оно еще не решилось формально признать решительный разрыв между народом и старой властью. Оставались надежды, что старое правительство, наконец, осознает положение и призовет к власти людей, пользующихся доверием народа, и т. д. Но так как события сменяли друг друга с молниеносной быстротой, оставаться в нерешительности стало невозможно и невыносимо.

Всю эту ночь мы спорили и спорили в комнате председателя Думы, и жадно хватались за каждое известие, за каждый свежий слух. В образовании Совета мы увидели важнейшее событие. В скором времени другой орган может объявить себя верховным органом революции. Дольше всего колебался Родзянко. Мы все пытались его переубедить, и в конце концов он попросил дать ему время все обдумать. Это было незадолго до полуночи. После некоторого раздумья Родзянко вернулся во Временный комитет и заявил, что готов остаться председателем комитета при условии, что комитет возьмет на себя функции временного правительства до формирования правительства нового. Так что, когда 28 февраля часы пробили полночь, Россия уже обладала зародышем нового национального государства.

Четвертая Дума заложила основы новой власти в России. Это неоспоримый исторический факт, показывающий силу самой идеи представительного правления. Конечно, для Думы и особенно для страны было бы во сто крат лучше, если бы новая национальная власть родилась накануне днем на торжественном, официальном заседании Думы. Но, к сожалению, у большинства депутатов не хватило (да и нельзя было ожидать) достаточной революционной смелости, чтобы тотчас взять в свои руки ход событий и решительным и обдуманным действием создать единый общероссийский центр народного движения.

В ночь на 28 февраля, после положительного ответа Родзянко, мы составили воззвание к народу, объявляющее об образовании новой временной власти. Мы также делегировали некоторых депутатов комиссарами Думы для руководства всеми министерствами и центральными правительственными учреждениями.

В тот же вечер в комнате № 13 состоялось первое заседание Совета. Конечно, представители рабочих и солдат были выбраны более или менее случайно, так как организовать регулярные выборы в несколько часов было совершенно невозможно. Совет избрал временный исполнительный комитет, председателем которого был Чхеидзе; Скобелев и я были избраны его товарищами. О своем избрании я узнал случайно, ибо не присутствовал на этом заседании Совета и не помню, чтобы хоть минуту заглянул на собрание. На самом деле, даже после моего избрания я редко посещал заседания Совета или его Исполнительного комитета. С первых дней революции мои отношения с вождями Советов были натянутыми. Меня терпеть не могли, так как я вынужден был постоянно бороться против академического, догматического социализма Советов, которые с самого начала пыталась помешать нормальному развитию и здоровым силам Революции. Я говорю здесь об Исполнительном комитете Совета, каким он был в первые недели Революции. В дальнейшем состав и поведение Исполнительного комитета значительно изменились к лучшему.

Но к Советам я вернусь позже. Пока же я просто констатирую факт создания этого второго центра Революции, который вскоре должен был поглотить первый. Я повторяю, что самоубийственное поведение думского большинства, отказавшегося от официального участия Думы в событиях, составивших начало революции, подчинившегося царскому указу о роспуске 27 февраля и превратившего свое заседание в закрытое (как это делалось каждый раз, когда работа Дума прерывалась во время войны) упускала все шансы на сохранение единого центра власти Революции.

Провозгласив себя высшим органом управления, Временный комитет Думы стал издавать приказы и инструкции петроградскому гарнизону. Но по какому праву? Он не мог претендовать на большее право, чем Совет, который вскоре также начал отдавать приказы и инструкции гарнизону. Временный комитет Думы действовал как частная самопровозглашенная революционная организация.

Итак, два центра власти, каждый из которых избирал свой исполком, были созданы в первый же день революции (хотя я сомневаюсь, что у исполкома Совета было много власти), и это разделение в конце концов привело к распаду всех претендентов на власть и анархии большевизма.

В первую ночь Революции город озарился заревом пожаров. Внутри Думы была мертвая тишина и пустота, и можно было немного собраться с мыслями. Мысли наши были заняты главным образом размышлениями о том, к чему приведет конфликт между Думой и еще живой властью царизма. Только накануне Родзянко телеграфировал царю:

Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца.