Катастрофа

— Смотри же! — прошептала Эстер, и взгляд Инги непроизвольно упал на стриженый затылок дяди Рашпиля. Там, справа, чуть выше уха, действительно была видна какая-то шишка… Дядя Рашпиль обернулся.

— Но-но! — произнес он, поспешно натягивая на голову фуражку и направляясь в их сторону, мрачный и грозный, как большая черная туча. Инга окаменела — она хотела побежать, но не могла сдвинуться с места… Эстер быстро протянула вперед руку, в которой был шарик, и спросила:

— Послушай, дяденька Рашпиль, ты не знаешь, что это за шарик?

Истопник сморщил брови, наклонил голову, осторожно взял шарик двумя пальцами и стал разглядывать его на свет.

— Да-а, — пробурчал он про себя и сунул шарик в карман широкой брезентовой куртки.

У Эстер отвисла нижняя челюсть, но она тут же овладела собой, мотнула головой и капризно повторила:

— Скажи, что это за шарик!

— Какой шарик?! — рявкнул дядя Рашпиль. — Какой, к черту, шарик! А ну, брысь отсюда, и чтоб духу вашего здесь не было!

Наконец-то Инга смогла оторвать ноги от земли, но угнаться за Эстер было не так просто; даже в коридоре их еще преследовал голос дядьки Рашпиля: «Путаются тут под ногами…»

Инга опомниться не успела, как они оказались в комнате Эстер.

— Черт, отобрал! — не могла отдышаться Эстер. — Погоди, я пойду погляжу, может, удастся вернуть…

Она толкнула Ингу к дивану, а сама выбежала из комнаты.

Инга начала потихоньку приходить в себя. Вот она снова в комнате, в которой, как она поклялась, ноги ее больше не будет. Но сейчас она чувствовала себя здесь более уверенно, чем на чердаке или в котельной. Конечно, на самом деле ничего за всем этим могло и не быть, одни лишь дурацкие выдумки Эстер. Та штука на голове дяди Рашпиля — всего лишь опухоль, и ничего страшного, что изогнутая и заостренная на конце. А главное, одна, хотя рогов должно быть два! Это уже козырь!.. Но ведь и глаз у него только один? — зазвучал у нее в ушах издевательский шепот Эстер. Нет-нет! Она начинает рассуждать совсем как Эстер! Ничего нет! И на чердаке ей все просто приснилось — там было тепло, светило солнце, и она задремала… Да, но на чердаке было вовсе не тепло, она ведь дрожала от холода. И Эстер тоже все видела! Хуже того — ведь это была Эстер!.. Ну да, вот в чем загвоздка, как же она раньше не додумалась — Эстер сама поверила, что она такая, внушила это Инге, и Инга увидела. Бывают же такие люди, которые могут внушить другим то, во что сами верят. Папа рассказывал. Это телепаты. Эстер самая настоящая телепатка, а все остальное — чистое внушение!.. Эстер решила, что она тигр, а Инга увидела… Инга увидела просто кошку, кошку с обгрызанным левым ухом — школьную кошку! Ну да, школьную кошку с обкусанным ухом, только огромных размеров. Но ведь школьная кошка — рыжая? А если она просто изменилась, если это не было внушением, что ей стоит поменять цвет… Кому? Эстер или кошке? Какой кошке — рыжей или черной? Что останется, если одно превратится в другое, что изменится, что существует на самом деле? С неожиданной решимостью Инга посмотрела на занавеску — это сероватая занавеска с гномиками что-то скрывает! Все занавески для того и есть, чтобы что-то скрывать. Инга подкралась к занавеске и резко отдернула ее. Там были плита, примус на табуретке, гора кастрюль, блестящие эмалированные и старые с вмятинами алюминиевые кастрюли. Капал кран. Раковина, под ней ведро — может быть, оттуда и шел этот странный запах. Куча тряпок. Справа в углу… дверь! По спине Инги пробежали мурашки. Она стояла перед маленькой коричневой дверью, точно такая же дверь была в котельной, она хорошо помнила. Это та же самая дверь, улиткина дверь! Именно за нею разлеглась огромная улитка, напирает на дверь — разве не блестит там что-то в дверной щелке, что-то похожее на слизь улитки, просачивается сквозь дверь! Она отступила в комнату и оглянулась — напротив нее на стуле сидела Эстер, следила за ней и ухмылялась. И беззаботно перекидывала с одной ладони на другую шарик.

— Где ты его достала? — спросила Инга, приходя в себя.

— Ха, там, где он был, разумеется!

— Дядя Рашпиль отдал его тебе?

— Так просто ничего не отдают, — ответила Эстер тоном умудренного жизнью человека, как будто она сама была маленьким сгорбленным учителем, — ничего не отдают, но все берут!

— Как же ты его получила? — настойчиво допытывалась Инга. В ней пробудился безумный интерес к шарику, интерес ко всему, кроме маленькой коричневой двери.

— Ха! — воскликнула Эстер. — Ты думаешь, он что-нибудь замечает, если с ним немножко поворковать!

Эстер кружилась перед Ингой, пританцовывала, извивалась, растопырив пальцы — два пальца сжимали шарик, на мгновение ее губы показались Инге огненно-красными…

— Я знаю, что это за шарик! — зашипела Эстер, вытягивая шею. — Это шарик-превращалик!

— Что-что? — испугалась Инга.

— Шарик-превращалик! Если кинуть его кому-нибудь в рот, то человек тут же превращается в лужу! Я своими глазами видела, как дядька Рашпиль кидал их им в рот, и все они тут же растекались.

— Кто? — не понимала Инга. — Кто растекался?

— Все! Ну, теперь я от нее избавлюсь!

— От кого?

— Ха, от училки, конечно!

— Ой, ты бросишь ей в рот шарик? — спросила Инга.

— А ты как думала? Ведь и ты этого хотела!

Разве я вообще чего-нибудь хотела! — чуть не крикнула Инга, но вместо этого провела языком по губам и осторожно спросила:

— А не лучше ли сперва проверить, на всякий случай?

— Как бы не так! — презрительно воскликнула Эстер. — Шарик тоже превратится в лужу, а новый где возьмешь?

— Да нет, я хотела сказать — потренироваться, — попыталась Инга загладить свое явно глупое предложение, хотя толком и не понимала, чего же хочет Эстер. — Рот ведь маленький, надо сперва поупражняться, чтобы попасть в цель!

— Это идея! — обрадовалась Эстер. Она тут же нашла лист плотной бумаги, прорезала в нем небольшую круглую дырку, дала бумагу Инге, а сама отступила на несколько шагов в сторону. Инга судорожно сжимала рот, но в этом не было никакой надобности — все броски Эстер попадали в цель, шарик снова и снова пролетал сквозь отверстие в бумаге…

— Спать! — велела бабушка.

— Мне еще надо позаниматься! — возразила Инга, и уж если она так сказала, то это значило, что никакая сила не оторвет ее от стола.

Она сидела за столом над раскрытым учебником истории и пыталась собраться с мыслями. Какой ужас! Эстер собирается бросить учительнице в рот шарик, может быть, она и сейчас, поздно вечером, тренируется в своей комнате. От учительницы останется только лужа! Это уже не просто шалость. Это что-то чудовищное — если не самое жуткое, что может быть. И наказание за это, наверно, самое страшное — колония? Но сам проступок казался ужаснее наказания. И Инга — соучастница, ведь она должна влиять на Эстер, значит, она окажется виноватой больше Эстер, потому что Эстер глупая… А если пойти и рассказать сейчас же все учительнице? Но что рассказать? Что ей хотят бросить в рот шарик? Какой шарик? — закричит учительница, заорет так же, как дядя Рашпиль. Она решит, что Инга дурачит ее, или, что еще хуже, подумает, что Инга сошла с ума. Если уж быть откровенной до конца, то и сама Инга во всем этом сомневается. И вообще все так запутано… Прежде всего надо бы самой разобраться, понять, что к чему… Надо как следует все продумать! Отец всегда говорит, что все станет ясным, если подойти к делу трезво: совершенно спокойно, с самого начала! С комнаты Эстер! Нет, даже раньше, с классной руководительницы — ведь это она пересадила Ингу к Эстер… Или все началось с Мари-Анн? Если бы у Мари-Анн не образовалась в легком дырка, то она не ушла бы от них, и все было бы по-прежнему… Отчего вообще появляются дырки в легких — оттого, что там микробы, или для этого надо сперва простудиться, и только тогда микробы смогут взяться за работу? Мари-Анн вечно куталась и никогда не потела, и все-таки постоянно простужалась. Или она простужалась оттого, что в ней уже сидели микробы и потому она была слабой? Нет, так вконец можно запутаться и не найти никакого начала. Надо взяться с другого конца! Следует разобраться в том, что странно или кажется странным… Она нарисует на бумаге все, что кажется ей непонятным!

Инга вырвала из альбома для рисования лист бумаги, достала из ящика стола коробку с цветными карандашами и приступила к делу: сперва то, что кажется странным, но не пугает — белоснежные лебеди на коврике. Они были странными потому, что изгибали шеи и шевелили крыльями — вышитые и нарисованные лебеди не должны двигаться. По той же причине странными казались и гномики на сероватой занавеске. Инга нарисовала в ряд трех гномиков, они горбились, а их рты-черточки усмехались. И Инга отметила, что рядом с ними лебеди вовсе не кажутся странными, в гномиках было что-то такое, отчего становилось не по себе… Маленький сгорбленный учитель… Маленький сгорбленный учитель кивал головой: ты-смотри-ты-смотри… В голову Инги закралось страшное подозрение: этот учитель с в я з а н с ними! Его надо бы нарисовать рядом с гномиками! Но она отогнала эту мысль — учитель не может быть странным! К тому же гораздо проще нарисовать металлический шарик. Хотя тогда она должна бы нарисовать и дядю Рашпиля… или вовсе опухоль у него на голове? На самом деле ей следовало бы нарисовать всю котельную. Но комната Эстер еще более странная. Там коричневая дверь! И в конце коридора, что вел в котельную, тоже была коричневая дверь… Дверь сама по себе — вещь не странная, но то, что за дверью… И почему она решила, будто там что-то есть? Там может ничего не быть — она-то ничего не видела! Инга рассеянно набросала несколько коричневых дверей, и вдруг ее рука с карандашом замерла. На разрисованном цветными карандашами листе соседствовали черная и рыжая кошки, весьма неуклюжие лебеди, похожие больше на уток, сгорбленные человечки, двери… и каждый был сам по себе, как ягоды в желе, она не могла уловить между ними никакой связи, наоборот, то, что они находились рядом, еще более все запутывало. Чем дольше она смотрела на лист, тем большая путаница возникала в ее голове и все представлялось каким-то дурным сном. А если и в самом деле все это снится ей?! И надо лишь дождаться пробуждения! Но когда это будет? Этот сон кажется таким долгим, он длится по меньшей мере с тех пор, как учительница сообщила, что Мари-Анн будет учиться в санаторной школе… Впрочем, на самом деле Мари-Анн может и не быть в санаторной школе! Но ей-то нельзя ждать до бесконечности: вдруг она так и не проснется, и кто знает, сон ли это вовсе… Герои древних сказаний щипали себя, чтобы убедиться, что они не спят… Как-то странно щипать кого-то, хотя бы и саму себя. Но ведь можно уколоть себя иголкой! Если почувствуешь боль, то либо проснешься, либо уже не спишь!

Она отыскала в бабушкиной жестяной коробке для рукоделия иголку, кольнула себя и тут же отдернула руку — больно. Значит, это все-таки не сон. А разве нельзя чувствовать боль во сне и не просыпаться? Откуда ей знать, так это или не так, если до сих пор не случалось сталкиваться ни с чем похожим? Да нет, это же голос Эстер нашептывает ей такую чушь, чтобы вывести ее из себя! Нельзя же во всем сомневаться! И даже если это сон, то нет никакого смысла ждать просто так, потому что если выяснится, что это все-таки не сон, то это ожидание окажется потерянным временем… Она воткнула иголку в подушечку и начала рассеянно рыться в коробке. Чего тут только не было! Пестрота, как на ее рисунке — красные, синие, белые, зеленые, ярко-желтые, лиловые пуговицы, катушки с нитками, кнопки, мулине, обрывки шерстяных ниток, какие-то старинные монеты, защипы для занавесок, блестящие металлические шарики… Если их разложить по цветам: черные, лиловые… вплоть до желтых и белых — то они не будут совпадать по форме — нитки окажутся в одной куче с пуговицами… Что же в них общего? То, что они нужны бабушке, когда она шьет? А металлические шарики… Шарики! Такие же шарики, что и у Эстер! Инга вздрогнула, кинулась к своей постели, забилась в уголок и посмотрела на бабушку. Оказывается, Эстер знала ее бабушку лучше, чем она сама! И Инга, близорукая дурочка, не замечала того, что происходит в ее собственном доме!.. Однако бабушка спокойно лежала на спине, дышала открытым ртом, время от времени всхрапывала… Может быть, это все-таки не те шарики? Инга стала рассматривать их на ладони. Они были точно такие, как шарик Эстер… Нет, надо непременно все выяснить! Тут же! Но как? Что делать, с чего начать? Ведь все кругом полно непонятных вещей, те же коричневые двери могут быть в любом доме, и как узнать, какая из них просто дверь, а за какой притаилась огромная улитка? Или любая маленькая коричневая дверь — и есть та? Или надо отыскать самую маленькую дверь, потому что маленькая — по сравнению с другими, значит, по-настоящему маленькая — это самая маленькая… Нет, все перепуталось…

Инга пристально поглядела на луну. Перед глазами что-то замелькало — белые точки, они неслись все быстрее и быстрее, так забавно, словно зайчики танцуют… или гномики… смешные и сгорбленные… но как только она решила рассмотреть их получше, все они слились в одно белое пятно. Пятно стало приближаться, неслось на нее все быстрее, становилось все меньше и острее на фоне черного волнующегося пространства, затем потухло, а на его месте сразу же возникло новое, и опять перед глазами замелькали точки. Инга тряхнула головой, заморгала — все встало на свои места. На столе горела лампа. В двери четко вырисовывалась черная щель, и Инге стало страшно — дверь вот-вот откроется, может быть, она уже открывается, еле-еле, так что этого невозможно заметить, и оттуда медленно вваливается что-то огромное, туманное… Инга не отрывала взгляда от двери, и в какое-то мгновение до ее сознания дошло, что бабушка храпит. Инге стало легче. Комнату наполнял однообразный шум, казалось, от него дрожит даже Ингина кровать. Вдруг один за другим раздались два громких всхрапа. Инга вздрогнула — что-то словно оборвалось. В комнате наступила гробовая тишина. Дыхания бабушки не было слышно, сколько Инга ни напрягала слух. Неужели бабушка больше не дышит? Вдруг бабушкина кровать заскрипела, и Инга услышала жуткое бормотание — это не мог быть голос бабушки! Хотя он и доносился оттуда, где лежала бабушка, он был гулким, будто шел откуда-то из-под земли или из пустого тоннеля. Бормотание и скрип кровати смолкли, долгое время царила тишина, а затем снаружи послышалось тихое жалобное поскуливание — будто кто-то забыл на улице под фонарем ребенка, и, словно в ответ на этот условный сигнал, бабушка села на кровати. На ней была светлая ночная рубашка; ее волосы, днем серовато-седые, сейчас казались черными как смоль, ее лицо зеленовато светилось. Она медленно жевала губами… Инга хотела закричать, но что-то сдавило ей горло. Она лишь крепче сжала потную ладонь… Ну конечно, она сжимала шарики!