Кати в Америке

— А что плохого в часовщике из Цинциннати? — громко расхохотавшись, спросил Боб.

— Дурак! — ответила я. — Давай послушаем у дверей. У Тетушки храп специфический, тут уж я не ошибусь: оррх-пух, оррх-пух!

— Тсс, — шикнул на меня Боб. — Ты храпишь так, что разбудишь даже мертвых!

Думаю, я посвящу себя в будущем сравнительному храповедению. Это в самом деле интересно! Мы с Бобом занимались наблюдениями долго, и ой до чего ж это было полезно! Начали мы от дверей номеров три и четыре, но вскоре воодушевились так, что распространили наши исследования и на другие кабины. Собственно говоря, ничего особо хорошего в этом не было, потому что полученные в результате ошеломляющие данные совершенно сбили меня с толку. Сначала я была абсолютно уверена в том, что храп «оррх-пух, оррх-пух», доносившийся через дверь номера четыре, был лейтмотивом Тетушки, но постепенно я начала в этом сомневаться. Оттуда слышался также громкий посторонний звук «ош», объяснить который я как следует не могла.

Боб стоял, прижавшись ухом, напоминавшим кочан- чик цветной капусты, к двери номера три. Восхищенно улыбаясь, он спросил:

— Что ты думаешь о человеке, который храпит: кррр-пи-пи-пи, кррр-пи-пи-пи?

— Звучит потрясающе, — ответила я. — Видно, жирный человек, который по ночам спит крепким сном. Отец семейства в полосатой пижаме.

— Ну, пожалуй так, — согласился Боб.

— Да, это решает дело, — обрадовалась я и посмотрела на дверь номера четыре.

В этой низенькой хижине Тетушка разбила лагерь на ночь, здесь опустила она на подушку свою усталую голову.

То, что дверь была не заперта, подкрепило мое предположение. Дело в том, что ключ у нас был один на двоих и мы с Тетушкой решили, что пусть дверь будет открыта, пока я не приду.

Мы с Бобом коротко и энергично пожелали друг другу спокойной ночи, и я как можно тише, чтобы не разбудить Тетушку, прокралась в хижину. И бесконечно осторожно начала раздеваться в темноте. Тетушка храпела:

— Оррх-пух. — Но иногда: — Ош!

Да, иногда «ош!». Внезапно в душу мою закралось сомнение: что-то не так! В этом «ош!» крылось что-то зловещее и ужасное. Я подкралась к Тетушке и осторожно опустила руку. Я осторожно опустила руку... на щетинистый ус. У Тетушки, правда, были легкие усики над верхней губой, но не могли же они вырасти в такиемогучие усы с тех пор, как я видела ее в последний раз. Подавив крик, я выскочила в дверь, сопровождаемая жутчайшим «ош!».

Я направилась к номеру семь, где жил Боб. Пылая жаждой мести, я постучала в дверь, и Боб высунул голову.

— Это тысказал, что я остановилась в номере четыре? — строго спросила я.

— А разве не ты это сказала? — спросил Боб.

— Нет, не я!

— Ну ладно, кто же там тогда живет? — осведомился Боб.

— Судя по храпу и усам — часовщик из Цинциннати, — ответила я. — Тот, на кого объявлен полицейский розыск за убийство жены и превышение скорости.

— Sorry, — извинился Боб.

— А теперь я пойду и лягу спать в номере три, — сказала я.

Так я и сделала. Я влезла в кровать, твердо решив наутро призвать Тетушку к ответу за то, что она, не предупредив меня, перешла с «оррх-пух» на «кррр-пи-пи-пи» .

IX

Почти с самого первого дня нашего знакомства с Бобом он бредил кленовым сиропом и гречишным печеньем, а также усадьбой, где в детстве обычно проводил лето. Если я правильно поняла его восторженное мурлыканье, должно быть, с этим домом, а также с кленовым сиропом и гречишным печеньем было связано нечто особенное. А теперь случайно сложилось так, что мы находились где-то поблизости от рая его детства, и все цифры продаж, и сметы, и рекламные кампании, которыми была забита голова Боба, как ветром сдуло. Тем самым мягким весенним ветром, что взъерошивал его каштановые волосы. И Боб внезапно почувствовал, что тоскует по тем камням и по той земле, где играл ребенком.

— О’кей, — сказала я, — держи курс туда!

С глубоким сожалением мы с Тетушкой покидали нашу маленькую хижину, так прекрасно обустроенную — с горячей и холодной водой, по-настоящему удобными кроватями, радио и всем необходимым. Мой часовщик из Цинциннати все еще дремал в номере четыре, когда мы тронулись в путь.

Словно нескончаемая асфальтовая лента, петляла перед нами дорога.

— В самом деле все дороги в Америке такие ровные, гладкие и асфальтированные? — спросила я Боба.

— Подожди немного, — ответил он, — скоро ты увидишь кое-что другое.

Повсюду у обочин, по крайней мере у всех выездов из городов и поселков, стояли люди. Они голосовали, желая проехаться автостопом — бесплатно, на попутной машине. Они делали традиционный знак большим пальцем руки, но мы безжалостно проезжали мимо.

— У тебя что, нет сердца, Боб? — спросила я, таявшая при виде каждого несчастного большого пальца, мимо которого мы проезжали.

— Есть! Это как раз у меня есть! — сказал Боб, бросая многозначительный взгляд на Тетушку. — Есть подлинное сочувствие, и ничего иного.

Но тут я почувствовала себя оскорбленной за Тетушку. Если даже голосовавший на дороге и не мечтал расположиться на заднем сиденье рядом с маленькой сердитой Тетушкой, в высшей степени не одобрявшей его появления, следует к чести Тетушки сказать, что она еще никого ни разу не укусила.

Все эти голосовавшие словно подтолкнули меня... и я подумала: как, собственно говоря, я себя веду? Разве не в обычае порядочного туриста в Америке посвятить себя немного этому виду спорта? Могу ли я в самом деле позволить себе вернуться на свою дорогую старую родину и признаться, что ни разу, ни капельки не проголосовала на дороге, ни разу не проехала автостопом? Не подобает ли мне вместо этого явиться с высоко поднятой головой, с гордым сознанием того, что я исполнила свой долг? Sweden expects every tourist to do his duty [95] , — я решила выполнить свой!

95

Швеция надеется, что каждый турист выполнит свой долг (англ.). Перефразировка слов знаменитого английского флотовод¬ца Горацио Нельсона (1758-1805)

— Высади меня здесь, — попросила я Боба, — и проезжай несколько миль вперед, а я попробую проголосовать, не подвезет ли меня кто-нибудь, а потом я проголосую вам!

— Никогда в жизни, — заявила Тетушка. — Никогда в жизни! Это мое последнее слово!

Как только Боб с Тетушкой и автомобилем исчезли за ближайшим поворотом, я бросила соколиный взгляд на противоположную сторону дороги, чтобы высмотреть подходящую жертву. И вот появился огромный черный автомобиль с огромным черным парнем за рулем, но мне показалось, что вид у него коварный и ненадежный, и я не стала махать большим пальцем. Тем не менее он затормозил и любезно спросил:

— Have a lift? [96]

— Нет, спасибо, — ответила я.

Ведь необходимо прежде оглядеться, чтобы «не связаться со всяким сбродом», как имеет обыкновение говорить Тетушка.

Потом появился маленький, старый и расхлябанный автомобильчик, и в нем сидел маленький человечек с мягким и благонравным выражением лица. Я игриво помахала большим пальцем. Это помогло.

Да, мистер Милтон действительно был благонравным человеком, а также принадлежал к Обществу трубачей, возвещающих Судный день [97] . Разве это не вселяет уверенность? Я поискала глазами: где же труба, но ее не было видно. Найдись она, вот был бы номер, да такой эффектный, который заставил бы Боба с Тетушкой вылупить глаза, явись мы с грохотом под громкие трубные звуки — я и Трубач, возвещающий Судный день! Но должно быть, Судный день еще по-настоящему не наступил.

96

Вы поднимали руку? (англ.)

97

В некоторых религиях — суд над людьми при так называемом конце мира.

Вместо трубы автомобиль мистера Милтона был битком набит трактатами, которые ему нужно было раздать людям, чтобы пробудить их сознание. Кроме того, он вез с собой Библию, и вез ее именно с определенной целью.

Как известно, затея с автостопом на дороге совсем небезопасна. Она может оказаться опасной для голосующего, если он попадет в машину пьяного лихача, помешанного на скорости, или алкоголика какого-нибудь другого рода. Но затея эта может оказаться опасной и для того, ктосажает к себе в машину незнакомого странника. Случалось, что водителя в благодарность за такую любезность вознаграждали пулей в голову, а славный пассажир исчезал вместе с автомобилем, бумажником и всем прочим.