Каторгин Кут

Настасья испуганно глянула на бабку Марью, эти слова до озноба её напугали, и хоть она сперва думала тут Степана дождаться, поняла – дошла до старой Бондарихи её болтливость… Дернула Егорку за руку, побежала поскорее туда, где свёкор телегу свою расположил.

«Дура и есть, что уж, – ругала она себя, сердито подгоняя вперёд себя Егорку, – Зачем только я старой Рычихе это сказала, про Степана-то… она, больше некому, это на все Погребцы растрезвонила! Ну постой, старая морща, устрою я тебе, попадися мне! Из-за её я такого мужика упустила! Да и брешут всё может, про острог-то, а я… И бабка Марья на меня озлилась, вот как теперь к ней подступиться!»

Вскоре и Степан вернулся, с завёрнутым в мешковину топором в подмышке. Бабка Марья оглядела его, а ведь и вправду, выправился Степан, в плече широк, да и лицом не дурён… Дура эта Настасья, как есть – дура! Сосватала бы бабка Марья её Степану, остался бы он в Погребцах… своих сынов ей не дал Господь, так вот и был бы ей за сына! Да видать так и помирать ей одной…

– Озябла, матушка? Садись, овчиной ноги укрой да поедем, – Степан взял вожжи и погладил Рыжуху, – Ветер злой пришёл, кабы дождя не принёс, а то и снегу!

Бабка Марья молча села на повозку, тяжело было на сердце. Указала Степану дорогу к справной избе на краю села. Это был дом её сродника, строго Архипа Гавриловича, который ей приходился родным дядькой – меньшим братом матери. Годов ему было уже почитай девяносто, а то и больше – сам он того не сказывал, а другие никто и не считал.

Хозяин ждал гостей, и как только Рыжуха подвезла своих седоков к воротам, те отворились. У воротины стоял высокий крепкий старик с седой как лунь головой.

Архип Гаврилович овдовел лет пять как, и с той поры жил один, пятеро его сынов давно оженились и жили своим хозяйством тут же, в Богородском. Одна из дочерей взамуж вышла в Елашиху, а другая далеко, в уездный город, потому отца навещала редко.

– Ну, гости дорогие, милости прошу, – дед Архип хлопнул Рыжуху по крупу и глянул на Степана, – Ты, сынок, вон туда её веди, пущай отдохнёт лошадка. Да и сами ступайте в избу, зябко нонче, вона ветер какой. Видать, скоро и белые мухи полетят.

От тепла, разливающегося от печи, и от сытого ужина Степан и вовсе разомлел, глаза слипались, и голова клонилась на грудь. Он лёг на лежанку у печи, куда указал хозяин, и засыпая слышал, как негромко беседовали бабка Марья и Архип. И понял, что речь идёт и о нём.

– Хороший он человек, сразу видать, – говорил негромко дед Архип, – Права ты, Марья… Хоть и горько мне от тебя такие речи слышать, но что ж – все под Богом ходим. Ежели что, не боись – подмогну и не оставлю. Но ты всё же от себя такие мысли гони, ты ещё молодка, рази со мной-то сравнить! Еще поскрипим с тобой!

Потом заговорили о разбойниках, о слухах, что всё больше беспокоили и пугали местных жителей. Дед Архип звал племянницу с выселка уехать, говорил, что не так давно сгорел выселок по-за речкой Сивергой, так вот то не спроста… такое пожарище.

Степан так и заснул, слушая мерную тихую речь хозяина и снова представляя себе страшные картины… эх, кто же найдёт управу на Микиту и его ватагу! Неужто не дождётся их острог, вот им-то там самое бы место!

Глава 12.

Как вернулись с ярмарки, стал Степан замечать, что порой да и не можется его благодетельнице, хмурился и спрашивал, может какое лекарство достать, на что Марья Тимофеевна неизменно отвечала:

– Не придумали ещё такого лекарства, Стёпушка, от старости-то.

На Покрова лёг снег, пока ещё малой совсем, неглубокий и рыхлый, он покрыл белым своим нарядом землю, и на душе стало как-то веселее. Степан ладил в сарае сани, скоро можно будет Рыжуху запрягать, да по дрова. Эх, хорош новый-то топор, ровно тешет податливое дерево! И теперь вот они с названой матушкой и за корзины взялись.

Марья Тимофеевна в этом деле мастерица была, и хоть Степан сам умел корзины вязать, а вот такого диковинного узора, как она, выплетать не умел. Теперь вот прилежно учился, сидя вечером у лучины и глядя на умелые руки названой матушки и стараясь ей подражать. А когда брался за небольшую досточку, да пытался повторить те узоры, что были вырезаны когда-то хозяином этого дома. И с каждым разом всё больше разумел – как держать инструмент, как вывести узор.

– У нас дюже ива хороша на корзины-то, как раз у болот растёт, – говорила Марья, свивая ивовый прут и чуть покашливая, – Я тебе опосля покажу где, как поедем в Липовку, там у меня тоже сродники, Агафья с мужем да ребятами, сестра моя родная. А на Липовке-то все мочало дерут, спасу нету, всё говорят, что там оно какое-то шибко хорошее. А по мне – мочало как мочало, чего ему…

Так и жили, иногда Степан подряжался куда-то в работу, понимая, что это с лёгкой руки Марьи Тимофеевны его то и дело зовут плотничать. Тогда он уж во всю старался, стал брать с собой инструмент Ивана Михеевича и примеривать его к своей работе. То притолоку чуть украсит, то ещё что. Хозяева дивились, но ничего, довольны были. А уж ребятишки, которые всё вертелись возле пришлого плотника и получали от него то коника, то ещё какую зверушку, вырезанную из попавшегося под руку сучка, и подавно!

Когда ударил первый лёгкий морозец, приехал побывать дед Архип, да не один, а со старшим сыном Макаром, бородатым крепким мужиком с черными волосами. Наверно, такие раньше и у самого деда Архипа были, пока их серебром не покрыло, думал Степан.

– Мы за тобой, Степан Фёдорыч, – сказал дед Архип, – Коли сам желаешь. В Елашиху завтре до свету поедем, там надо подсобить, тебе по плотницкой части есть работа. Бывший барин хорошо платит, не омманывает! Так что скажешь? Согласен?

Степан глянул на Марью Тимофеевну, которая согласно кивнула, и с благодарностью приглашение такое принял. Глядишь, и соберёт он до весны какие-никакие деньжата, чтобы путь свой продолжить!

– Ну, вот и ладно! По пути в Ярмилино Ефима прихватим, сына моего, тоже с нами поедет, – гудел дед Архип, – Вот и соберёмся, считай – артеля! Что, Марьюшка, управисся пока одна-то?

– А что, управлюсь, – улыбнулась та в ответ, – Поезжайте с Богом.

Собрался Степан в путь, на другой день и поехали. Макар оказался весёлым балагуром, Степану он понравился, они сидели в санях позади деда Архипа и разговаривали, как давние знакомцы.

– А ты, Степан, расскажи, как ты Микиту-Кутерьму встретил, а? Дюже интересно! Страшно поди было?