Каторжанин
Шрифт:
— В главной книге много всего написано… — после недолгого раздумья ответил я. — Там есть еще такие слова: око за око, зуб за зуб. Так что, каждый выбирает себе сам, как жить.
— Отец, ты выбрал правильно! — умудренно и важно кивнул Тайто. — Глаза выбивать за глаза, зуба за зубы. Я тоже выбирать, как ты. Я теперь все буду делать как ты!
— Почему ты называешь меня отцом?
— А кто ты? — искренне удивился айн. — Сильный, умный, учишь нас, защищаешь нас — конечно, отец.
Из зарослей папоротника на берегу вдруг высунулась лобастая медвежья башка. Тайто немедленно подорвался
«Странный народец… — подумал я. — Хотя… почему странный? Они поклоняются медведю, живому существу, понятному и осязаемому, а мы вообще непонятно кому…»
Некоторое время все молчали, а потом молчание нарушила Майя — она сидела вместе Мадиной напротив меня, посередине лодки. Сестра дремала у нее на плече, а сама Майя, что-то писала в толстой тетради.
— Айны удивительные люди, — тихо сказала девушка, отложив карандаш. — Они чистые и невинные, как младенцы. Живут в мире с собой и всем, что их окружает. Все обычные для нас пороки для них абсолютно чужды. Они даже просят прощения у диких зверей, после того, как убьют их.
«Вот зачем они кланялись дохлым японцам… — я про себя ухмыльнулся. — Удобно; убил — попросил прощения — и все, как с гуся вода. Ну и нахрена ты мне это рассказываешь?..»
— Но… — Майя запнулась. — Но каким-то странным образом они увидели в вас кумира. Хотя ничего необычного. Они как дети тянутся ко всему… всему неизведанному. Знаете, как они вас называют, Александр Христианович? Отцом-медведем. А медведь для них божество. И теперь я боюсь, что… что вы можете сделать из них нечто страшное… таких же зверей, как и мы…
Я сразу даже не нашелся что сразу ответить.
— В нашем мире… — после долгой паузы выдавил из себя, — в нашем мире чистые и невинные долго не живут. Айны тоже исчезнут без следа, японцы их уничтожат. Просто растворят в себе. Но я не собираюсь из них кого-то там делать. Просто покажу дорогу, а выбирать будут они сами. И не беспокойтесь, не думаю, что айны пойдут за мной, они для этого… слишком невинны, как вы говорите.
— А вы Александр Христианович? Вы что дальше собрались делать? — Майя внимательно на меня посмотрела.
Я ответил не задумываясь.
— Это очень сложный и одновременно простой вопрос, Майя Александровна. Сейчас — защищать вас и себя любыми доступными способами. А дальше буду стараться сделать так, чтобы японцы никогда не почувствовали себя хозяевами на Сахалине. Как? Вот тут как раз начинается сложная часть ответа.
Майя просто кивнула и резко сменила тему разговора.
— Скоро по правому берегу покажется хутор тети Стаси. Она там живет с мужем и внучкой. Я хотела бы ее проведать, да и Мадина будет очень рада. Станислава Казимировна и дядя Яцек удивительно добрые и приветливые люди. Она бывшие каторжане, политические.
— Не думаю…
— Скоро стемнеет, — мягко перебила меня Майя. — Все равно на ночь надо останавливаться. К тому же, впереди перекат и придется перетаскивать лодки.
Пришлось согласиться. Я бы всех этих удивительно приветливых и добрых людей, десятой дорогой обходил. Но остановиться придется; черт бы побрал эту ночь, вместе с гребаным перекатом и гребанной речкой. Задолбался лодки
по камням таскаем, не река, а хренов ручей…Тут проснулась Мадина, быстро перебралась ко мне, обняла и опять задремала. Злость сразу улетучилась.
Я осторожно погладил ее по голове и подумал:
«Это хорошо, когда есть кого защищать, если придется умирать — будет легче…»
Больше я с Майей не разговаривал. Общение с ней почему-то не ладилось. Впрочем, я и не старался его наладить. Нет никакого смысла. Сопровожу сестер к айнам, а дальше своей дорогой.
Когда до хутора осталось всего треть версты, я настоял, чтобы мы причалили к берегу раньше и пошел на разведку вместе с Тайто и Само — еще одним айном.
К месту зашли с трех сторон, но уже за пару десятков метров, я понял, что здесь далеко не все в порядке, потому что ветерок принес запах горелого мяса. Не жаренного, а именно горелого. Смрад, который я не перепутаю ни с чем.
Откуда не возьмись нахлынуло видение.
В воздухе кружатся жирные черные хлопья, остро смердит паленой человеческой плотью.
Пылающий крест и объятое языками пламени, скрюченное обугленное тело на нем.
Рядом застывшие словно изваяния фигуры в белоснежных рясах с распятиями в руках, вздернутыми к небу.
Вокруг эшафота беснуется в экстазе толпа. Из раззявленных ртов несутся истошные истеричные вопли.
— Жарь еретичку!..
— Гори, ведьма-а-а-а!..
— Огонь очища-а-ает…
— Во славу Господа нашего-о-о!..
Видение было очень четким и ясным, но отдавалось в голове такой страшной болью, что удержаться в сознание удалось только диким усилием воли.
— Пречистая матерь Господня… — в голову неожиданно пришла странная, невероятная и очень страшная отгадка. — Но как? И за что?..
Чтобы окончательно опомниться, пришлось залепить себе пощечину.
— Потом разберешься… — свирепо рыкнул я, вскинул Маузер с присоединенным прикладом и шагнул в кусты.
Перемахнул через частокол, прокрался вдоль стены дома сложенного из мощных бревен и выглянул из-за угла.
То, что увидел, уже не стало неожиданностью.
Посередине двора стоял криво вкопанный в землю импровизированный крест сбитый из тележных слег. Под ним дымилась грудка дров, а на кресте висело закопченное черное тело. Человек обгорел только снизу и все еще можно было различить, что это некогда был невысокий полный мужчина.
Неподалеку от креста лежала искромсанная туша мертвой коровы, рядом с ней в луже крови застыл большой кудлатый пес.
На хуторе стояла мертвая тишина, разбавленная только карканьем круживших в небе ворон.
Из-за угла дома высунулся Тайто и жестом показал, что здесь больше никого нет. Второй айн продублировал жест, уже с другой стороны двора.
— Кто, мать его? Косоглазые? Сука, больше некому… — в том, что это сделали японцы никаких сомнений, не было — везде во дворе виднелись отпечатки японских ботинок. К тому же, пленный офицер признался, что после того, как генерал-губернатор Ляпунов сдался, японское командование отправило свои отряды во все поселения. Как он выразился: для приведения в подчинение населения и для установления японского порядка. Порядка… Твою же мать…