Каторжанин

Попробовал приподняться на локте и поморщился от тупой боли в боку. Не столько сильной, сколько неожиданной.

Задрал нательную рубаху и уставился на багровый рубец, спускающийся с левой стороны груди куда-то подмышку.

А это откуда взялось?

Рана уже затянулась, но швы еще не были сняли. Аккуратные, мастерски исполненные швы, правда исполненные обычной суровой ниткой.

При всем этом, я абсолютно не помнил, где и когда получил рану, не говоря уже о том, как сюда попал.

И самое главное, напрочь забыл, кто я такой есть.

Попытка вспомнить ничего кроме головной боли не принесла.

Немного поколебавшись, сел на топчане.

Рана слегка ныла, хотя общее состояние оказалось вполне удовлетворительным. Руки и ноги работали исправно, правда подрагивали от сильной слабости, а голова слегка кружилась.

А еще я обнаружил, что дико голоден.

Но к поискам съестного приступить не успел, потому что внезапно послышался азартный собачий лай, прервавшийся хлестким выстрелом.

Собака жалобно взвизгнула, а после второго выстрела окончательно замолкла.

После чего кто-то весело расхохотался и бросил фразу на странном, непонятном языке.

Ему ответили сразу несколько человек, на том же языке, неожиданно опознанном мной как японский.

Открытие трансформировалось в вопрос к самому себе.

— Какие нахрен японцы? Откуда?

Ответа не нашел, но сознание услужливо подсказало, что слово японец тождественно слову враг и прямо ассоциируются со смертельной опасностью.

Машинально провел глазами по комнате и наткнулся взглядом на стоявшее в углу оружие, напоминающее собой копье или острогу. С длинным листовидным наконечником, бугристым древком и перекладинкой на плетеной сыромятной веревочке.

— Охотничья медвежья рогатина… — сделал я уверенный вывод. — Сойдет…

Резко встал и сразу же чуть не повалился на пол от сильного головокружения.

— Черт… — устояв только чудом, все-таки дотопал до рогатины и ухватился за ее древко обеими руками.

За стенами грохнул очередной взрыв хохота.

Чей-то гнусавый тонкий голос глумливо пропищал:

— Русики девоска, русики девоска, япона холосый, не надо бояся…

— Да что за нахрен? — озадачился я и опираясь на оружие, как на палку, пошел на выход из комнаты.

Скрипнула дверь.

Яркий свет после сумрака комнаты вышиб из глаз слезу, но я все-таки успел рассмотреть во дворе группу солдат в форме мышиного цвета, фуражках с красными околышами и белых гетрах на ботинках. Винтовки висели у них за плечами, у еще одного, видимо офицера, пояс оттягивала кобура и самурайский меч в ножнах.

Японцы стояли кружком вокруг худенькой стройной девочки, лет десяти-двенадцати возрастом, сидевшей на коленях на земле.

В правой руке девочка держала маленький ножик, а правой прижимала к себе окровавленное тельце маленькой кудлатой собачки.

Как бы странно это не звучало, она не выглядела испуганной, на смуглом красивом личике и в большущих, слегка раскосых глазах, просматривалась только дикая злость.

— Холоси девоска… — офицер протянул руку, но тут же болезненно вскрикнул и отдернул ее — девочка молниеносно полоснула его по запястью ножиком.

Прозвучала команда на японском, один из солдат пинком опрокинул ребенка, а второй ухватил ее за тоненькие косички и потащил к сараю. остальные весело переговариваясь, потопали следом.

Меня они не видели, полностью поглощенные забавой.

В мозгах плеснулась свирепая ярость.

— Не так быстро, косорылые… — я вскинул рогатину и метнулся к японцам.

Услышав шаги, солдаты разом обернулись

Рывок, резкий косой взмах.

— Раз и два…

Матово блеснувшая сталь с хрустом вспорола плоское лицо первого солдата, плечо второго вместе с рукой плавно соскользнуло вниз.

Воздух рванул пронзительный визг и тут же сменилось сиплым булькающим хрипом.

— Три…

Офицер попытался выхватить пистолет, но только бесполезно тыкал в кобуру культей, из которой весело хлестал ядовито-красный фонтанчик.

Коротко пырнув его в живот, я присел на правую ногу и резко крутнувшись, выпустив рогатину на полный мах.

Клинок хлестко вспорол воздух.

Протяжно воя, круглолицый крепыш тыкнулся обрубками ног в траву, зажав распоротое горло обеими руками, навзничь опрокинулся тощий коротышка.

— Четыре и пять…

Организм отчаянно протестовал, мышцы натужно ныли, суставы скрипели, сердце бухало как гигантский тамтам, казалось еще немного и оно взорвется, но тело раз за разом исправно повиновалось командам мозга. А все эти вопли, хрипы умирающих людей, сладковатый запах крови и смрад человеческих внутренностей доставляли очень острое, почти на грани сексуального, наслаждение.

Двое солдат, забыв про свои винтовки, попытались схватить меня за рубаху и повалить на землю.

— Мало каши ели, собачата…

Скользящий шаг влево, резкий выпад одновременно с нырком.

Клинок впился под лошадиный подбородок высокому крепышу и тут же, окованный затыльник древка, обратным движением с хрустом пробил грудь очередного японца.

— Шесть и семь…

— А-а-а-а!!! — один из солдат, держа на вытянутых руках впереди себя винтовку и пронзительно вопя, побежал прямо на меня.

Быстрый разворот с шагом в сторону и скупым косым махом.

Беззвучно ощерив рот и разбрасывая веером алые брызги, взлетела в воздух бритая голова, часто топоча ногами, японец понесся дальше, но через несколько шагов, разломав хлипкий заборчик, обезглавленное тело боком завалилось в небольшой огород.

— Восемь…

Девятый солдат жалобно всхлипнул, бросил винтовку и понесся в сторону леса.

Я хмыкнул, крутнул в руке рогатину клинком к беглецу, замахнулся, но метнуть ее не успел.

За спиной сухо треснул выстрел, затылок японца взорвался кровавыми ошметками, а он сам ничком рухнул в заросли папоротника.

— Что за… — я резко развернулся и увидел высокую стройную девушку.

В накинутой поверх черного длинного платья меховой безрукавке, стянутой широким кожаным поясом, в такой как у девочки, шитой бисером маленькой шапочке, смуглая, с большущими глазами и толстой иссиня-черной косой, переброшенной на грудь. В руках она держала винтовку и уверенно целилась уже в меня.