Кавалер в желтом колете

Я уже упоминал, кажется, что отношения ее с Диего Алатристе переживали не лучшие времена. На жалобы и упреки капитан ответствовал хмыканьем, а чаще молчанием, когда же добрая женщина чересчур, по его мнению, повышала голос, он брал шляпу, шпагу, плащ и шел прогуляться. Воротясь однажды с такой прогулки, он обнаружил сундучок со своими скудными пожитками у подножья лестницы. Алатристе некоторое время глядел на него, затем поднялся к хозяйке, притворил за собой дверь, и доносившиеся из-за нее сварливые вопли хоть и не скоро, но стихли. Вслед за тем он без колета появился на галерейке, тянувшейся над патио, и велел мне втащить сундучок обратно. Приказание я исполнил, и все вроде бы устаканилось — ночью через тонкую стенку было слышно, как Непруха заливается, будто сучка в течке, — но прошло еще дня два, и вновь глаза у нее стали красные и опухшие от слез, и дела пошли прежним порядком, который продолжался до той ночи, когда капитан столкнулся на улице Лос-Пелигрос с графом Альваро де ла Маркой. Признаюсь, мы с хозяином предполагали, что последуют громы и молнии, но и вообразить себе не могли, какие события грянут. В сравнении с тем, что нас ожидало, ссоры с Каридад Непрухой были детским лепетом, мелодичным и нежным.

Как раз в тот миг, когда капитан Алатристе протянул руку за кувшином, свет заслонила чья-то коренастая фигура — широкие плечи, обтянутые коротким плащом, и голова в шляпе.

— Здравствуй, Диего.

По своему обыкновению и несмотря на ранний час, лейтенант альгвасилов Мартин Салданья являл собой ходячую витрину лучших оружейников Толедо и Бискайи. По складу души и по должности он не доверял даже собственной тени, легшей сейчас на стол капитана, так что имел при себе пару пистолетов миланской работы, шпагу, кинжал и еще один кинжал. Дополняли эту коллекцию колет из грубой замши и торчавший из-за пояса жезл — знак его звания.

— Уделишь мне минутку для разговора?

Алатристе окинул его долгим взглядом и перевел глаза туда, где на полу у стены, обвитые ременным поясом, лежали его собственные шпага и кинжал.

— Как желаешь разговаривать — по-дружески или как блюститель закона?

— Не нарывайся, Диего.

Капитан рассматривал нависшее над столом бородатое лицо, покрытое шрамами, которые происхождение имели то же, что и его собственные. Борода эта, сколько ему помнилось, наполовину скрывала рубец на щеке, полученный лет двадцать назад, когда лезли на стены Остенде. На память о том дне и Алатристе носил на лбу, над левой бровью, отметину.

— Уделю, — ответил он.

Пройдя под аркадами улицы Толедо, они поднялись к Пласа-Майор, причем оба молчали как на допросе: один не спешил выкладывать припасенное, а другой не горел желанием поскорее узнать, в чем дело. Алатристе застегнул колет, надел шляпу с потрепанным и линялым красным пером, а свернутый плащ перекинул через руку. Шпага, висевшая на левом бедре, время от времени позванивала, ударяясь о рукоять бискайца.

— Дело довольно тонкое… — начал наконец Салданья.

— Это у тебя на лбу написано.

Значительно переглянувшись, оба двинулись дальше, огибая плясавших в тени галерей цыганок. Площадь, окруженная высокими зданиями, крытыми свинцовыми пластинами в форме ромбов — на крыше Панадерии они были вызолочены и ослепительно сияли на солнце, — бурлила: мелочные торговцы, разносчики, гуляющие, телеги и ящики с фруктами и овощами, зарешеченные — от воришек — ларьки с хлебом, бочки с вином, еще неразбавленным, если верить выкрикам продавцов, лавочники на пороге своих заведений и лотошники, бродящие под сводами. Над громоздящимися на мостовой горами гнилой зелени, соседствующей с кучами навоза, звенящим роем вились мухи, вплетая свое жужжание в неумолчные крики зазывал, расхваливающих свой товар. Яйца только из-под курочки, молоко утреннего надоя, дыни, сладкие как мед, фиги, тающие во рту, свежайшая зелень. Приятели приняли вправо, сторонясь торговцев, заполонивших все пространство до самой улицы Империаль.

— Даже не знаю, как сказать, Диего…

— Коротко и ясно.

Салданья со всегдашней неторопливостью снял шляпу и провел ладонью по лысому темени.

— Мне поручили предостеречь тебя.

— Кто?

— Это все равно. Важно другое: к предостережению этому стоит прислушаться, хотя бы потому, что оно исходит от человека, забравшегося очень высоко. Речь идет о твоей жизни или свободе.

— Ой, напугал.

— Хватит дурачиться. Я говорю серьезно.

— Ну а тебе-то что до всего этого?

Лейтенант надел шляпу, рассеянно ответил на приветствие нескольких стражников, болтавших на галерее, пожал плечами:

— Послушай меня, Диего. Есть у тебя — причем твоей заслуги в этом ни капли — друзья, без которых ты давно бы уж валялся с перерезанным горлом в канаве или парился в тюряге… Нынче с утра пораньше много было разговоров об этом. Кое-кто припомнил твои недавние подвиги в Кадисе или где ты там был… Уж не знаю, как ты отличился, и знать не хочу, однако клянусь тебе чем хочешь — если бы за тебя не заступились, сегодня я пришел бы не один, а с усиленным нарядом латников… Ты следишь за моей мыслью?

— А как же.

— Намерен и впредь встречаться с этой бабенкой?

— Не знаю.

— Ты, видно, задался целью вывести меня из терпения!

Некоторое время шли молча. Когда поравнялись с кондитерской Гаспара Санчеса, Салданья остановился и вытащил из кармана запечатанную сургучом записку:

— Ладно же. Читай!

Алатристе повертел записочку в руках, потом сломал печать, развернул лист и, узнав почерк, спросил приятеля не без яду:

— Давно ли ты, Мартин, в сводни подался?

Лейтенант сердито нахмурился:

— Прикуси язык! Читай!

И Алатристе прочел:

Я буду Вам очень признательна, если впредь Вы избавите меня от своих посещений. Примите и проч.

М. де К

— Я полагаю, — промолвил Салданья, — что после событий прошлой ночи ты не очень удивлен.

Алатристе снова сложил записку:

— А что ты знаешь об этом?

— Да кое-что знаю. Вот, например, что решил попастись на королевском лужке. И что едва не прикончил своего друга.

— Быстро, однако, распространяются слухи.

— Такие — не ходят, а летают.

К ним приблизился сборщик пожертвований с колокольчиком, протянул было для целования образ Святого Власия, вознес хвалу Деве Марии, встряхнул кружкой, однако, наткнувшись на свирепый взгляд Салданьи, понял свой промах и поспешил удалиться.

— Думаю, это письмецо все разрешит, — задумчиво проговорил капитан.

Салданья, ковыряя в зубах, ответил с явным облегчением:

— Надеюсь. Если нет, ты — покойник.

— Для этого меня надо сначала убить.

— За этим дело не станет. Вспомни графа де Вильямедиану, которому выпустили кишки в четырех шагах отсюда… И многих других.

Произнося это, он рассеянно следил за несколькими дамами у двери кондитерской — в окружении дуэний и служанок с корзинками они лакомились фруктами в сиропе, сидя за винными бочками, заменявшими столы.

— В конце концов, — добавил он вдруг, — не забывай, что ты всего лишь отставной солдат. Птичка-невеличка.

Алатристе рассмеялся — сквозь зубы и невесело: