Кавалеры меняют дам

Можно предположить, что подобные же укоризны содержались и в письмах, адресованных Юрию Марковичу Нагибину, особенно после того, как в журнале «Наш современник» был опубликован нашумевший и вскоре совершенно забытый роман Валентина Пикуля «У последней черты».

Нагибин распрощался с «Нашим современником».

Впрочем, ему вдогон еще долго будет нестись разъяренная брань...

Подлинные события и фигуры литературной жизни тех лет изображены в повести выпукло, бескомпромиссно, узнаваемо. Они настолько приковывают к себе читательское внимание, что порою кажется — в них и сюжет, в них и смысл повести «Тьма в конце туннеля».

Но это не так.

Нам нельзя упускать из виду главную сюжетную конфигурацию повести.

Повторим: человек прожил всю свою жизнь евреем — или полуевреем, поскольку мать его была русской; как вдруг, на склоне лет, обнаружил, что даже на свою еврейскую половину он не имеет достаточных прав, ибо его настоящий отец, расстрелянный у Красивой Мечи, тоже был русским; сердцевина, кульминация — жизнь в новой ипостаси, когда уже ничто не грызет сердце, ничто не питает комплекса ущербности, — не жизнь, а разлюли-малина!..

Вот тут-то, на гребне российской катастрофы начала девяностых, на фоне сгущающихся туч фашистского перерождения, его и настигнет полный душевный слом, заставляющий возопить: «Господи, прости меня и помилуй, не так бы хотелось мне говорить о моей стране и моем народе! Неужели об этом мечтала душа, неужели отсюда звучал мне таинственный и завораживающий зов? И ради этого я столько мучился! Мне пришлось выстрадать, выболеть то, что было дано от рождения. А сейчас я стыжусь столь желанного наследства. Я хочу назад в евреи. Там светлей и человечней».

И — поразительная концовка повести, афоризм, позволяющий судить о масштабе произведения, о масштабе человека, который его написал. Две короткие строки:

«Трудно быть евреем в России.

Но куда труднее быть русским».

Нечто в игривом роде

Я не терзался вопросом: издавать ли? Конечно, издавать. Но возникла проблема сугубо технического плана: объем повести «Тьма в конце туннеля» был недостаточен для того, чтобы книга выглядела солидным томиком в твердом переплете. То есть, книгу следовало дополнить чем-то соответствующим «Тьме» тематически и по жанру.

Вспомнилась повесть Юрия Нагибина давних лет «Пик удачи», главный герой которой — ученый, изобретший лекарство от рака, — на вершине славы кончает жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Замечу, что в ту пору автор еще не помышлял о безоглядной исповедальности: самые мучительные вопросы жизни он умело экстраполировал на вымышленных литературных героев.

Не скрою, что меня чуточку интриговала и игра названий: «Пик удачи» — издательство «Пик».

С тем я и позвонил снова в Пахру. Но не успел даже заикнуться об этом предложении.

— Ты знаешь, — сказал Нагибин, уловив, что речь идет всего лишь об увеличении объема книги, — у меня в столе лежит еще одна вещь...

В папку с рукописью повести «Моя золотая теща» было вложено письмо:

Дорогой Саша!

Я вдруг подумал: а что, если ты не прочь прочесть нечто в игривом роде, хотя тоже достаточно мрачное. Русский Генри Миллер, хотя и без малейшего подражания автору «Тропика Рака».

На это намерение навел меня ты сам, оговорившись фразой: «Может, это («Тьма в конце туннеля») с чем-нибудь соединить». Не знаю, монтируется ли «Теща» с основной повестью — там немало общих героев, хотя проблематика совсем иная. А вдруг — монтируется.

Кстати, после нашего с тобой разговора мне позвонил один известный музыкант: «Где купить целиком «Тещу»? — «А откуда вы о ней знаете?» — «А как же, в «Столице» напечатана глава». Ее отдал туда Щуплов, попросивший у меня отрывок для какого-то нового журнала, который так и не состоялся.

Непривычный азарт сдержанного музыканта явился вторым толчком, чтобы дополнительно загрузить тебя. Впрочем, читается все это легко.

Жму руку — твой Юрий Нагибин.

Зрительная память выделила строку: «...нечто в игривом роде».

Музыкант, упомянутый в письме, это Святослав Рихтер — великий пианист, с которым Юрий Нагибин был дружен с юных лет. Имя его неоднократно встречается в повести «Тьма в конце туннеля».

«Столица» — название журнала, очень популярного в перестроечные и первые постсоветские годы, позже же он был оттеснен на обочину другими изданиями, и я даже не знаю, выходит ли он сейчас.

Александр Щуплов — литературный критик, один из издателей «Книжного обозрения».

Вряд ли нужно объяснять, кто такой Генри Миллер и что такое его романы «Тропик Рака», «Тропик Козерога», хотя в советские времена он был совершенно не известен читательским кругам, запрещен к переводу, как автор порнографических произведений, и лишь немногим счастливцам удавалось прочесть его в книгах «тамиздата».

Пожалуй, ни в каких иных комментариях письмо Юрия Нагибина не нуждается.

Первым ощущением при чтении повести «Моя золотая теща» было узнавание, хотя я никогда прежде не читал этого текста. Вот так: не читал, а всё почему-то кажется знакомым... Почему же?

Первой подсказкой была схожесть собственных имен. Василий Кириллович Звягинцев, директор мотоциклетного завода. А в сценарии и фильме «Директор» героя звали Алексеем Кирилловичем Зворыкиным, и там он был директором автомобильного завода. Слишком близко, чтобы оказаться случайным совпадением.

В кинофильме «Директор» невестой, а потом женою Зворыкина была Сашенька Феофанова, купеческая дочь из Замоскворечья. Здесь же ее звали Татьяной Алексеевной Звягинцевой, но портретное сходство не оставляло сомнений: это опять она. Она, но через двадцать лет.

Как он любил и как умел живописать ее!

«...Я говорил себе: успокойся, это просто яркая, толстая женщина, лишь немного не добравшая до пародийного кустодиевского типа. Добавь ей немного плоти, и явится купчиха за самоваром или русская Венера после бани. Я знал, что это неправда, в ней не было ни отягощенности, ни расплывчатости, ее тело не распирало одежду. В ней все было крепко, налито, натянуто: ноги с мускулистыми икрами, округлые руки с маленькими кистями, крутые бедра, грудь, не нуждавшаяся в лифчике, прямая спина с легким прогибом, гордая шея — все мощно и женственно, сильно и нежно. Я все-таки не избежал наивной дружининской описательности. А если попробовать окольно: три молодые привлекательные — каждая на свой лад — женщины приблизились к ней и — перестали быть».