Кавалеры меняют дам

Но и после этих слов он продолжал сидеть, уткнув локти в стол и обхватив ладонями крупную седую голову, глубоко задумавшись и, судя по всему, напрочь отключившись от музыки.

Я пошел к двери, но Долматовский, углядев немую сцену, уже понял, что произошло нечто важное, ухватил меня за рукав, остановил, спросил тихо:

— Что-то случилось?

— Да, — ответил я так же тихо. — Хруща сняли.

Долматовский, молча, опять привалился к стене, поднес ко рту погасшую трубку и устремил задумчивый взгляд в окно, где, аккурат напротив, на Воробьевке, в желтой и красной пестряди осенней листвы, виднелся особняк бывшего первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева.

Теперь лишь один человек в этом просторном кабинете еще ничего не знал, ничего не ведал относительно смены исторических эпох, случившейся только что, — это был композитор Оскар Фельцман, которому, наверное, очень нравился сценарий Евгения Долматовского, а еще больше нравилась музыка, которую он сочинил на стихи своего друга, и он, врубаясь в клавиатуру, продолжал самозабвенно петь:

Товарищ песня, То-ва-рищ пес-ня!..

Лишь назавтра эту новость передали по радио, в газетах появилось официальное сообщение о пленуме ЦК КПСС.

На «Мосфильме» рассказывали о том, как в Кишиневе, куда утром прилетела из Москвы съемочная группа ловить уходящую летнюю натуру, директор местной киностудии, встречая дорогих гостей, прошептал на ухо режиссеру: «Хрущева сняли!» — «А вы откуда знаете?» — тоже шепотом переспросил директор. — «В газете написано...»

Буду откровенен: я не сильно переживал по поводу случившегося.

Да и само снятие Хрущева, несмотря на шок в момент известия, не было для меня такой уж неожиданностью.

Ровно за год до этого, в минуту дружеской откровенности, за бутылкой, мне поведал о предстоящей смене руководства главный редактор журнала «Молодая гвардия» Анатолий Никонов, заместителем которого я работал недолгий срок. И тогда же он назвал мне фамилию преемника: Брежнев.

Добавлю, что тогда я не поверил ему.

Но именно это и произошло теперь.

Расположение главного корпуса «Мосфильма» напротив резиденции Хрущева на Воробьевском шоссе — визави, окна в окна — позволило нам в течение нескольких дней наблюдать, как из хрущевского особняка вытряхивают пожитки свергнутого властителя, выбрасывают прямо из окон и с балконов, чтоб не канителиться с лестницей, перины, подушки, прочее барахло — впрочем, надо полагать, что барахло было, как и стены, как и мебель, тоже казенным, и его торопились заменить на новое, для новых обитателей.

Однако новые обитатели тоже извлекли для себя жизненный урок из происходившей на глазах всей Потылихи смены декораций.

Члены Президиума и секретари ЦК, проживавшие в соседних с Хрущевым особняках, теперь один за другим покидали казенные дворцы на Воробьевском шоссе, едко прозванные окрестным людом поселком «Заветы Ильича». При этом имелся в виду Владимир Ильич Ленин.

Другой же Ильич («от Ильича до Ильича» — хохмил всё тот же люд), новый первый секретарь ЦК КПСС, оказался человеком предусмотрительным: он и раньше категорически отказался занимать предложенный ему особняк на Воробьевке, предпочтя квартиру на Кутузовском проспекте — не дворец, зато своя, никто не сгонит.

Особняки на Воробьевском шоссе приспособили под резиденции для наезжающих в Москву высших должностных лиц иностранных государств, но ведь не столь часто и не все скопом они сюда наведывались. А содержание апартаментов и обслуги стоило огромных денег.

Позже Сурин говорил мне, что была задумка прикупить один особнячок под гостиницу «Мосфильма». Но когда подсчитали накладные расходы, поспешили от этой тщеславной идеи отказаться.

Смена власти, увы, не внесла благих перемен в судьбу кинофильма «Председатель».

Пожалуй, лучше всех рассказал об этом Юрий Нагибин в своем дневнике. Запись не помечена конкретным числом, а датирована лишь годом, шестьдесят пятым:

«Как много случилось за месяцы, что я не вел записей. Последнюю я сделал, видимо, в конце октября или начале ноября прошлого года, когда «Председатель» еще не вышел на экран. Всё это время творилась мелкая, нервная, подлая, жалкая, изнурительная суетня. Картину сперва решили не выпускать на экран, потом ее искромсали и пустили по клубам, но в день премьеры, даже в самый час ее опять запретили: мы выступали перед зрителями в кинотеатре «Россия», а по всей Москве сдирали афиши с лицом Ульянова, сдергивали натянутые между домами плакаты, извещавшие о выходе фильма, рушили фанерные рекламные стенды.

Картину, в конце концов, разрешили. Она прошла с небывалым успехом, истинно народным. Не знаю, имела ли хоть одна наша картина такой успех. Может быть, «Броненосец «Потемкин», «Чапаев», «Путевка в жизнь». Ее просмотрели буквально все взрослые люди, ибо детям до шестнадцати лет на картину вход был запрещен. Почему? В картине нет никакой эротики, но есть правда о прошлом, да и только ли о прошлом?..»

Полная боли фраза о «мелкой, нервной, подлой, жалкой, изнурительной суетне» подразумевала не только козни различных ведомств.

Этим занимались и вполне конкретные люди, в том числе собратья по писательскому цеху. Особенно усердствовал в травле Нагибина ничтожный литератор и гаденький человек Яков Цветов (я знал его и тоже был с ним в контрах), который пытался доказать свое «авторское право» на жизнь и деяния председателя колхоза «Рассвет» Кирилла Орловского. Он написал о нем несколько очерков, и всякого, кто проявлял творческий интерес к этому герою, к материалу, к теме, обвинял в плагиате.

К сожалению, в своих наветах Цветов находил поддержку не только у начальства в Союзе писателей.

Он сумел подключить в травле Нагибина и самого председателя колхоза «Рассвет». Прототипы всегда привередливы: то было не так, а это было не эдак, а уж тут сплошное вранье! Не требуется особых усилий, чтобы их завести, они сами заводятся с полоборота. А тут еще шепоток на ухо...

Чего стоили эти «сигналы в верха» видно хотя бы из того, что в одном из своих писем в ЦК КПСС Орловский обвинял писателя в том, что он приезжал в его хозяйство «с какой-то девицей». Проверили: девицей оказалась поэтесса Белла Ахмадулина, жена Юрия Нагибина.

В конце концов, уже после того, как «Председатель» был признан классикой отечественного кино, Орловский махнул рукой на свои претензии, оценил успех создателей фильма и великодушно разделил его. Но до той поры он успел попортить немало крови авторам.

Доносы в высокие инстанции, коллективные письма, звонки по «вертушкам» сделали свое дело.

Год спустя, когда кинофильм «Председатель» был назван в ряду произведений, удостоенных Ленинской премии, в списке не оказалось ни Нагибина, ни Салтыкова. Премией был отмечен лишь Михаил Ульянов, и он ее несомненно заслужил.