Кавалеры

– Но ведь это чистейший обман!

– Ах, чепуха!
– прервал меня Богоци, - Кого им обманывать? Ведь каждый знает, что у другого нет четверки лошадей. Это добрые ребята, и они, так же, как и я, просто-напросто придерживаются традиций… чудесных древних традиций. Ведь это так мило. Что в этом плохого?

– Не хочешь ли ты сказать, что и пятьдесят тысяч форинтов майора…

– Ну да, и это только для проформы.

– Что? А обязательство…

– Оно и ломаного гроша не стоит. У Кёниггрэца, кроме маленькой пенсии, нет ничего за душой. Надо было быть порядочным ослом, чтобы попросить у короля камергерство, а не что-либо более стоящее. И он получил бы! Но старый черт не менее тщеславен, чем какая-нибудь придворная дама…

На лбу у меня выступил пот, глаза широко раскрылись от изумления.

– Однако это веселая история! Но, верно, хоть с обязательством старого Чапицкого дело обстоит иначе?

– Ой-ой-ой, - захохотал Богоци.
– Там еще почище! Чапицкий вот по сих пор увяз в долгах.
– И указательным пальцем он провел по горлу.

– Так надуть бедных молодых!
– сокрушался я, размышляя над подобным очковтирательством и перебирая в мыслях события вчерашнего дня.

– Глупости! Молодые прекрасно знали, что всем этим обязательствам - грош цена. Но и им понравился и их пленил этот благородный ритуал.

– Ну, а гости?

– Ах, они тоже все знали.

– И все же восхищались и ликовали?!

– Разумеется. Потому что нам, шарошанцам, некогда задумываться над нашей бедностью. Вместо этого мы постоянно репетируем, как бы мы вели себя, будь мы богачами. И если представление удается, мы радуемся и аплодируем самим себе; если мы видим, что посторонний принимает эту комедию за действительность, нам ясно, что игра наша была безукоризненна.

– Постой-ка, - воскликнул я, схватив его за руку.
– По-твоему, выходит, что в присланной из Парижа коробке были не платья от Шатело…

– Куда там! Да в Париже и нет такого портного. Все это - лишь ловкая выдумка, комедия! Правда лишь то, что коробка действительно была коробкой. Но в конце концов, - проговорит он, с неожиданным высокомерием запрокинув голову, - у нас такой обычай, а обычаи, мой дорогой, несомненно, достойны всяческого почитания. Что за важность, чьим достоянием они являются? Хоть они и не наши, но, уж во всяком случае, имеют право на жизнь. Блеск, помпа, оживление и суета, тонкость и изящество, непринужденность и добродушие, всевозможные барские причуды, лошади, серебро, старинные гербы, благородство манер - это принадлежит всем нам. Только все это распылено, разрознено, и если мы по какому-либо поводу искусственно собираем все воедино, - кому до этого дело, не правда ли?.. Однако мы уже приехали. Куда прикажешь подвести тебя?

Я остановился в том же трактире, что и вчера, и, прежде чем ехать домой, зашел поутру к директору Ссудного банка, господину Шамуэлю Кубани, чтобы отдать ему сверток, доверенный мне Эндре.

Передо мной был низенький горбун. Я ему представился, на что он ответил приторной улыбкой и тут же, желая угостить меня, вытащил из кармана портсигар, крышку которого украшала эмалевая пчела - символ бережливости. Эта пчела показалась мне такой странной после множества портсигаров с грифами, орлами, сернами, львами, разными другими гербами… Пчела? В Шароше? Что нужно здесь назойливой пчеле?

Я передал сверток, сказав, что его посылает господин Чапицкий-младший.

Господин Кубани развернул бумагу и извлек из нее футляр. Приоткрыв его, горбун заглянул внутрь.

– А, изумрудное колье!
– И он потер руки, - Изумрудное колье, - повторил он и передал его служащему, сидевшему за барьером.

Я попросил вернуть мне расписку.

– Да-да-да, - пропел он.
– Господин Браник, отыщите расписку, а колье далеко не прячьте… После обеда его опять возьмут, - Он снова потер руки и с удовольствием взял понюшку из табакерки, на крышечке которой красовалась та же бережливая пчела.
– Завтра в Ластове венчается мадемуазель Винкоци.