Каверзное дело в тихом Сторожце
Шрифт:
Нервы у Габдрахманова сдали.
– Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!
– А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.
– Какой почерк?! Я там не расписывался!
Два глаза-буравчика сверлят следователя.
– Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине...
– Не брал я ту кассу! Не
– Других уже нашли.
Он перестал кричать. Глянул яростно.
– Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю!
– Тогда можете идти.
Габдрахманов рванулся к выходу. И опять Загаев уже на пороге окликнул его:
– А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?
Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев...
– Три с половиной тысячи он пропил.
– Не знаю никакого Чирьева!
Хлопнула дверь.
Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре повстречался ему лейтенант, начальник отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант с большим уважением пожал следователю руку.
– Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится, дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?
– Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Пожалуйста, пришлите его сюда.
– Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.
Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:
– Не хотел к вам идти, гражданин начальник.
– Зачем так сказал!
– перебил Габдрахманов.
– У нас политзанятия...
– Политзанятия через час... Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил...
Загаев отпустил завхоза.
– Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?
– Какой такой Чирьев?
– Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.
– Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?
– Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.
– Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.
– Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, одиннадцатого сентября 1970 года. Вспомнили?
– Не был...
– вяло упорствовал Габдрахманов.
Загаев постучал пальцем в лист дела:
– Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что одиннадцатого сентября 1970 года, в субботу, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения...
– Мало ли с кем я пил.
Загаев постучал пальцем в лист "Дела":
– Эх, Габдрахманов, дело-то как обернулось: Чирьев скрылся, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил. И тихонько пропивал украденные тысячи.
Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов: зависть зажгла его глаза зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.
– Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете,
Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Если вы причастны к этому, вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, - Загаев раскрыл на закладке томик, - в "Комментариях к Уголовному кодексу" говорится: "Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления..." И далее: "Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах Совершенного преступления..." Вы понимаете, о чем я говорю, Габдрахманов?Осужденный сидел, опираясь локтями в колени, низко опустив голову. Большие руки крутили, тискали и без того измятую кепку.
– Так как же, Габдрахманов?
Тот глянул исподлобья на папку с делом.
– Ничего не знаю. Если бы и знал... выдавать корешей не стал бы.
– Да, уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких "корешей" вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно, правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь... Идите, Габдрахманов.
Похоже, осужденный плохо спал в эту ночь - лицо бледнее обычного, веки красные. И следователь начал допрос нарочито безразличным, как бы утомленным голосом.
– Садитесь. Можете курить. Вы что, не выспались?
– Дежурил в отряде.
Сидел согнувшись, как и вчера. Крутил кепку. Загаев молча заполнил первую страницу протокола: фамилия, имя и так далее. Зевнул, сказал устало:
– Мне тоже не спалось. Вечером ехать в Харьков, Саманюка допрашивать. Слушай, а как же получилось все-таки, что вы с Зиновием попали тогда в вытрезвитель, а Саманюк нет? Он что, не пил с вами?
– Пил. Крепкий, дьявол. Нас уговаривал, когда мы по пьянке завыступали. А как ихняя машина подскочила, откололся в сторонку, смылся.
– Вот видишь, нельзя тебе пить.
Осужденный согласно кивнул. Загаев спросил:
– Сейф-то кто взламывал?
– Мишка.
– А стекло в окне?
– Стекло я.
– Как же вам бензину-то до Малинихи и обратно хватило?
– Мишка накануне у какого-то шофера раздобыл канистру. Совсем немножко не хватило. В гараж доехали б, "газик" поставили - и все глухо. Да сторож, черт...
– Погоди, все это записать в протокол надо.
Габдрахманов поднял бледное лицо:
– Скидка-то мне будет? За признание?
– Суд учтет,
– Ну... пиши.
Через час Загаев отпустил Габдрахманова в отряд и позвонил в районную прокуратуру,
– Нужна машина для выезда в Малиниху, Да, проведем следственный эксперимент, чтобы проверить и подтвердить показания...
7
– Заходи, Бевза, садись.
– Майор Авраменко с завистью посмотрел на загорелого шофера.
– Как выходной день, удался? Много поймал?