Кайрос

Дэну захотелось оборвать тишину, словно за ней стоял кто-то, кому он не мог и не хотел доверять.

– Как думаешь, наверху кто-то есть?

Вадим равнодушно взглянул на потолок.

– Там?

– Ну, бог, случай, судьба, обстоятельства, рок, фатум… Кто-там наверху. Неважно. – Дэн и сам не понял, почему заволновался. – Существует некая сила, заставляющая нас поступать так, как мы поступаем, жить так, как мы живем, в определенный момент встречаться с определенными людьми и проходить мимо других. Мы ничего не можем изменить. Понимаешь? То есть нам кажется, что можем, но на самом деле все давно предопределено и придумано. И кто-то там, наверху, внизу, вокруг – заранее знает, как все с нами будет.

– А мы?

– Мы – нет.

– Гнилой фатализм, – после паузы ответил Вадим. – В бога не верю. Равно как и в обстоятельства. Бога и обстоятельств нет. Все остальное – синонимы. И этого остального тоже нет. Ничего нет.

– А мы есть?

– Подловить хочешь? Мы есть.

– Ты в это веришь? В то, что мы есть?

– Допустим.

– А в себя веришь?

– Я дерьмо, Дэн. Животное, которое живет не умом, а инстинктами. Мои инстинкты естественны, желания примитивны: поесть, поспать, посрать, потрахаться. Этим занято девяносто девять процентов населения Земли. О, знакомый взгляд! Сейчас ты мне скажешь про победу духа над плотью, о силе любви и стремлении человечества сделать добро для ближнего своего. Вранье! Ни к чему такому человечество не стремится. Нам плевать друг на друга. И все чаще – плевать на себя. В наши дни даже эгоизм вымирает. Чего молчишь?

– У тебя нитка на рукаве.

– И что?

– Кто-то там, наверху, за нее дергает.

Вадим раздраженно стряхнул нитку.

– Кто дергает-то?

– Бог, но ты же не веришь в бога.

– Бог тоже участвует во всемирной теории заговора?

– Похоже на то. Или не бог, а кто-нибудь похуже. В случае с богом есть иллюзия, что он все-таки нас любит. Извращенно, конечно, но любит. А вот другой…

– Кто, например?

– Кайрос. Не слышал о таком?

– Опять ты за свое, – подосадовал Вадим.

Дэн взглянул на приятеля. Обрюзг. Вместо густой шевелюры – седой ежик. На запястье массивный «ролекс» – символ статуса и безвкусицы.

Дэн не понимал людей, которые носят часы. Время надо чувствовать. Время надо проживать. Когда-нибудь всегда наступает точка невозврата, и весь твой статус, имя, деньги, все те ценности, ради которых жил, вкалывал, дышал, перестают быть значимыми. Кто-то подается в монахи. Кто-то уезжает в бухту Тимбукту. Кто-то растит детей или умирает. Вариантов сценария – миллиарды. Ровно столько, сколько людей на свете. Все это ему объяснил Казус. Дэн тогда придумал историю любви и разлуки, изображал переживания и мучился от того, что ничего не чувствует. Ну, ушла и ушла… Невелика потеря. Будут и другие. И женщины, и потери. Только почему он ничего не чувствует?

– Вы не способны любить, – сказал Казус. – Вам, Даниил, надо принять этот факт, примириться с ним и как-то жить дальше.

– Павел Сергеевич, скажите, я урод?

Казус снял очки в толстой роговой оправе. Дэна всегда удивляло, что он носил именно такие очки – дешевые и некрасивые. Глаза у Казуса были близко посажены и, казалось, жили отдельно от лица.

– И в чем ваше уродство, позвольте спросить?

– Мне все время хочется быть одному.

– И?

– Разве этого мало? Человек не может жить в одиночестве.

– Кто сказал вам подобную чушь?

– Все говорят.

Очки вернулись на место. Казус внимательно изучал Дэна. Словно тот был экспонатом в Кунсткамере – заспиртованным эмбрионом, который вдруг взял и заговорил.

– Вы нормальны. Если позволите каламбур, вы нормальны до ненормальности. Вам внушили, что нужно жить в стае. Быть вместе со всеми. Дескать, так легче выжить.

– И что здесь неправильного?

– Всё. Мы разные. Кому-то действительно легче в стае, кто-то задыхается от связей, обязанностей и чувства долга. Как вы, например. Это не хорошо и не плохо. Это данность. Вы такой. Перекати-поле. Расстались с девушкой, и вам хорошо. Она вернется – вам тоже будет хорошо. Ровно до того момента, пока вы этого будете хотеть.

– Я никогда не любил.

– Я тоже.

Дэн растерялся.

– Но у вас есть жена, дочь и…

– К нашему разговору это не имеет отношения. Человек привязывается к другому человеку, когда наиболее остро чувствует свое одиночество. Самые сильные влюбленности – от одиночества. От неумения быть самому себе интересным. Чем сильнее ты любишь, тем менее ты нужен самому себе. Влюбленность как форма сильной эмоциональной зависимости – патология. Влюбленность убивает чувство самосохранения.

– А секс?

Очки снова на столе. Казус потер переносицу.

– И секс, и дружба, весь спектр человеческих отношений – попытка переложить собственные страхи на других. Самый сильный страх – страх смерти. Обнимая женщину перед сном, вы защищаете не ее, вы убиваете мысль о том, что смертны. С тем же успехом можно обнимать плюшевого медведя. Плюшевой медведь даже лучше. Он занимает меньше места, его можно сбросить с кровати, когда надоест. Медведь не обидится. Вы по-прежнему уверены, что вы урод?

– Ничего в себе не понимаю.

– Это нормально. Люди предпочитают про себя не знать, – мимолетная улыбка сменилась на мимическую скуку.

– Нет, вы не поняли. Все плохое, самое гадкое в себе я знаю. Бездна близорука. Щурится, всматривается, но видит расплывчато. К черту Ницше! Я все сам про себя узнал. Без нее. Знаю, что любить не умею, тягощусь отношениями, предаю без зазрения совести, бросаю. Но я не знаю ничего хорошего в себе. Должно же быть во мне что-нибудь хорошее? Что-нибудь особенное?

– Девяносто пять процентов населения – посредственность.

– Я не посредственность!

– Девяносто пять процентов думают точно так же.

– И то, что они родились для совсем иной, благородной и красивой участи?

– Конечно. Единственное утешение: мы ошиблись во времени. Или время ошиблось в нас.

– Слабое утешение.

– Какое есть. Но почему это вас так волнует? Нет ничего зазорного в том, чтобы прожить простую, сытую, мещанскую жизнь. Кормить канареек на окне, поливать герани, проверять уроки у старшего и менять подгузник младшему, иногда, по праздникам, изменять жене, но убеждать и себя, и ее, что она единственная. Это хорошая жизнь, Даниил. Поверьте, правда, хорошая.

– И у вас она есть?

– Разве я сказал, что она мне нужна? Я доволен тем, что у меня есть.

И напоследок. Словом в спину.

– Знаете, в чем парадокс, голубчик? Чем сильнее мечтаешь о подвиге, тем более ты смешон. «Дон-Кихота» очень скучно читать. Но еще скучнее бороться с ветряными мельницами. Не боритесь, Даниил, уезжайте.

– Разве можно убежать от себя? – спросил Дэн, не оборачиваясь.

– Убежать от себя невозможно. Вы правы. Но можно уйти вперед. И тогда ваше «я», возможно, вас догонит. Все в этой жизни стоит делать не спеша и с удовольствием.