Кайтусь-чародей

Но говорить, что тебя попросили о замене, нельзя.

— Ты почему оказался в читальне?

— Перепутал. Не расслышал, куда нужно идти.

— В наказание — ночное дежурство в туалете.

А в общем, Кайтусь показал себя хорошим товарищем. Правда, странный он какой-то: вечно грустный, на всё соглашается. Не знают бои, какой раньше был Кайтусь весёлый, даже слишком весёлый.

А как они мигом чуют, что Кайтусь получил чаевые? Сразу кто-нибудь подойдёт и предложит:

— Сыграем в картишки?

— Давай.

Кайтусю известно, что карты краплёные. Проиграет он быстренько полученный доллар и идёт спать в коридорчик. Притом знает, что трижды его ударят дверью, когда ночные дежурные будут возвращаться к себе в кубрики.

А, да всё равно — ненадолго это.

Пусть только пароход причалит к порту.

Как-то, отдежурив, вышел Кайтусь на палубу, смотрит на море и думает: «Бедный Майкл. Лежит сейчас в больнице, а может, умер. Он уже тогда был болен».

Кайтусь ведь поступил на место Майкла. Он хорошо помнит бледного мальчика с печальной улыбкой. И отлично знает нынешних своих сотоварищей, с которыми доктор тогда не позволял ему играть. Сходя с парохода, Кайтусь — «король пловцов», чудо боксёр, будущая кинозвезда — дал каждому из них, когда они стояли, склонясь в низком поклоне, по десять долларов.

Однажды Майкл дежурил в бассейне. Он как раз подавал Кайтусю полотенце и вдруг зашёлся в кашле. Побагровел — видно было, как он пытается сдержаться, не раскашляться. Преподаватель гимнастики мгновенно вырвал у него из рук полотенце, и после этого Кайтусь видел Майкла всего один раз — когда тот протянул руку за чаевыми и тихо прошептал:

— Спасибо.

Смотрит Кайтусь на море и думает: «То ли эти ребята добрые, то ли злые, а может, вовсе не злые, а просто испорченные?»

Сегодня он был свидетелем спора между ними. Один грозился:

— Дождёшься у меня, ворюга. Если не отдашь двадцать центов, я расскажу «рыжему», откуда у тебя этот карандаш. Думаешь, я не видел? Я и в темноте отлично вижу. В кинозале тот киношный сопляк что-то написал и положил карандаш на стол. А ты, подавая лимонад, свистнул его.

— Расскажи, а я расскажу, как ты стырил в буфете бутылку вина. Карандаш-то я отдал «рыжему», а вино ты сам вылакал.

Только теперь Кайтусь понял, почему он тогда не нашёл серебряный автоматический карандашик. И странно ему, как это можно украсть и при этом мило улыбаться, кланяться человеку в пояс, а потом называть его сопляком.

И так всюду и всегда. Почему существуют бедные и богатые? Почему они друг друга ненавидят?

Ведь солнце же для всех светит одинаково.

Смотрит Кайтусь на море, на небо, на заходящее солнце. Слушает, как напевает пассажир первого класса, итальянский дипломат, с которым «рыжий» велел быть особенно услужливым.

— Отвечай ему только по-итальянски. И сам на этом заработаешь, и пароходу рекламу сделаешь.

Но итальянец лишь издали с интересом поглядывал на Кайтуся, но заговорить ни разу не заговорил.

Зато другой пассажир частенько окликает Кайтуся, улыбается ему.

Бои называют его «нищий», потому что одет он всегда неряшливо, или «слепой» — он иногда носит синие очки.

Вот и сейчас он в этих очках.

— Что, малыш, не спишь?

— Не сплю, сэр.

— Морем любуешься?

— Да, сэр.

— И размышляешь?

— Размышляю, сэр.

— Тяжело, наверно, тебе. Грустишь, да? Выпей капельку.

Кайтусь протягивает руку и вдруг чует запах того же самого вина, что на кладбище и в цирке.

— Пей, пей, крепче спать будешь

Но Кайтусь внезапно выбил из рук пассажира стопку и крикнул:

— Сгинь, призрак проклятый!

«Нищий» схватился за поручни, издал протяжный стон, похожий на вой, и — сгинул, словно его и не было.

Оглянулся Кайтусь, но на палубе никого. Только вдалеке стоит спиной итальянец и напевает. Значит, не видел ничего.

Кайтусь спустился в кубрик.

— Можешь спать с нами. Теперь мы видим: ты добрый товарищ. А в коридорчике неудобно, все тебя будят.

— Спасибо.

В кубрике Кайтуся не будят, но он всё равно не спит.

Теперь он знает своего врага. Тот опять хотел его напоить, потом утопить, а может быть, опять толкнуть на какие-нибудь глупые выходки. Нет, Кайтусь на это не пойдёт. Не для того он стал чародеем. На такие штучки способен любой шалопай младшеклассник — и даже без вина из серебряной стопки. А вдруг враг станет мстить? Ну и пусть. Кайтусь теперь убедился, что он сильней врага. А что делать завтра, когда обнаружится, что «нищего» нету на пароходе? Признаться, что он последним видел его и даже разговаривал?

Однако старик в синих очках преспокойно вышел к завтраку. Как ни в чём не бывало, как будто это вовсе не он

— Почему ты хотел меня погубить? — грозно спрашивает его Кайтусь.

— Тебе показалось. Ничего не знаю, ничего не помню

— Берегись. Не становись у меня на дороге, пожалеешь, — пригрозил ему шёпотом Кайтусь.

И последний день плавания судовое радио сообщило, что новый фильм «Сын гарнизона», шедевр таинственного мальчика-кинозвезды, идёт уже во всех кинотеатрах Европы. Было передано заявление кинофирмы: «Если мальчик похищен, мы найдём его, чтобы он снялся в новом фильме. Если же его поглотило море, «Сын гарнизона» будет единственным и оттого ещё более драгоценным памятником его таланту».

— Эй, на тебе на кино, чтобы не думал плохо о нас, Мы же знаем, у тебя нет денег, ты все проиграл в карты.

Улыбнулся Кайтусь. Попрощался и ушел.

Изменил облик и одежду.

Поезд отходит через четыре часа. Как убить время? Пошёл Кайтусь в кино.

Подумал, может, приятно ему будет увидеть себя на экране. Оказалось, ни капельки. Да, его мечты о славе были наивны. Цветы вянут, овации стихают, огни гаснут. Человек возвращается домой усталый, невесёлый и ещё более одинокий. В славе хорошо только одно: что она радует и трогает людей, притягивает и восхищает, приносит людям пользу. Но это благо, которое может быть только тихим и близким, лишь для своих и для тех, с кем встречается сам человек, а не его изображение или имя.

Узнаёт Кайтусь в массовых сценах бедных актёров из жестокого города. И не себя он видит на экране, а свои воспоминания.

Хватит! Глянул Кайтусь на часы, не стал досматривать до конца. Побродил но богатым улицам, потом по бедным.

«Всюду одно и то же. Уж лучше подождать на вокзале…»

Купил газету, ищет известия из Варшавы: уже завтра он увидит её.

Поезд тронулся, и сердце забилось сильней.

Может, заехать по пути в Затишье? Ему там будут рады.

Нет, не стоит. Домой — к своим — к себе!