Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа

«Если преследуемый неприятель рассыпается, то следует стараться догнать передних, отставшие не уйдут. Догнав голову, можно считать хвост своей добычею. Во все время преследования следует неприятеля колоть, рубить и стрелять и только тогда начинать забирать пленных, когда преследование будет считаться оконченным», — рекомендовал Фридрих Великий ^{215} . И немецкая кавалерия, помня заветы своего полководца, вела преследование «до последнего вздоха человека и коня».

В русской армии для преследования противника всегда использовались именно казаки.

Роль казаков в сражении при Треббии четко указал в приказе А.В. Суворов: «…Казаки будут стоять за австрийскою кавалериею и в атаке бросаются во фланг неприятелю. Когда же оный будет сбит, то преследуют его беспрестанно, и всех истребляют» ^{216} .

Польские конные егеря, вспоминая 1812 г. и бои с казаками, отмечали: "при малейшем обращении (нашем) в тыл казаки мгновенно "садились нам на шею"» ^{217} .

При преследовании казаки старались нагнать бегущего противника на его же части, чтоб окончательно смешать его ряды. Так, в бою с поляками 26 мая 1794 г. «неприятель был опрокинут и вогнан в середину бегущей уже польской пехоты» ^{218} . И при занятии Бергами в 1799 году полковник Греков опрокинул французскую кавалерию на французскую пехоту, проходившую по улицам города, в результате чего смешался весь французский отряд и «скорей скороходов пробежал через город» ^{219} .

Преследовать противника предполагалось до полного его истребления или «до темной ночи» ^{220} .

Но одно дело — преследовать сбитого в рукопашном бою равного тебе по силам противника, другое — преследовать отступающую вражескую армию.

Настоящая работа для казаков появилась, когда наполеоновская армия после сражения под Малоярославцем начала отступление, не выдержала и побежала.

Генерал Раевский писал жене: «Я был в очень жарком деле 12 сего месяца под Малым Ярославцем, и мы все вполне здоровы. Теперь я думаю, что мы больше не будем сражаться, и что дело будет кончено одними казаками» ^{221} .

М.И. Кутузов 18 октября 1812 г. писал М.И. Платову: «Я надеюсь, что сей отступный марш неприятелю сделается пагубным и что Вы наиболее тому способствовать можете» ^{222} .

Тогда же, 18 октября, М.И. Платов доносил: «Неприятель, опасаясь внезапного нападения, днем беспрерывно находится в ружье и стоит в боевом порядке, а ночью, зажигая все на пути встречающиеся ему селения, ретируется при свете сем без всяких роздыхов» ^{223} .

Вот рапорт М.И. Платова от 20 октября 1812 г.: «Неприятель преследуем столь живо, что я после вчерашнего рапорта теперь только могу донести, что он бежит так, как никогда никакая армия ретироваться не могла. Он бросает на дороге все свои тяжести, больных, раненых, и никакое перо историка не в состоянии изобразить картины ужаса, который оставляет он на большой дороге. По истине сказать, что нету 10 шагов, где бы не лежал умирающий, мертвый или лошадь… Я теперь накормил войска, сажаю егерей на казачьих лошадей и буду теснить его во всю ночь» ^{224} .

Слова Платова подтверждает дневник французского гвардейского офицера: «2 ноября (н.с.) …казаки по своему обыкновению ежедневно по несколько раз бросаются на "ура!"».

3 ноября. Казаки захватывают экипажи и отставших; они беспрестанно кидаются на «ура» ^{225} .

После освобождения Вязьмы М.И. Кутузов рекомендовал М.И. Платову в лучших традициях Фридриха Великого нападать на головы колонн отступающих французов. 23 октября 1812 г. он писал: «Вследствие чего Ваше высокопревосходительство старайтесь выиграть марш над неприятелем так, чтобы главными Вашими силами по удобности делать на отступающие головы его колонн нападения во время марша и беспрестанные ночные тревоги…

Таковой род преследования приведет неприятеля в крайнее положение, лишит его большой части артиллерии и обозов» ^{226} .

Судя по воспоминаниям современников, Платов предписание Кутузова выполнил своеобразно.

Мелкие партизанские отряды действительно рванулись наперегонки с бегущими французами. Преследование они вели беспрерывно.

«От самой Вязьмы образ нашей жизни совершенно изменился, — вспоминал Денис Давыдов. — Мы вставали в полночь. В два часа пополуночи обедали так плотно, как горожане обедают в два часа пополудни, и в три часа выступали в поход.

Партия шла всегда совокупно, имея авангард, арьергард и еще один отряд со стороны большой дороги, но все сил отделения весьма близко от самой партии. Я ехал между обоими полками иногда верхом, иногда в пошевнях, которые служили мне ночью вместо квартиры и кровати.

Когда не было неприятеля, то за полчаса до сумерков оба полка спешивались и от того приходили на ночлег с выгулявшимися лошадьми, коих немедленно становили к корму. По приведении в устройство всей военной предосторожности мы немедленно ложились спать и во втором часу садились снова за трапезу, на конь и пускались в погоню» ^{227} .

Но сам Платов с основными силами казаков не торопился обходить и отрезать французов.

Как вспоминал С.Г. Волконский: «Вслед за французами показался и Платов со своими полчищами, и весь наш отряд поступил в его команду. Платов, знавший меня, приказал мне, чтобы мой отряд шел с его полчищами. Он сам ехал в санях и посадил меня на облучок оных, и так он и все войско прибыли к Смоленску, в который входили все соединенные корпуса французской армии. Вытеснить французов из Смоленска было ему не по силам, но он бы лучше сделал не останавливаться в виду Смоленска, а опередить отступление французов и, при большой силе его отряда, затруднить их отступление по дороге к Дубровне. Но Платов стал бивуаком под Смоленском, тревожа только французов не спереди их, а с тыла.

Тут я при нем пробыл целую ночь и был свидетелем того, что грустно мне передавать о нем. Не отнимая заслуг его в эту войну, я должен сказать, что он многое упустил по невоздержанности своей. Став на бивуаке, он приказал себе подать горчишной, т.е. водки, настоянной на горчице, и, выпив порядочную чапарочку, огруз и заснул. Отрезвившись немного, он велел себе подать другую, опять отрезвившись, велел подать третью, но уже такого размера, что свалился, как сноп, и до утра проспал; и поэтому уже пропустил время к распоряжению, дал время французам беспрепятственно продолжать свое отступление и, вступив в Смоленск, захватил только отсталых; а между тем занятие Смоленска по реляциям представлено как значительный его подвиг» ^{228} .