Казанова. Правдивая история несчастного любовника

«В соответствии с актом патриаршего архива от 10 октября 1766 года, монастырь Сан-Джакомоди-Галлисия на Мурано насчитывал тогда шестнадцать монахинь, из которой двенадцатой была Мария-Маддалена Пазини, родившаяся 8 января 1731 года, то есть в ноябре 1753 года ей было двадцать два, почти двадцать три года, как и говорит Казанова. В 1785 году она стала аббатисой монастыря. Впрочем, Казанова в воспоминаниях неожиданно называет имя Матильды в тот момент, когда рассказывает о своем аресте „Великим господином“».

Затем таинственную М.М. признали в Марине-Марии Морозини (в монашестве — сестра Мария-Контарина), поступившей в монастырь Санта-Мария-дельи-Анджели в сентябре 1739 года.

Вот, например, фраза Филиппа Соллерса из книги «Казанова Великолепный»:

«Это та пресловутая К.К., которая с не менее известной М.М. (Мариной-Марией Морозини) станет одной из солисток великой оперы под названием „История моей жизни“».

А вот еще один вариант: М.М. — это, возможно, Мария-Элеонора Микели (или Микиель), дочь венецианского сенатора Антонио Микели.

Ален Бюизин, в частности, утверждает:

«Мария-Элеонора Микиель — М.М., которая на Мурано удовлетворяла с Казановой страсть к вуайеризму аббата де Берни, — стала настоятельницей (да-да! В Светлейшей все бывает!) своего монастыря Сан-Джакомо-ди-Галлисия».

Полный смысл этой фразы станет нам понятен чуть позднее, а пока же скажем, что мнений о том, как в реальности звали эту самую таинственную М.М., существует множество. Как бы то ни было, Казанова назначил ей встречу возле конной статуи кондотьера Бартоломео Коллеони, которую и сегодня можно увидеть на площади Санти-Джованни-э-Паоло, неподалеку от входа в собор Санти-Джованни-э-Паоло, в один из самых больших и известных соборов Венеции.

В день Богоявления вечером Казанова отправился к подножью прекрасной статуи, которую воздвигли герою, состоявшему в XV веке на службе то у Венеции против Милана, то у Милана против Венеции.

Ровно в два часа из гондолы вышла М.М. в светском платье и плотной маске. Они отправились в оперу на остров Сан-Самуэле, а потом — в ridotto (так назывался игорный дом). Там она с величайшим удовольствием разглядывала аристократок, которым их титулы давали привилегию сидеть без маски. Посмотрев немного на игру, они зашли в комнату, где находились главные банкометы. М.М. остановилась перед банком сеньора Момоло Мочениго, который в те времена был самым красивым из всех молодых игроков. Игры у него тогда не было, и он, расслабившись, восседал перед горой монет (там было около двух тысяч цехинов). Склонившись к уху какой-то дамы в маске, сидевшей возле него, он что-то шептал ей, и они оба периодически заливались беззаботным смехом победителей.

А потом была вторая встреча, также назначенная возле памятника бравому вояке Коллеони, так до конца и не определившемуся, за кого же он выступает. После нее они уже отправились в квартиру, которую к тому времени успел снять Казанова. Квартира эта находилась в роскошном доме, стоявшем на улице Бароцци, в ста шагах от церкви Святого Моисея, и она была вся украшена огромными зеркалами.

Там она сняла маску и принялась рассматривать себя в зеркалах. На ней был костюм из розового шелка с золотым шитьем, модный тогда жилет с очень богатой отделкой, черные атласные брючки до колен, пряжки с бриллиантами на туфлях, очень крупный бриллиант на мизинце и кольцо на другой руке.

Она позволила Казанове рассматривать себя, и он не мог оторвать от нее взгляда. Когда она разделась, он незаметно изучил ее карманы и нашел там золотую табакерку, украшенную перламутром, роскошный лорнет, батистовый платок, часы с алмазами, брелок и… маленький английский пистолет из красивой полированной стали.

Тем временем в соседней комнате она уже распустила корсет и волосы, достигавшие колен. Они уселись к огню. Более всего Казанову поразили ее груди. Более красивых он никогда не видел и не касался…

Он весь пылал от желания. Она тоже выглядела готовой ко всему. Взгляды их встретились, и встретились надолго. Скрытые ото всех посторонних глаз, они вдруг поняли, что нужны друг другу — настолько, насколько возможно, насколько у них самих хватит смелости. Опершись на локоть, Казанова разглядывал ее и думал, что никогда не испытывал ничего подобного, что никогда не знал женщину, хоть немного похожую на М.М. А еще он вдруг почувствовал, что не может думать ни о ком и ни о чем, кроме нее.

— Я хочу быть с вами, — тихо повторял он, гладя пальцами ее лицо и губы. — Что со мной происходит? Все как будто в первый раз.

Он действительно не понимал, что с ним происходит, но это было такое сладостное, такое неповторимое ощущение.

— Я испытываю что-то подобное, — просто сказала она.

Казанова наклонился, обнял ее и поцеловал. А потом они долго лежали в объятиях друг друга, и поцелуи М.М. были столь же горячими, как и его, и было видно, что ее душа тоже истосковалась по нежности. Прошло довольно много времени, прежде чем они вспомнили, где находятся, и заставили себя оторваться друг от друга.

— Я вас люблю, — тихо сказал Казанова. — Вам это может показаться диким, потому что мы знакомы всего два дня, но у меня такое чувство, что я знаю вас всю жизнь…

Казанова чувствовал себя покоренным непревзойденным физическим совершенством М.М. Он и вправду был влюблен. С другой стороны, он отдавал себе отчет, что все это, как назло, произошло именно тогда, когда он вступил в самый добродетельный период своей жизни. И тут вдруг — на тебе… Такая красивая женщина, ростом выше среднего, с белоснежной кожей, голубыми глазами и чувственными губами… Она просто не могла не понравиться нашему герою, да еще в собственной квартире, где потолок, стены и пол были весьма эротично покрыты зеркалами.

Сам Казанова описывает М.М. следующим образом:

«Это была совершенная красавица, высокая, белолицая, с видом благородным и решительным, но в то же время сдержанным и робким, с большими голубыми глазами; нежное и улыбчивое лицо, красивые влажные губы, приоткрывающие великолепные зубки; монашеское покрывало не давало разглядеть волосы, но были ли они у нее или нет, их цвет должен был быть светло-русым; ее брови уверили меня в этом; но чудеснее и удивительнее всего показалась мне ее рука, которая была видна до локтя: трудно вообразить себе нечто более совершенное. Вен не видно, а вместо мускулов — только ямочки».

Короче говоря, наш обольститель попался на крючок. Охотник на этот раз превратился в дичь, совершенно забыв о том, что главное в охоте — это не стать трофеем. Зато он, наверное, впервые задумался над тем, как многогранны порой бывают любовные треугольники.

Ко всему прочему, Казанова был чрезвычайно удивлен той свободой, какой пользовались в Венеции «святые девственницы». Он был восхищен смелостью М.М., которая и в самом деле шла на очень большой риск…

Как же хорошо иметь собственную квартиру в Венеции! Впрочем, ее хорошо иметь не только в Венеции и не только для любовных встреч. И тут следует заметить, что Казанова снял квартиру не только для встреч с прекрасной М.М., но и для игры в карты. «Он снял казино и вместе с партнером держал там банк фараона», — утверждает один из его биографов.