Казанский альманах 2016. Алмаз

– Не зря ваш колхоз назвали «Светлым путём», – прокричал Сабир. Ветер мгновенно сорвал слова с губ и унёс в степной простор за мотоциклом.

– Каким путём? – расслышала баба Катя только последнее слово.

– Светлым путём, говорю, едем в райцентр, – напрягая связки, пояснил Сабир, усмехнувшись.

– Ох уж!.. – воскликнула баба Катя, – Пути светлы, да глаза слепы.

– Ничего, сегодня они слепы – завтра зрячи.

Прямо по дороге издалека навстречу приближался гонимый ветром шар перекати-поля. Мотоциклист притормозил, травянистый клуб подпрыгнул перед самым носом, врезался в руль, сухо скользнул по шлему и улетел. Сабир оглянулся: за мотоциклом – ничего, кроме пыли.

Баба Катя испугалась. По лицу её будто злая тень пробежала и хлестнула то ли сухой веткой, то ли колючкой. Она вжалась в коляску – не к добру это.

Минуту спустя мотоцикл зачихал и тихо встал.

– Что случилось? – забеспокоилась баба Катя.

Сабир не ответил, покрутил набалдашники ручек, слез с «коня», снял очки, опять взялся за руль и принялся ломать ботинком рычаг кик-стартера. Бесполезно. «Урал» безмолвствовал.

– Гора старого утиля! – выругался он, обошёл мотоцикл вокруг, достал из патронташа отвёртку, плоскогубцы, скрючился у цилиндра – так, что почти скрылся из виду. Бабка продолжала сидеть в коляске, надеясь, что верные руки соседа всё уладят, и они тронутся дальше.

Время шло, однако машина не подавала никаких признаков жизни. Баба Катя не выдержала – пекло солнце, дул ветер в лицо, зашалили нервы, и она полезла из люльки. Но и на ногах не успокоилась, коротко замаячила туда-сюда. Беспокойство нарастало – неужели она так и не доберётся до чудо-доктора?

Сабир, наконец, выпрямился, тщательно протёр тряпкой руки и сказал:

– Пошли пешком.

– Дык, неблизко ж! – завозражала баба Катя.

– Ничего, дойдём.

– Всё-то у его – ничё, а у меня рематизьм.

– Пошли, пошли. – Он взял её под локоток, и они не сразу, но двинулись по пыльной дороге.

Метров через пять старуха остановилась и сказала, что забыла тросточку в коляске.

– Я твоя тросточка, – ответил Сабир.

– Ещё вот что сообщу, – продолжила она, оставаясь на месте. – Дорога в райцентр идёт в обкружную, надо срезать и прям через степь… Ближе будет.

На немое сомнение провожатого дёрнула кончики платка под подбородком и ответила, как отрезала:

– Я тут кажную кочку знаю, не боись!

Сабир кинул взгляд на без конца и краю степь. Под ветром гривы седого ковыля ходили, точно морские, пенные волны. Высоко в чистом, без единого облачка, небе заливался звонкой песней жаворонок. И не было ему дела до жары, ветра, сломанного мотоцикла и слепой старухи.

– Какие кочки, ты же не видишь дальше носа ничего!

– Я не глазами вижу, – ответила она.

Неожиданно для самого себя слова старухи убедили видавшего виды мужчину. И парочка свернула с дороги.

Он держал её под руку, а она чуть впереди него удивительно ловко лавировала между метёлками ковыля, кустами полыни и чертополоха.

Но скоро баба Катя начала тормозить, спотыкаться…

– Что с тобой? – остановился Сабир.

– Я ж те говорила – ноги… Болят они у меня. Давай передохнём малость.

Он согласился.

Сели в траву, перевели дух. Поднялись, снова двинулись… Однако через пять минут старуха опять заспотыкалась.

– Не можу больше. Перекурим.

– Нет, так дело не пойдёт. Садись мне на спину.

Хотела баба Катя возразить, но здравомыслие не изменило ей, и она, перекрестившись, подчинилась – полезла на хребет присевшего спутника.

Жаркое солнце набирало высоту. Коротко стриженую мужскую голову нещадно пекло. Порывы ветра не остужали. Ноша хоть и была невесть что, тем не менее свой вес имела.

«Да и выпил вчера лишнего, – казнил себя Сабир. – Надо же, без двух бабкиных рюмок самостоятельно осушил бутылку! Будто отродясь водки не видел. Хотя и верно – сто лет уж ни капли».

Степной путь был совсем не шёлковым. Постепенно ноша стала весомо тянуть, ноги налились тяжестью, рубашку хоть выжимай, в висках застучало. А бабка на загорбке разговорилась. Всю свою жизнь вспомнила. Внучата-то у ней, оказывается, внучками были, близняшками, школьницами начальных классов. Не то второклашками, не то постарше. Сама всюду ранняя была, а дочь поздней оказалась. Всё бы хорошо, да вот муж – отец деток – сбежал от семьи.

– Потому и нелегко Марийке-то. Слышь меня?

– Угу… – только и мог ответить Сабир.

– А что значит твоё имя? – не унималась наездница.

– Терпеливый, – ответил он.

– Стало быть, выносливый, упёртый. Извиняй, конешно, но у нас поговорка есь. – Бабка даже хихикнула. – Нет, не скажу. Обидешься ишо.

– На обиженных воду возят, что ли?

– Не-е…

– Да говори уж, раз заикнулась.

– И то верно. Коль заикнулась… Нет, не можу.

– Не можу, не можу… – передразнил Сабир. – Сейчас в репейник брошу!

Баба Катя ёрзнула у него на спине и выдала:

– Терпи, пока-а терпят бока-а.

– Про меня, что ли?!

Перед его глазами встала старая открытка, которую видел ещё в детстве: босоногий китаец несёт на себе богатого соплеменника под зонтом. «Интересно, – подумал он, – как называется человек, который везёт на себе другого?»

– Обиделся? – услышал он за ухом и спросил вместо ответа:

– Голову не напекло?

– Не, я ж в платочке.

Через короткое время настроение у неё изменилось. Она начала ныть, что они опоздают, что ничего не получится и останется она слепой курицей.

– И почему ветер всегда навстречу, спрашиваю? – был следующий её всхлип уже в самое ухо.

Он обернул голову:

– Это я тебя спрашиваю: где твой райцентр? Сколько уж скачем по степи! Давно бы дорогой дошли.

– Сама дивлюсь. Верно ж, кажись, направлялися…

Сабир чувствовал себя дурно. Во рту пересохло, голова раскалилась, как чугунок на огне, ноги заплетал ковыль. Наверное, так и должно быть, когда слепой зрячему дорогу указывает. В мозгу вспыхнула другая картинка, но всё на одну и ту же тему: «Почерневший лицом от солнца и ветра шерп эвакуирует на своей спине альпиниста».

Вскоре трава кончилась, вышли на песок. Легче не стало. Зыбучая почва лишала ходока с грузом на спине равновесия. Тут ещё корни какие-то повсюду. Но он неотступно, как заведённый, пёр по намеченному курсу.

Порыв ветра поднял тучу песка и бросил на путешественников.

– Откель песок-то? – удивилась баба Катя.

– Так пустыня началась, Сахара! – ответил Сабир, отплёвываясь. – Не видишь?

– А то!.. – обиделась старуха. – Прозрела у тя тут на шее.

– Прости…

– Бог простит.