Каждому свое • Американская тетушка
Шрифт:
— Да, верно, это судьба, но поймите сами... Когда я вспоминаю, как мы были счастливы, как спокойно, мирно, без всяких забот и даже мелких размолвок мы жили... Да простит меня господь, тогда мною овладевает отчаянье, полное отчаянье...
Она опустила голову и беззвучно заплакала.
— Не надо, не надо так отчаиваться, — остановила ее синьора Лаурана. — Вы должны положиться на волю божью, излить ему свои страдания.
— Да, уповать на великую доброту Христа, так говорит и мой дядюшка каноник. Посмотрите, какую чудесную иконку с изображением сердца Христова он мне принес!
Она показала на висевшую за спиной синьоры Лаурана картинку.
Старуха
— О, святое сердце Христово! Красиво, поистине красиво! А какой у Христа проникновенный взгляд, — добавила она.
— Да, взгляд, утешающий нас в горестях, — согласилась синьора Луиза.
— Вот видите, господь не оставил вас своим милосердием, — торжествующе произнесла старуха. — И потом у вас осталась надежда и утешение в жизни. Ведь у вас дочка, и вы должны и о ней подумать.
— О, только о ней я и думаю! Если бы не она, я сделала бы с собой что-нибудь ужасное.
— А она знает? — нерешительно спросила синьора Лаурана.
— Нет, мы от нее, бедняжки, все скрыли. Сказали, что папа в отъезде и скоро вернется.
— Но она видит, что вы вся в черном, и ничего не спрашивает? Быть может, она просто не хочет знать?
— Нет. Она даже сказала, что черное платье мне очень идет и чтобы я почаще его надевала... — Правой рукой она поднесла к лицу белый с траурной каемкой платок, вытирая обильные слезы, и под пристальным взглядом Лаураны поправила юбку, прикрыв колени. — И так будет всегда, теперь я всегда буду ходить в трауре, — всхлипывая, проговорила она.
«А девочка права, — подумал Лаурана. — Красивая женщина, и черный цвет ей очень к лицу. Великолепная фигура: стройная, чуть полноватая, а сколько в ней ленивой грации и неги, даже когда она застывает, словно изваяние. Мягко очерченное лицо с пухлыми губами, темные с золотистым отливом глаза, ровные белоснежные зубы, лицо не зрелой, много испытавшей женщины, а, скорее, расцветшей девушки. О, если бы она улыбнулась».
Но у него не было никакой надежды, что такое может случиться в этой мрачной комнате, да и разговоры, которые завела мать, отнюдь не настраивали на веселый лад.
И все же это случилось, когда речь зашла об аптекаре и о приписываемых ему молвой любовных похождениях.
— Честно говоря, у него был повод так себя вести. Лючия Спано, бедняжка, никогда не отличалась красотой. Мы с ней учились в одном колледже, она и тогда была некрасивой, даже хуже, чем теперь.
Она улыбнулась, но тут же ее лицо снова опечалилось.
— Но мой муж, он-то чем виноват? — и разрыдалась, закрывая лицо носовым платком.
Глава седьмая
Для ведущих расследование картина преступления становится тем яснее, чем тщательнее собраны и проанализированы ее стилистические и материальные компоненты. Это альфа и омега всех детективных романов, которыми упивается добрая половина человечества. Но в действительности дело обстоит иначе: коэффициент ошибок и безнаказанности преступников высок не только и не столько потому, что низок интеллект следователей, а чаще всего потому, что компоненты преступления обычно бывают крайне недостаточными. Иными словами, лица, организовавшие и совершившие преступление, весьма заинтересованы в высоком коэффициенте безнаказанности.
Компоненты, позволяющие раскрыть преступления, где все окутано
тайной и неясными остаются сами его мотивы, — это анонимное письмо, донос профессиональных осведомителей, а также случай. И лишь в известной и, пожалуй, даже очень незначительной степени проницательность следователя.Лауране случай пришел на помощь в сентябре. Он уже несколько дней находился в Палермо, где принимал экзамены в одном лицее. Однажды в ресторане, куда он обыкновенно заходил пообедать, он встретил школьного товарища, с которым не виделся много лет, но внимательно следил за его успехами в области политики. Коммунист, секретарь ячейки в небольшом селении, он стал депутатом сначала Областного собрания, а затем и парламента. Понятно, они вспомнили о студенческих временах, а когда зашел разговор о бедном Рошо, депутат сказал:
— Меня совершенно поразило известие о его убийстве, ведь он приходил ко мне дней за пятнадцать-двадцать до смерти. До этого мы с ним лет десять не виделись. Он приехал ко мне в Рим, в палату депутатов. Я его сразу узнал, он совсем не изменился, не то, что мы... Мы-то с тобой немного постарели. Вначале я подумал, что его смерть связана с этой поездкой в Рим. Но потом, насколько я понял, расследование установило, что он погиб только из-за того, что находился в компании приятеля, который, кажется, соблазнил девушку... А знаешь, зачем он приходил ко мне? Чтобы спросить, согласен ли я разоблачить в нашей газете, на митингах и в самом парламенте одного из ваших именитых граждан. Этот тип держит в руках всю провинцию и творит всякие бесчинства: крадет, подкупает, посредничает в темных делах.
— Человека из нашего городка?! Ты уверен?
— Я припоминаю, что прямо он этого не сказал, вероятно, только намекнул, а может, у меня после нашего разговора сложилось такое впечатление.
— Но именно одного из тех, кто держит в руках всю провинцию?
— Да, это я точно помню, он так и сказал. Я, конечно, ответил, что буду рад разоблачить эти скандальные злоупотребления, но мне прежде всего нужны доказательства, какие-нибудь документы. Рошо сказал, что у него в руках целое досье и он мне его принесет... С тех пор я его больше и не видел.
— Естественно.
— Вполне естественно, раз человек ушел из жизни.
— Прости, я не собирался острить. Просто я подумал, что твое подозрение о связи между его поездкой в Рим и трагической смертью имеет... Теперь я припоминаю, что дня два его не было в городке, потом он сказал мне, что ездил к отцу в Палермо. Но это поистине невероятно, Рошо — и вдруг кого-то разоблачает, подбирает досье!.. Ты уверен, что это был Рошо?
— Черт побери! — воскликнул депутат-коммунист. — Я же тебе сказал, что сразу узнал его и что он совсем не изменился.
— Да, ты прав, он не изменился... А имени человека, которого он хотел разоблачить, Рошо не назвал?
— Нет.
— Даже не намекнул? И никаких подробностей не сообщил?
— Нет, ничего. Больше того, я настаивал, пытался узнать хоть что-то, но он заявил, что речь идет о весьма деликатном, сугубо личном деле...
— Личном?
— Да, личном... И потому либо он расскажет все с документами в руках, либо ничего... Должен тебе признаться, когда он сказал, что еще не решил, открыть ли мне все или умолчать, мне стало не по себе. У меня создалось впечатление, что эти документы и сам его приход были как-то связаны с попыткой шантажа. Если он добьется своего, то промолчит, а если нет, то придет ко мне с досье...