Каждые пятнадцать минут
Шрифт:
– В официальном соглашении ничего об этом нет.
– Да как же это может быть? – Эрик не верил своим ушам. – Мы же все оговаривали, что мы делаем и зачем. Мы делали все это в присутствии адвокатов. Мы договорились обо всем. И мы… мы даже еще не разведены!
– И что?
– Ты не можешь вот так просто взять и продать дом! – Эрик был не в силах смириться с тем, что это происходит в реальности. Что они уже никогда больше не будут вместе. Что их семье действительно пришел конец.
В его профессии это называется стадией отрицания.
– Он мой, и я его продаю. Я его уже продала. –
– Кейтлин, но зачем его продавать? – Эрик никак не мог понять. – Это же отличный дом, и Ханна его любит. Это ее дом. Что ты ей сказала?
– Она не знает.
– Но она же видела табличку, разве нет? А читать она умеет.
– Она не видела табличку. Она уснула в машине по пути из торгового центра.
– Торгового центра?!
– Мы ездили в торговый центр. Я взяла сегодня выходной. И она не видела таблички. Дом продался сразу – даже до того, как его выставили, так что табличка только для рекламы риелторской компании.
– И когда же ты собиралась ей сказать? И мне? – Эрик не мог вспомнить, когда в последний раз Кейтлин брала выходной, но сейчас это было не так важно.
– Слушай, все произошло только сегодня. Я же сказала, они не успели даже внести его в базу данных, а покупатель уже нашелся. Я не думала, что все будет так быстро.
– Но ты ведь знала, что выставишь его на продажу? Почему же ничего не сказала?
– Я не знала, когда он продастся и продастся ли вообще. – Кейтлин фыркнула. – Что я должна была ей сказать? «Однажды мамочка может продать дом»?
– Но почему ты не сказала мне?
– Я знала, что ты не согласишься, а я не хочу с тобой спорить. Я решила, что не хочу жить здесь, со всеми этими воспоминаниями. И для Ханны так будет лучше.
– Но я не умер, Кейтлин, я ее отец! – Эрик подумал, что Кейтлин просто сошла с ума. – Ты собираешься забрать ее из школы? Этого нельзя делать! Она же только во втором классе… она только начала…
– Нет, я не буду ее забирать.
У Эрика отлегло от сердца – что ж, хотя бы это.
– Но куда ты поедешь? Где вы будете жить?
– Я не обязана отчитываться перед тобой.
– Почему? Почему ты не хочешь говорить?
– Когда все закончится, я тебе сообщу.
– Но я беспокоюсь за Ханну! Ты не думаешь, как это может ранить ее? Все это слишком для нее. Ей и так тяжело из-за нашего расставания.
– С ней все будет в порядке.
– Совсем не факт! Она очень чувствительная девочка.
Эрик знал, что эмоциональное здоровье Ханны было предметом беспокойства для них обоих с самого ее рождения. Он боялся, что Ханна может унаследовать его склонность к тревожным расстройствам, ведь это передается генетически, но Кейтлин всегда утверждала, что ее наследственность сильнее и что именно ее здоровые гены защитят их дочь от подобной опасности. Кейтлин ни за что не согласилась бы с тем, что ее дочь Ханна не так совершенна, как она сама.
– Мы начнем все с начала. С нуля.
Эрик попробовал по-другому:
– Я могу купить дом? Я бы выкупил его обратно. Это же мой дом, мой собственный!
– Нет, он уже продан, за наличные, полная стоимость.
Интересно,
когда она научилась говорить как риелтор?– Сколько тебе заплатили? Я дам больше. Я перекрою их цену.
– Нет, сделка есть сделка. – Кейтлин хлопнула в ладоши: – Оставь это. Ты никогда ничего не можешь оставить!
Эрик чувствовал, что закипает, но старался сохранить контроль:
– А где Ханна? Мы могли бы поужинать вместе сегодня вечером…
– Мы не можем. У нас сегодня тренировка по софтболу.
– С каких пор она играет в софтбол?!
Определенно, мир вокруг Эрика сошел с ума. Ханна терпеть не могла спорт. Она была абсолютно неспортивным ребенком. Она любила рисовать, писать, читать – была таким же книжным червем, как и он.
– Сегодня первая тренировка, летняя группа.
– Ты не можешь записывать ее в секцию софтбола, не предупредив меня. Мы договаривались решать эти вопросы вместе.
– Мы идем только на пробную тренировку. Для пробной тренировки мне твое согласие не требуется. – Кейтлин махнула наманикюренной ручкой.
– Нет, требуется. Мы подписали официальный документ. – Эрик чувствовал, как все вокруг рушится, расплывается: его жизнь, его жена… его дом, его дочь… контроль. Для него это было чересчур.
– И какие у тебя могут быть возражения против этого?
– Ты прекрасно знаешь, какие. Ты силком тянешь ее в спорт. Ты хочешь, чтобы она была спортивная – как ты. И тебя не волнует, хочет ли она сама этого.
– Да что в этом такого? Дай ты ей быть нормальным ребенком, бога ради! – Кейтлин взмахнула руками, как будто собираясь взлететь. – Нормальные дети любят спорт. Ты что, не хочешь, чтобы она была нормальной?
– Я хочу, чтобы она была собой.
– Нет, – огрызнулась Кейтлин. – Ты хочешь, чтобы она была тобой.
– А ты хочешь, чтобы она была тобой! – огрызнулся в ответ Эрик, попутно подумав, когда же они перешли от «я надеюсь, наша маленькая девочка будет похожа на тебя» к «я надеюсь, наша маленькая девочка будет на тебя совсем не похожа».
– Хватит, Эрик. Уходи. У тебя нет права здесь находиться.
– Где она? Я хочу ее видеть.
– Нет, нельзя. Ей надо одеваться. Мы скоро уезжаем.
– Я не могу с ней повидаться? Ты серьезно? – Эрик сделал шаг к двери, но Кейтли заслонила проход собой, раскинув руки.
Эрик был крупным мужчиной, но он не мог применить к ней силу – и она это знала. Он никогда бы на такое не пошел. Никогда.
– Мы покупали экипировку и форму, она устала. Не надо ее беспокоить.
– Я не собираюсь ее беспокоить, я хочу только поздороваться. Она же меня ждет и…
– Ты не увидишь ее. – Голубые глаза Кейтлин смотрели холодно. – Сегодня не твоя очередь.
– Но она мой ребенок!
Эрик ненавидел все эти «моя очередь – твоя очередь». Он скучал по своей дочери каждый день, а мог увидеться с ней только каждые вторые выходные и один раз в неделю пообедать. Это было согласовано с адвокатами, и Эрик жил в таком режиме уже три месяца, но никак не мог привыкнуть к этому расписанию.
– Я звоню Дэниелу. – Кейтлин решительно вытащила айфон из кармана шорт и нажала кнопку вызова. – А тебе лучше позвонить Сьюзан.