Каждый час ранит, последний убивает

Но торта мне не оставили ни крошечки.

Я здесь уже два года и три недели. Я прочитала все книги, которые были в комнате у Эмильена. Теперь я перешла на книги Адины. Беру одну, прячу за стиральной машиной, а когда дочитываю, возвращаю на место.

Пока что никто ничего не заметил.

Когда я слышу, как Адина вслух читает домашнее задание, я понимаю, что у меня получается лучше, чем у нее, а она ходит в школу каждый день. Так что я не такая уж и идиотка.

А еще я пишу. Целые фразы.

Я нашла новую книгу, она толще, чем остальные. Она называется «словарь». Мне еще трудно в нем разобраться, я действую по наитию, но иногда у меня получается понять смысл слова, значение которого я не знала.

Когда я открываю новую книгу, мне кажется, что где-то у меня в голове как будто распахивается новая дверь. Замки поддаются, открываются один за другим. Книга – это как путешествие во времени или в пространстве. Путешествие в души людей, в свет или во тьму. Поэтому истории, которые я придумываю, становятся все более сложными.

Я думаю, что, если бы меня лишили книг, это бы меня убило.

Кроме моих умственных способностей, в доме ничего особенно не изменилось. У меня все то же расписание, те же матрас, одеяло и подушка. Правая рука уже почти не беспокоит, болит только, когда вода слишком горячая или при контакте с некоторыми средствами для уборки.

Я сшила новые платья для Батуль и даже связала ей маленькие шапочку и шарф из остатков шерсти, которые украла у Сефаны.

Атэк поет редко, и когда у меня есть время, я ставлю его клетку на подоконник. Так он может видеть небо. Я спрашиваю себя, лучше ли ему от этого, или, наоборот, это приносит ему страдание.

Изменилась я. Я немного выросла, но настоящие изменения произошли внутри меня.

Я перестала надеяться.

Я сказала себе, что так лучше.

Вадим тоже подрос. Сейчас ему полтора года. Мне по-прежнему очень нравится им заниматься, но это непросто, потому что теперь он ходит. Мне постоянно надо быть начеку. Иногда он что-то щебечет, мурлычет, но по-настоящему еще не говорит.

Первое слово, которое он произнес, когда ему было четыре месяца и два дня, было «Тама». И это слово услышали все.

Сефана никогда мне этого не простит. Когда-нибудь придется за это поплатиться.

Изри больше не приходил. Но его мать заходит к Сефане несколько раз в месяц. Они часами разговаривают, сидя в гостиной. Иногда я слышу, что они говорят, вероятно, потому, что они совершенно не обращают на меня внимания.

Сегодня я узнала, что муж Межды ушел из дома и больше туда не вернется. Судя по тону Межды, новость была хорошей. Но она беспокоилась за Изри.

– Сын пошел по плохой дорожке, – призналась она Сефане. – В лицей ходить не хочет, якшается с хулиганами.

Она думает, что Изри принимает наркотики.

Мне было очень жаль это слышать. Сефана ответила ей, что это кризис подросткового возраста и что скоро все будет хорошо.

* * *

Я жду, пока все точно уснут. Я одела теплую кофту, положила две пачки печенья, Батуль, книги, листы и ручку в полиэтиленовый пакет и вышла из постирочной, стараясь не шуметь.

Сейчас два часа ночи. Я, как можно аккуратнее, открываю ящик, беру ключ и иду к входной двери. За ней – холод и свобода. Сердце у меня бьется так сильно, что я уверена – его на всем свете слышно. Я закрываю за собой дверь и спускаюсь в темный сад. Теперь нужно перелезть через забор. С пакетом в руках у меня это не получится. Поэтому я бросаю пакет на улицу, а потом хватаюсь за сетку и пытаюсь перелезть на ту сторону. Высота не очень большая, но все не так просто, как кажется.

С третьей попытки я оказываюсь на неизведанной территории.

Я подбираю пакет и решаюсь пойти направо. Иду быстро. Несмотря на теплую кофту, холод пробирает до костей и отбирает силы.

Холод и страх.

Я не знаю, куда иду. Не знаю, где я. Знаю только, что уже не в заточении.

Господи, я забыла Атэка! Я медлю, но обратно решаю не идти.

Перехожу на бег. Чтобы этот проклятый дом, эта тюрьма осталась позади. И чтобы согреться. В конце улицы сворачиваю влево и продолжаю нестись во все лопатки. Сердце сжимает страх, ноги подкашиваются. Тело перестает слушаться.

Мне хочется развернуться и снова оказаться у себя в постирочной.

В своей конуре.

Потому что я не знаю, куда иду. Не знаю, где я. Не знаю, что меня ждет. Как вернуться домой.

Поэтому я останавливаюсь. Неизвестно где. Вокруг – темные дома. Как странно, они все похожи друг на друга. Мое дыхание становится ровным, мысли проясняются.

Нет, Тама, возвращаться ты не должна. Ты должна спасаться.

Я опять трогаюсь в путь, прижимая к себе пакет. С моими сокровищами. Единственными принадлежащими мне вещами, пусть я их и украла.

Я обязательно найду кого-нибудь, кто мне поможет. Кто сжалится надо мной…

Тама прижимает Батуль к груди. Она часто и громко дышит.

Она улыбается.

Лежа на брошенном прямо на пол матрасе в постирочной, Тама видит сон.

Потому что только во сне ей достает храбрости убежать.

18

– Мне придется оставить тебя на пару-тройку дней, милая моя, – прошептал Габриэль.

Он пододвинул кресло к кровати и уже несколько часов не сводил с девушки взгляда. Та проснулась на пару минут. Но, казалось, ее глаза, хотя и широко открытые, ничего вокруг не видели. Она произнесла какое-то слово, может быть, чье-то имя. Габриэль не разобрал.

– Постарайся не умереть, пока меня не будет, – продолжил он. – Постарайся меня дождаться…

Он ненадолго исчез и вернулся с маленькой бутылкой воды в руках. Поставил ее у кровати и потрогал лоб девушки. У нее все еще был жар.

– До скорого, – сказал он.

Он взял сумку, та была уже собрана, отвел Софокла на конюшню, где уже заготовил большое количество еды, потом сел во внедорожник. Но завел двигатель не сразу. Торопиться некуда. Он подумал, что мог бы дождаться, пока девушка испустит дух, и только потом отправиться в путь. Да, ему трудно было оставить ее, отойти от нее хоть на шаг. Пора бы ей уже умереть.

Он повернул ключ зажигания и дал себе обещание. Если, когда я вернусь, она все еще будет жива, я собственноручно убью ее.

19

Она приняла решение больше не мечтать. Но у нее не получается.

Каждый день, вопреки собственному желанию, Тама думает о будущем, говоря себе, что когда-нибудь она отсюда выберется и станет жить нормальной жизнью.

Она не может сдержаться, это сильнее ее.

Вечером у себя в постирочной она жалеет, что у нее все еще теплится эта глупая мечта. Она хотела бы задушить ее, забыть. Потому что без этой мечты она бы уже давно положила конец своим страданиям. Достаточно было бы выпить хлорки или еще какого-нибудь средства для уборки. Засадить себе кухонный нож в сердце. Со всех сил пережать горло шейным платком.