Каждый любит как умеет

Теперь лезвие было открыто. Лена легла на бок, прикусила губу, взяла станок в правую руку, потом переложила его в левую. Провела лезвием по коже. Показалась розовая полоска – мелкая царапина. Крови не выступило. У нее в ушах шумело от возбуждения. Она задыхалась. Замахнулась и ударила станком по левой руке. Теперь она увидела кровь. Темную кровь, которая сперва побежала быстро, потом – немного медленней. Лена перевернулась па другой бок, чтобы взять станок в правую руку. Вся испачкалась в крови, но это уже не имело значения. Полоснула себя по левому запястью, уронила липкий от крови станок. И с наслаждением откинулась на спину.

Теперь можно было не открывать глаз. Все самое ужасное осталось позади, и лучше не видеть, ничего не видеть. Лена удивлялась тому, что почти не чувствует боли. Ей было почти хорошо – впервые за много дней. Смеяться больше не хотелось. Хотелось спать. В ушах возникли какие-то смутные шорохи, отдаленные звуки. Она вслушивалась в них с детским любопытством. «Там смерть? Это она так шуршит? – Лена слушала, не шевелясь, боясь спугнуть. – Это не страшно. Это не страшнее, чем все остальное. Зато сейчас все кончится. Как хорошо, что сейчас все кончится! Я и не думала, что будет так хорошо. Ведь это было невыносимо. Да, я поняла, что это было невыносимо. Давно надо было понять. Десять дней провести в этой камере… А зачем? Чтобы потом просидеть еще несколько лет?»

Она почувствовала озноб, и это тоже было приятно. После той духоты, в которой она провела последние дни, холод был чем-то желанным. Хотелось пить, но она сказала себе, что это уж пустяки, можно немного потерпеть. Лена не чувствовала к себе жалости. Не чувствовала страха. И даже ни о ком не вспоминала. Такие слова, как «муж», «сын», «мать», стали какими-то пустыми, ничего не означающими.

Ей хотелось проверить, далеко ли она ушла. Лена открыла глаза. Нет, все осталось прежним. Желтая лампочка, бугристый коричневый потолок, веревка, качающаяся над головой. С веревки свисает застиранная тряпица. Она удивилась, почему это тянется так долго. Попыталась поднять голову и почувствовала, что у нее нет на это сил. Поднять руки тоже не удалось. Тогда она заулыбалась. Значит, все движется, все идет, как надо, только медленно, очень медленно. От усилий, которые Лена только что делала, слегка кружилась голова. Ей показалось, что в камере слегка потемнело, и это тоже было хорошим знаком.

Она закрыла глаза и решила больше ни на что не смотреть. Внезапно она увидела голубой проем окна, завешенного знакомой шторой. Было темно, но она и в темноте знала, что эта штора – желтая, с рисунком в виде зеленых веток ивы. В комнате пахло мокрой листвой. Запах шел с улицы, окно было открыто на ночь. Она увидела кровать из светлого дерева, чистую подушку, себя на подушке. Увидела светлую полоску под дверью. Мама еще не легла спать. Она слышала, как мама ходит по коридору – в кухню, в ванную, в свою комнату. И было так хорошо, что мама еще не спит. Хорошо, потому что страшно засыпать, когда тебя никто не охраняет. Она почувствовала, что засыпает. А потом ее кто-то тихо позвал.

***

Таня ждала звонка только после полудня, но Андрей позвонил в половине двенадцатого. «Ему не терпится, – Таня сняла трубку и услышала его взволнованный голос. – Мне тоже не терпится. Все к лучшему!»

– Алло, позовите Таню! – кричал Андрей.

– Я слушаю, – так же возбужденно отозвалась она. – Это ты?! Ах, черт, ты очень кстати! Срочно приезжай!

Он опешил:

– Куда? Мы не договаривались…

Таня собралась с духом и затараторила:

– Я же не пойду одна, тут со мною парень, он стрелял, я хочу его притащить к следователю, а он…

– Где этот парень?

– Здесь! – У нее вдруг вырвался истерический смешок, вполне натуральный. – Я заперла его в ванной! Он сейчас вышибает дверь! Андрей, я одна его не удержу, он может удрать! Приезжай немедленно! Метро то же самое, запиши адрес…

И она продиктовала ему улицу, номер дома и квартиры. Андрей был ошеломлен, но послушно записал адрес с ее слов.

– Может, вызвать туда милицию? – крикнул он напоследок. – Я в городе, сейчас возьму машину, но приеду только минут через пятнадцать…

Таня взвилась:

– Какая, к черту, милиция?! Это называется – явка с повинной?! Нет, я сказала! Приезжай, мы его скрутим и отвезем! Я не желаю сидеть за него! Все сделал он! Я жду!

И бросила трубку. Телефон больше не звонил. Она поняла, что парень попался. Сейчас он собирается, выбегает из квартиры… Она заглянула на кухню. Старуха с ангельским терпением взирала на кастрюльку, в которой никак не закипала вода. В руке она держала приготовленное яичко.

– Бабка, яйцо лопнет, – громко сказала Таня. Старуха не обернулась. Да и неудивительно – за ночь ее слух никак бы не успел улучшиться. Таня вошла на кухню и хлопнула дверцей холодильника. Достала бутылку водки, которую с утра принес Гриша. Отнесла ее в комнату вместе с двумя стаканами.

– Он приедет? – Гриша сидел на подоконнике, смотрел вниз и нервно обкусывал ногти. Таня поставила стаканы на стол, открутила крышку с бутылки и налила в каждый стакан на донышко:

– Он уже едет. Давай для храбрости. И больше не надо.

Гриша опрокинул стакан и протянул его девушке:

– Еще.

– Хватит, я сказала, – она проглотила свою порцию и отняла стакан у Гриши. – Остальное потом. Иди в ванную.

– Уже? – недовольно спросил он.

– Уже! – Таня вдруг обняла его за плечи,– поцеловала в щеку: – Покончим с ним, и все, слышишь, все!

– Ты каждый раз так говоришь! – Гриша вытер щеку и молча вышел в коридор.

Она проводила его до ванной. Плотно прикрыла за ним дверь. Велела не запираться изнутри. И задвинула шпингалет снаружи. В этой квартире на всех дверях были задвижки с обеих сторон. Таня схватила табурет и вскочила на него, покачнулась, едва не упала. Ухватилась за ручку на антресолях. В глазах у нее потемнело, сердце сделало два лишних удара. Никогда еще она так не волновалась. Никогда еще ей не приходилось убивать человека, который был ее личным врагом. Она открыла дверцу и вынула пистолет. Навела в прихожей порядок. Сунула пистолет в карман халата, предварительно разрядив его. Обойму опустила в другой карман. Теперь надо было убрать с дороги бабку.

– Баба Зина! – заорала она, войдя на кухню. – Баба Зина!

Старуха повернула голову:

– Чего тебе? Почему не учишься?

– Баба Зина, ваши новости начинаются!

Она была права. В полдень по ОРТ начинались новости с сурдопереводом. Старуха любила смотреть именно такой вариант, хотя азбуки глухонемых не знала. Но язык жестов, видно, все равно ей чем-то помогал. Бабка выключила конфорку, оставив яйцо булькать в едва закипевшей воде, и поплелась к себе в комнату. Едва она прикрыла за собой дверь, как Таня заперла ее снаружи на задвижку. Старуха не смогла бы выломать дверь. В худшем случае, она бы начала кричать. Но к тому времени Таня собиралась все уладить.

Остаток времени перед приходом Андрея она провела под дверью в ванную, выкуривая одну сигарету за другой, и болтая с Гришей через запертую дверь. Парень нервничал. Ему не нравилось, что он оказался заперт. Таня в который раз спокойно, почти весело поучала его, что следует делать. Выстрелить сразу, как только откроется дверь. Только и всего. Все было куда проще, чем в прошлый раз, чем во всех остальных случаях. Но Гриша нервничал.

– А если тот придурок выстрелит первым? – спросил он. Его голос доносился глуховато и раздраженно.