Казнь

– Со мной черт сшутил, – грубо ответил Николай, – ее подменили. Это не она. Ни прежней горячности, ни энергии, ничего! Тупое упорство и раскаяние в чем-то!..

– Но она тебе-то сказала?

– Казнь, казнь, казнь! Я казнюсь, ты казнись! Видишь ли, мы, оказывается, оба думали об его смерти, и он, чтобы наказать нас, помер! Ха – ха – ха! Может ли здоровому человеку с голову прийти такая чушь! – он хлопнул рукою по столу и встал. – Да, брат, все кончено! – сказал он обреченно. – Я просил у нее на год отсрочки, но что в этом. Будет то же самое!..

Он присел подле Якова и заговорил снова:

– Я ли не любил ее, Яша! В последнее время жил ею, дышал ею буквально! Я не мог представить себе счастья без нее! Да и теперь тоже. Что я? Птица с обломанными крыльями! И за что? Больно мне, Яша, больно! – он припал к плечу брата и горько, беспомощно заплакал.

Яков обнял его и утешал, как мать ребенка. Он гладил его волосы, целовал горячий лоб и уговаривал его ласковым голосом.

Николай очнулся и вытер мокрое от слез лицо.

– Нет, Яша, полно! – сказал он, подымая голову. – Тут все кончено. Теперь у меня к тебе одна просьба: дай мне денег, и я завтра уеду в Петербург.

– Но ведь ты хотел со мною. Я соберусь в неделю! – ответил Яков.

Николай качнул головой.

– Нет, мне час прожить здесь тяжко! Я задыхаюсь, я не могу больше. Отпусти меня!

– Разве я держу тебя, Николай! – с грустью ответил Яков. – Уезжай, а я уже следом за тобою… что же! – он встал в свою очередь и задумчиво стал ходить по комнате. – Правда, нерадостно для тебя прошли эти месяцы. Что же, там развлечешься, сядешь за работу; приеду я, и заживем мы с тобою! – Он постарался сказать последнюю фразу шутливо и ласково взглянул на брата. – Когда же завтра?

– С вечерним поездом, – ответил Николай, – днем схожу в редакцию, потом к Силину и уеду. Раньше не управиться.

– А к Лапе?

Николай словно вспомнил.

– Ах, к Лапе. К нему надо тогда сегодня. Сходим сегодня!

Яков кивнул головою. Николай сошел вниз разобраться в бумагах. Яков остался один, и горькая усмешка искривила его губы.

Ах, брат, брат, сколько себе и другим он причиняет страданий, как бурно страдает, и как скоро проходят мимо него все бури!.. А для него, Якова, одно расставание с насиженным местом – целая мука. Словно делит пополам он свою душу.

– Идем, брат! – позвал его Николай снизу. Яков сошел.

Нет, Николай страдал, и даже больше, чем он это высказал! Иначе не было бы его лицо так печально и глаза не смотрели бы так безучастно. Яков взял его под руку и дружески пожал его локоть.

– Вы?! – воскликнула Колкунова, увидев из окна двух братьев. – Неужели с пальмовой ветвью. О, как благодарить вас! Катя, Катя!

Она выбежала в переднюю, с исступлением жала руку Николая и звала дочь.

– Да, да, – резко ответил Николай, – пусть идет, ваша дочь, и он простит ее. А вас он действительно терпеть не может!

– Простит? – вскрикнула вошедшая в это время Екатерина Егоровна и томно поднесла платок к глазам.

– Катя, Катиш! – воскликнула полковница и бросилась к дочери. – Не волнуйся!

Яков дернул Николая за рукав, и они скользнули в комнату Лапы.

– Фу, – сказал Яков, – как вы можете жить у такой сумасшедшей старухи?

– Я не вижу ее, – ответил Лапа, – а увидев, не церемонюсь с ней. Мы сжились. Ну, принесли?

Николай кивнул и вынул бумажку.

– Только, я думаю, это мог бы написать всякий!

– Ну, нет! – ответил Лапа, читая бумажку. – Здесь важен почерк и слог вашей повести. Ведь он выучил ее наизусть!

– Неужели?

Лапа кивнул головою.

– Откуда вы знаете? – заинтересовался Яков.

– У меня Феня на это. Она познакомилась с женской прислугой у Деруновых, ходит туда и все про него знает. Знаете, что она у него нашла?

– Ну?

– Гирю в два фунта; она вся ржавая, и на ней несколько волос!

– Где же она?

Лапа махнул рукою.

– Там, где и была! Пусть полежит до времени.

Яков в волнении отер с лица пот.

– Неужели он сделал это из ненависти?

– Нет, из ненависти он хотел подвести Николая Петровича, убил же из личной мести. Я уверен, он поразит всех своим спокойствием на суде.

Яков и Николай поднялись.

– Куда же вы? А чаю?

– Нет, – ответил Николай, – мы уже дома. Я завтра еду в четыре часа. Приходите проводить.

– Вы, завтра? – Лапа пытливо посмотрел на него и потом, сочувственно вздохнув, крепко пожал Николаю руку. – Ну, желаю вам большего счастья, чем в нашем городе! – сказал он.

Братья вышли и всю дорогу говорили о странном Лапе.

На другой день Николай зашел к Полозову.

– Милушка, как я рад, что вы свободны! – воскликнул редактор» Листка», пожимая ему руку. – Статеечку принесли?

– Нет, еду в Петербург, Матвей Михайлович, и зашел с вами проститься и за расчетом, – ответил Николай.

Лицо Полозова сразу изменилось и все скрылось под волосами.

– А, гм… – пробормотал он смущенно. – Расчет… Да, да!.. Вот что, милушка, – встрепенулся он, – в книге-то вы не записаны; надо подсчет строкам сделать! Я уже завтра, завтра утречком, а?..

Николай нахмурился.

– Я сегодня еду! – сказал он резко, но тотчас беспечно махнул рукою. – Тогда завтра к вам брат рассыльного пришлет! До свидания!

– Ну, и отлично! – оживился редактор. – Вот и ладно! А я к завтраму все приготовлю, а вы бы, милушка, мне из столицы корреспонденции, а? Вас здесь очень полюбили! Очень! – он схватил руку Николая и горячо потряс ее.

– Хорошо, – ответил Николай, – непременно!

Он вышел из редакции не в духе и направился к Силину. Иван растворил ему дверь; увидев Николая, он изменился в лице, но тотчас оправился.

– А за те слова, что вы намедни сказали, вас, Николай Петрович, отлично притянуть можно! – сказал он злобно и быстро выскользнул из передней.

Николай направился в гостиную. На диване, в одном белье, лежал Силин, задрав ноги на его подлокотник. Подле него на стуле стояли бутылка пива и стакан. При входе Николая он быстро сбросил ноги и радостно его приветствовал.

– Друг! – закричал он. – Не хочешь ли пива?

– Я к тебе на минуту, – ответил Николай, – сегодня я еду.

– Куда? – Силин сел на диван.