Казнить нельзя помиловать
Шрифт:
Марина согласилась со мной и велела компьютеру открыть адресную базу.
– Ищи! – приказала она ему, как собаке. – Савельев Максим Иванович… Ищи, болван!
Компьютер бестолково таращился. Он плохо понимал человеческую речь. Зато я сообразил, почему у этой женщины такой четкий выговор: голосовое управление обязывает. После третьего окрика компьютер заморгал и выплюнул полстранички ссылок, но вместо Савельева там говорилось о каких?то соловьях, Соловках и даже о саловарении.
– Как в «глухие телефончики» играешь! – сердито сказала Марина. – Ладно уж, мы как?нибудь по старинке… – Она подсела к столу, утопив пальцы в мягкой клавиатуре. – Ну да,
– Надо будет завтра посмотреть, – сказал я. – Марина, а кто еще из списка вам звонил?
– Кроме вас, двое, – ответила хозяйка, открыв на мониторе знакомую таблицу с именами и адресами. – Примерно то же самое рассказывают. Один – Губин Артем – как и вы, собственными глазами видел убийство. Его я и жду сейчас. Еще мне звонил некий Холодов Олег – тот ничего не видел, ему седой дядька сказал, как и мне, что Савельев убит.
Я поднялся, подошел к столу и тоже стал вглядываться в список. В некоторых графах содержались явно неверные сведения.
– Марина, тут ошибка, – сказал я. – Вам… тебе сколько лет?
– Тридцать девять. Как в файле указано.
– Этого не может быть, – сказал я почти искренне.
– Хорошо выгляжу? – спросила она сухо, без малейшего намека на кокетство. – Гены… здоровый образ жизни… Тебе ведь тоже никогда в жизни не дашь твоих лет. Может, обойдемся без взаимных комплиментов?
– Не думал о комплиментах, – ответил я бесстрастно, в тон. – А ошибки в списке все же есть. Род моих занятий указан неверно.
– А моих – верно, – сказала Марина с некоторой долей вызова.
– Где ж ты клиентов берешь? – нагло спросил я. – На улице? Конечно, будь я трезвым, не стал бы приставать с такими вопросами. Сам не знаю, что на меня нашло. Вполне можно было ожидать, что получу по роже, но этого не произошло.
– Зачем на улице? А Сеть на что? – она посмотрела на меня как на полоумного. – Просто удивительно, как много в Москве мужчин, одиноких душой…
– И много у тебя… друзей? – я опять споткнулся на слове.
Вся она была как ее духи унисекс – ледяная, свежая, ясная, сплошной эфир и астрал, ничего плотского. Такая женщина наводит на мысль о библиотеке и кафедре. На проститутку она походила не больше, чем я на Фридриха Энгельса. Впрочем, что я знаю о современных проститутках; может, они такие и должны быть.
– Трое?четверо одновременно, не больше.
– Можно на это прожить? – удивился я.
– У меня скромные потребности… Скажи лучше, ты какие?нибудь документы у этого седого типа спросил?
– Не спросил, – вздохнул я. – Честно говоря, он оказывал на меня странное действие, вроде гипноза. Холодок, необъяснимое отвращение и что?то еще. Даже вспомнил мистера Хайда…
– Не зна?аю насчет Хайда, – протянула Марина. – Я ничего странного не заметила. Глазки он мне строил премерзко – это было. И подмигивал. Гаденький распутный старикашечка. Он ведь в парике был, да?
– Да. Если жулик, это вполне естественно. Пытался изменить свою внешность… Марина! – сообразил я. – Если этого Савельева убили —должны ведь по телевизору показать. Включи.
– Думаешь, про всех говорят? Если б он политик какой был или жулик известный. А так – мало ли кого убивают? Но давай послушаем, – она опять взглянула на часы. – В четыре как раз будут криминальные новости.
Не успели мы включить телевизор, как дверной звонок мяукнул – неприятно, тревожно. Марина пошла открывать новому гостю, а я посмотрел на нее
повнимательнее. Прелестный впалый живот, слабый намек на грудь и удивительно длинные ноги для такой малышки. В прихожей состоялся знакомый обмен китайскими церемониями, потом хозяйкины каблучки поцокали в кухню, а я увидел широкоплечего парня в белом свитере со значком «Единой молодежи». (Я напомнил себе, что надо быть поосторожнее в словах.) Хотя мы наверняка были ровесниками, он казался чуть не вдвое крепче и мужественнее меня. Малость староват для путлерюгенда. Наверное, освобожденный работник, детишек курирует. Что там в файле о нем было? Менеджер, кажется. Хорошее слово, удобное. Про меня тоже так сказано. Впрочем, я и был менеджер, пока не уволился.Мы назвались и поздоровались за руку. Рука у Артема была твердая, крепкая, пожатие уверенное. Он прошелся вразвалочку по комнате, оглядел книжные полки, но ничего не сказал. Похмыкал над компьютером. Взгляд у него был оценивающий, точно он прикидывал стоимость хозяйкиной обстановки. Я вновь изложил ему свою историю. Чем больше я о ней говорил, тем глупей и неправдоподобней она мне представлялась.
– Все просто, как три рубля. – Он прекратил свои блуждания по комнате и развалился в кресле. – Недостает еще кое?какой информации, но в общем проблема ясная… Мариш, да ты не хлопочи, садись. – Он забрал у вернувшейся хозяйки кофейник. – Так я, значит, говорю…
– Погоди, – перебила она, – давайте быстренько новости посмотрим.
Артем поглядел на нее, как на несмышленого ребенка:
– Кто ж про такое по телику говорит? Ну валяйте, смотрите…
Однако в «Московском криминале» про убитого ничего не сказали. Лица на экране были такие огромные, что у меня с непривычки в глазах все расплывалось. Переключили на обычные новости – тоже ничего особенного. Снегопад в ближайшие сутки будет усиливаться. Рассмотрение апелляции Сорокина отложили на послезавтра. Жирик заявил, что если Ичкерию примут в НАТО, Россия немедленно оттуда выйдет.
– Клоун, – ухмыльнулся Артем, убирая звук телевизора. – А ведь предлагали ему… ну ладно. Короче, дела такие: это вербовщики. Но вы не пугайтесь, я это все разрулю.
– Какие вербовщики?! – спросили мы хором.
– Враги православия. Вербуют в секту, – категорично заявил Артем. – Вот они с нами поговорили, напугали, – он презрительно хмыкнул, – а теперь будут обрабатывать дальше, пока не сломаемся. Так крыши делались в эпоху первоначального накопления капитала. Сначала сами наезжают, потом под защиту берут: мол, с нами будете в безопасности. Только информация у них поставлена плохо, – он сопроводил свои слова снисходительнейшей улыбкой, – не знаю, как вас, а меня по ошибке в списки включили. У меня партстаж в Единой пять лет, меня хрен завербуешь. Переговорю с соответствующими людьми, и пойдет эта компания срок мотать.
– Стой, стой, – сказал я. – А Савельев? Так его убили или не убили? В восемь или в одиннадцать? И разговор этот странный, дурацкий. Если б нас хотели втянуть в секту, они бы первым делом свою литературу всучили, рассказали программу…
Артем расхохотался, обнажая чересчур белые, каких уж давно не ставят, керамические зубы. Лицо его приняло добродушное, совсем мальчишеское выражение.
– Иван, ты отстал от жизни, – сказал он. – Если человеку просто книжку сунуть, он ее выкинет в ближайшую урну и дальше пойдет. А тут – психотехнологии! Типа зомбирования, понимаете? Человека сначала ломают, чтоб он со страху совсем соображать перестал. Потом – психический шок, на глазах у тебя дяденьку мочат!