Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Одновременно он ищет авторов, обсуждающих подобную проблематику, в ближайшем к нему кругу среди соотечественников. Их двое. С одной стороны, Г. С. Кнабе, известный историк античной культуры, остававшийся, кажется, при всей широте его культурологических размышлений, несколько на периферии упомянутого выше круга гуманитариев – носителей неофициальной советской культуры; с другой – близкий друг Ю. Л., Л. М. Баткин. Собственно, именно идеи Кнабе об апории «жизни» (а значит, и «индивидуализирующих подходов» к ее изучению) и науки, работающей посредством обобщений, Ю. Л. использовал в первой версии статьи «Что за „Казус“?» для поддержки предложенного им противо- и соположения микро- и макроподходов [76] . Однако на втором этапе правки Ю. Л. предпочел отказаться от этой ссылки и обратился к идеям Баткина о дополнительности «социологического» и «культурологического» способов изучения истории культуры, но существенно изменил контекст приложения этих идей. Как известно, Баткин противопоставлял «социологический» подход (куда попадали и структурализм Ю. М. Лотмана, и история ментальностей в версии А. Я. Гуревича) как подход, изучающий человека в качестве «объекта» и «вещи», подходу «культурологическому», восходящему к М. Бахтину и В. Библеру и рассматривающему – в контексте идеи «диалога культур» – не «текст» (то есть «вещь»), а «произведение» (то есть творение автора, взятое во всей его уникальности), увиденное не только в «малом», конкретном историческом времени (времени его создания), но и в бахтинском «большом» – «всеобщем» времени [77] . Ю. Л. «перевел» это противопоставление в терминах подходов макро- (то есть ориентированных на структуры) и микро- (то есть ориентированных на индивидуальное и уникальное), причем смещение исследовательского фокуса на стратегии индивидуального поведения превращало в «произведение» не текст, а поступок (вероятно, под тем же влиянием Ю. Л. чуть позднее сделает акцент на возможности рассматривать отдельного индивида «и как микрообъект, и как нек[ую] тотальность, способн[ую] – в известных пределах – раскрыть свое время» [78] ). Социальная история в такой перспективе обретала существенное культурологическое, а иной раз и «филологическое» измерение, обращаясь к «внутреннему миру» конкретного человека и во многом воспроизводя ракурсы истории ментальностей и исторической антропологии – но применительно к отдельному индивиду и в сопоставлении его опыта с общепринятыми нормами (внимание к «внутреннему миру» сохраняется во всех работах Ю. Л. этого периода, ср., например, статью «Многоликая история» в этой книге).

76

Помимо работы, которую цитировал Ю. Л. (Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века и наука о культуре // Кнабе Г. С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. С. 157–168), см.: Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века, его тупики и возможности их преодоления // Одиссей. Человек в истории – 1993. М., 1994. С. 247–255; Он же. К проблеме локальных компонентов. С. 100–102. Проблема «индивидуализирующих понятий» в исторических исследованиях в широком контексте и в связи с микроисторией была специально рассмотрена Н. Е. Копосовым в докладе для конференции «Историк в поиске» и последовавшей статье: Копосов Н. Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории – 2000 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 3. М., 2000. С. 33–51.

77

Баткин Л. М. Два способа; Он же. Заметки о современном историческом разуме // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории – 2000. С. 62–96. Подробнее о Л. М. Баткине см.: Копосов Н. О Леониде Михайловиче Баткине // Новое литературное обозрение. 2017. № 145. С. 180–194; Дмитриев А. Баткин и марксизм, или Снова об «уютности культуры» // Новое литературное обозрение. 2019. № 160. С. 122–143.

78

Бессмертный Ю. Л. Коллизия микро- и макроподходов и французская историография 90-х годов // Историк в поиске. С. 10–30.

Это измерение характерно и для ряда задуманных как будущие главы «Рыцарства» статей, в частности для переиздаваемой здесь статьи «Это странное ограбление» [79] . Работа над этой книгой – да и, параллельно, над историей частной жизни – постепенно смыкалась, как кажется, с историей эмоций, «взятой» на скрещении индивидуального и стереотипного. При этом само название книги «Рыцари, рыцарство, рыцарственность» должно было указать, как рассказывал мне Ю. Л., на сочетание используемых исследовательских ракурсов: «рыцари» – на индивидность, отдельность каждого из рассматриваемых персонажей и/или создававших их авторов (как это сделано, в частности, в статье «Это странное ограбление»); «рыцарство» – на общие черты этого явления в ракурсе «макро»; «рыцарственность» – на этическую значимость сложившихся в рыцарстве идеалов не только в «малом» времени Средневековья, но и в большом, «всеобщем» времени человечества [80] .

79

Ср. эволюцию подходов в: Бессмертный Ю. Л. Крестьянин глазами рыцаря (по материалам Франции XI–XIII вв.) // Культура и общественная мысль. Античность. Средние века. Эпоха Возрождения. М., 1988. С. 99–109; Он же. Вновь о трубадуре Бертране де Борне и его видении простолюдина. К проблеме расшифровки культурных кодов // Одиссей. Человек в истории – 1995. М., 1995. С. 140–150; Он же. Политические традиции средневекового рыцарства в свете исторической антропологии // Политическая история на пороге XXI в. М., 1995. С. 103–111; Он же. Казус Бертрана де Борна, или «Хотят ли рыцари войны?» // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории – 1999 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 2. М., 1999. С. 131–147; Он же. Скорбь о близких в XII–XIII веках (по материалам англо-французской литературы) // Человек в мире чувств. С. 243–261; Он же. Риторика рыцарской скорби по данным англо-французской литературы XII–XIII вв. // Человек и его близкие на Западе и Востоке Европы (до начала Нового времени) / Ред. Ю. Л. Бессмертный, О. Г. Эксле. М., 2000. С. 64–83 (пер.: Le deuil au d`ebut du XIIIe si`ecle: La rh'etorique de l’ individuel dans la litt'erature anglo-francaise // Das Individuum und die Sienen. Individualit"at in okzidentalen und in der russischen Kultur in Mittealter und fr"uher Neuzeit / Hrsg. von Y. Bessmertny, O. G. Oexle. G"ottingen, 2001); Он же. Странное счастье рыцаря // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории – 2002 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 4. М., 2002. С. 53–72; Он же. Рыцарское счастье – рыцарское несчастье (Западная Европа, XII–XIII вв.) // В своем кругу: Индивид и группа на Западе и Востоке Европы до начала Нового времени / Ред. М. Бойцов, О. Г. Эксле. М., 2003. С. 51–87. О поисках подходов к изучению рыцарства см. также: Бессмертный Ю. Л. Другое средневековье, другая история средневекового рыцарства // Homo Historicus. Кн. 1. С. 72–99.

80

Ср. в интервью Ю. Л. 1991 г.: «…Человеческое существо не в состоянии <…> ограничиваться поисками хлеба. И вот почему я сейчас испытываю удовлетворение, когда занимаюсь своими сюжетами. Особенно сейчас, когда я перехожу – вернее, возвращаюсь – к сюжетам рыцарства: ибо мне хочется на примере истории рыцарей, рыцарства и – рыцарственности – показать основополагающую роль понятий человеческого достоинства, человеческой чести, внутренней человеческой красоты для… – ну, если хотите, – судеб истории» («Начать с начала…». С. 361).

Однако в целом, как мне представляется, идея бахтинско-баткинского «большого времени» в ее собственном смысле оставалась для Ю. Л. чуждой. При всей предполагаемой ею диалектичности соотношения всеобщего и особенного (Ю. Л. цитирует Баткина: «нет никакого всеобщего, кроме особенного» [81] ), его более всего интересовала специфика, своеобразие, будь то своеобразие отдельного индивида или уникальность времени. Характерно, что в дальнейшем картина «разъемов» и «зазоров» в общественных системах (в которые и прорывается, в видении Ю. Л., индивидуальное своеобразие, которые и предстают нашему взору сквозь призму казусов) будет им продлена из социальной синхронии в область диахронии, и он заговорит, оспаривая эволюционистское и телеологическое видение истории, о разрывах в историческом времени и, в частности, об особой «странности» Средневековья [82] .

81

Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»?

82

Бессмертный Ю. Л. Это странное, странное прошлое; Он же. Тенденции переосмысления; Он же. Иная история (Вместо послесловия к статье П. Фридмана и Г. Спигел) // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории – 2000 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 3. М., 2000. С. 165–177.

Поиски способов совмещения перспектив микро- и макроисследований, как и обоснование отчетливо увиденной Ю. Л. их «неслиянности» (каковая этих поисков и требовала), были продолжены в ряде его работ и, в частности, в докладе на знаменитой конференции, специально посвященной соотношению микро- и макроподходов, «Историк в поиске», организованной им и его группой в ИВИ РАН в конце 1998 г. [83] Основную часть работы конференции составила обширная и бурная дискуссия, вызванная не только представленными там докладами [84] , но и казусным подходом как таковым (участники нередко ссылались и на вводную статью Ю. Л. «Что за „Казус“?», и на другие публикации в первом выпуске «Казуса»). Подведение итогов этой дискуссии и уточнение позиций Ю. Л. предложил в переиздаваемом здесь отдельном докладе «Многоликая история (К проблеме интеграции микро- и макроподходов в истории)», прочитанном на семинаре в ИВИ по свежим следам конференции и опубликованном сначала в том же сборнике конференции, а затем в 3-м выпуске «Казуса» (2000) – вместе с рядом докладов участников конференции (некоторые из них также переиздаются здесь) и специально написанной в связи с этой дискуссией обширной статьей Л. М. Баткина [85] . По сравнению со статьей «Что за „Казус“?» проблема соотношения и дополнительности микро- и макроподходов, как мне представляется, здесь была существенно заострена и предложена нашумевшая тогда метафора-девиз «Смотреть в оба!»: соотношение перспектив микро- и макро- во взгляде историка Ю. Л. уподобил наложению картин, поступающих от правого и левого глаза в физиологии зрения человека (см. с. 140 в этой книге) [86] .

83

Бессмертный Ю. Л. Коллизия микро- и макроподходов; см. также: Он же. Как писать историю. Французская историография в 1994–1997 гг.: методологические веяния. М., 1998 [Препринт.]; Он же. Как же писать историю? Методологические веяния во французской историографии 1994–1997 гг. // Новая и новейшая история. 1998. № 4. С. 29–42.

84

Поскольку тексты докладов были распространены заранее, участники конференции могли сосредоточиться на дискуссии вокруг них.

85

Баткин Л. М. Заметки о современном историческом разуме.

86

Как вспоминает О. И. Тогоева, метафора «Смотреть в оба!» обсуждалась и как возможное название самого сборника материалов конференции, названного в итоге «Историк в поиске». Замечу, однако, что в конкретных исследованиях Ю. Л., как мы это видели уже в «Жизни и смерти», число объяснительных перспектив – уровней рассмотрения – не сводилось к двум, это было сопоставление и взаимоналожение ряда ракурсов, которые лишь в самом общем плане могли быть распределены между макро- и микро-.

В докладе «Коллизия микро- и макроподходов», предшествовавшем этому заключительному выступлению, Ю. Л. подробнее, чем прежде, рассмотрел связи «прагматического поворота» во французской историографии с социологическими дискуссиями (предпочтение И. Гофману [87] в противопоставлении Э. Дюркгейму и П. Бурдье, труды Л. Болтански и Л. Тевено [88] как опора теоретиков применения «прагматического поворота» в истории) и показал, как происходит сдвиг интереса от исследований массового и «сериального» к исследованиям конкретного индивида и конкретных «ситуаций» в конкретных трудах самых авторитетных для его среды и его времени историков: Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффа, Н. Земон Дэвис, Р. Дарнтона (последний представлял, кажется, относительно новую фигуру в этом ряду). Концептуально было подчеркнуто два аспекта: а) уже упомянутое выше рассуждение об обращении к конкретному индивиду и отдельному казусу (ситуации) как некоей «самодостаточной тотальности», «позволяющей осмыслить сущностное», однако «не сводя его к усредненному»; и б) неслиянность микро- и макроперспектив исследования, поскольку они требуют разных (даже логически разных) исследовательских процедур. Иными словами, по мысли Ю. Л., рассмотрение индивида как такой тотальности «сочетает – хотя и не сливает! – анализ индивидного и [анализ] массового» [89] .

87

Имя Ирвина Гофмана иногда транскрибировали как «Эрвин» (отсюда «Э. Гофман» в тексте доклада Ю. Л.), позднее как «Ирвинг».

88

Основополагающий для этого направления труд был, ценою долгих усилий, переведен на русский: Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости: очерки социологии градов [Пер. с фр. О. В. Ковеневой]. М., 2013.

89

Бессмертный Ю. Л. Коллизия. С. 25.

Тем самым была отчетливо поставлена проблема исторического обобщения, не сводимого при таком взгляде к привычному восхождению от частного к общему [90] . Речь шла о том, чтобы найти способ поместить конкретный казус в исторический контекст (поскольку замкнуться в описании «изолированных казусов» означало бы «конец истории как способа осмысления прошлого» [91] ), но при этом не утратить его специфики и уникальности, – иными словами, о поисках исследовательского пути между Сциллой «образца» (открывающего в казусе лишь типичное и серийное, «репрезентативное») и Харибдой «анекдота» (истории-story, ни о чем, кроме как о самой себе, не говорящей). Характерно, что в обоих этих докладах Ю. Л. возвращается к размышлениям о противоположности микро- и макроподходов как своего рода кальке апории «жизни» и «науки» (и возвращает ссылки на труды Г. С. Кнабе, развивая их обращением также к К. Гинзбургу, З. Кракауэру и др. [92] ) – хотя продолжает одновременно использовать и идеи Л. М. Баткина.

90

Подробнее: Копосов Н. Е. О невозможности микроистории. Ср. в статье, к которой Ю. Л. после ее критики в 1992 г., кажется, больше не возвращался: «Каждый масштаб „работает“ на свой уровень объяснения (вот почему вопрос, поставленный микроисторией, это не вопрос репрезентативности, которая предполагает гомогенность варьирующихся объяснений (variables explicatives), но вопрос обобщения)» (Tentons l’ experience. P. 1321, перевод и курсив мои. – О. Б.).

91

Бессмертный Ю. Л. Коллизия. С. 18.

92

Бессмертный Ю. Л. Многоликая история.

Именно эта проблематика, основанная фактически на поисках выхода за пределы традиционного соотношения индукции и дедукции как способов перехода от общего к частному и обобщения в историческом исследовании, и была заострена в переиздаваемом здесь заключительном докладе «Многоликая история». Ю. Л. вновь подчеркивал противостояние единичного и массового, отражающееся в неслиянности нацеленных на исследование каждой из этих сфер микро- и макроподходов, как и непременную востребованность обеих этих перспектив, разрешающуюся в исследовательской практике историка лишь по принципу дополнительности (понятие, восходящее к принципу интерпретации квантовой механики Н. Бора). Это сочетание различного и делало историю «многоликой».

В дальнейшем, как мы уже видели, Ю. Л. продолжит размышления о множественности понимания истории в серии статей о «странном прошлом» [93] . Тут акцентировалось «сосуществование разных вариантов исторического знания, того, которое исходит из функционального единства всех элементов общественного целого, и того, которое признает его „недостаточную системность“, дискретность, прерывность и возможность существования внутри этого целого „разъемов“, автономных фрагментов, „чужеродных элементов“, незапрограммированных казусов и пр.» [94] . Такое видение и заставляло Ю. Л. говорить о переосмыслении самого предмета исторического знания, которое лежало в основе казусного подхода.

93

Бессмертный Ю. Л. Иная история; Он же. Это странное, странное прошлое; Он же. Тенденции переосмысления.

94

Он же. Тенденции переосмысления. С. 155.

Важный аспект этого иного видения, как заметно хотя бы в приведенной цитате, составляла, конечно, фрагментация истории, проблема, чуть ли не набившая тогда, при всей ее важности, оскомину (отчасти, может быть, из-за ее неразрешимости [95] ). Однако суть такого переосмысления не сводилась к фрагментации. Кажется парадоксальным, что историк, столь упорно во всех предыдущих трудах взыскующий исторического синтеза, мог теперь быть воодушевленным этой «фрагментацией». Но именно «разъемы» и «зазоры» в общественных системах и структурах оставляли при таком видении пространство индивидуальному выбору и проявлениям индивидуальной субъективности – как мы теперь бы сказали, агентности действующих лиц истории, индивидуальному вообще. Речь тем самым не сводилась к извечному вопросу о свободе воли (эта связь обсуждалась в дискуссиях о «Казусе» [96] ). Вопрос об общественном резонансе индивидуальных поступков и, шире, о «переходе от единичного и индивидуального к массовому и общепринятому» [97] теперь требовал иначе видеть устройство целого; структуры не оставляли места индивидуальному (а потому Ю. Л. считал недостаточным и изучение отдельного лишь как свидетельства типичного). Вероятно, поиски способов сочетать микро- и макроподходы и были новым ракурсом стремления приблизиться к историческому синтезу, хотя он виделся как все менее достижимый (в одной из лекций Ю. Л. скажет «пресловутый синтез», не отрицая его важности, но отмечая нередкую невозможность его выстроить [98] ).

95

Еще раз вспомним дискуссию вокруг статьи М. А. Бойцова «Вперед, к Геродоту!».

96

См.: Споры о «Казусе».

97

См.: Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»?

98

Бессмертный Ю. Л. Другое средневековье. С. 82.

Трудно не увидеть связь предложенной проблематики в целом с дискуссиями, которые прежде велись в среде советских «неофициальных» гуманитариев, медиевистов в особенности. Здесь заметны следы не только известной «дискуссии о личности», состоявшейся в семинаре А. Я. Гуревича по исторической антропологии и затем опубликованной в «Одиссее», где столкнулись в особенности позиции Гуревича и Баткина (утверждавшего, что личность – сугубо нововременное явление) [99] , но и более ранней и, кажется, менее известной, внутренней и преимущественно устной полемики сторонников истории ментальностей (включая Ю. Л.) против обращения Баткина к отдельным, притом исключительно выдающимся, «высоким» фигурам прошлого, как и против его мало верифицируемых методов исследования [100] . Переосмысление своих прежних позиций и характер теперешнего отношения к ним Ю. Л. отмечает в статье «Что за „Казус“?» вполне открыто. Однако кажется, что критика в адрес «Казуса», о которой я упоминала вначале, и раздавалась из пространства этих прежних дискуссий.

99

Поэтому речь в «Казусе» всегда идет об «индивиде», понятии нейтральном, а не об «индивидууме», понимавшемся в этой среде примерно так же, как «личность», то есть субъект с развитым самосознанием. См. ряд выступлений (в том числе Л. М. Баткина и А. Я. Гуревича) в разделе «Индивидуальность и личность в истории» // Одиссей. Человек в истории – 1990. М., 1990. С. 6–89; Степанов Б. Е. Тонкая красная нить: споры о личности и индивидуальности как зачин историографии 1990-х // Новое литературное обозрение 2007. № 1 (83) (на CD); ср.: Плотников Н. От «индивидуальности» к «идентичности» (история понятий персональности в русской культуре) // Новое литературное обозрение. 2008. № 3 (91). С. 64–83.

100

Говоря в статье «Что за «Казус»?» о долго сохранявшемся в историографии предпочтении изучать массовое и типичное, Ю. Л., вероятно, отсылает, в частности, и к этой дискуссии.

А. Я. Гуревич, как и многие, отрицал саму постановку проблемы противостояния микро- и макроподходов, ссылаясь на то, что исторический синтез достигается разными методами и основывается на переходах между конкретным и общим, и говорил о практической неосуществимости полноценного исследования отдельного индивида в Средние века в силу скудости источников, о которой Ю. Л. «превосходно знает» (не случайно, по мнению Гуревича, большинство микроисторических трудов было посвящено Новому времени). Это служило опровержению высказанной Ю. Л. критики в адрес истории ментальностей и исторической антропологии в целом, так что медиевисты оказывались обречены сосредотачиваться на исследовании коллективных представлений [101] . Характерно, что и Ю. Л. в первой версии статьи «Что за „Казус“?» упоминал о сложности обращения к индивидуальному в отдаленные эпохи прошлого – не только в силу скудости необходимых для этого источников, но и из-за сомнений специалистов в самом существовании индивидуального в Средние века, – что потом было целиком из текста убрано, поскольку источники, неожиданным образом, во все большем числе теперь сообщали иное [102] . Л. М. Баткин, доброжелательно и иронично критикуя и возмущенную позицию Гуревича, и воодушевление Ю. Л. (как и выступления почти всех других участников конференции), развивал аргументацию, высказывавшуюся им прежде как об историческом синтезе, всегда остающемся лишь горизонтом каждого отдельного исследования, так и о неустранимом прогрессе в ходе истории и о том, что именно следует понимать под предложенной им в статье 1986 г. дополнительностью социологического и культурологического (бахтинского) подходов, а значит, и под индивидуальной уникальностью [103] . Ни тот ни другой критик не приняли (не услышали?) прочерченной Ю. Л. связи между отказом от гомогенного видения «общественного целого» и обращением к индивиду, чья субъективность и чей выбор существуют и за пределами социальных институтов, структур и систем, в их «разъемах».

101

Гуревич А. Я. Не «Вперед, к Геродоту!», а назад – к анекдотам // Историк в поиске. С. 234–239.

102

Ср. об этом: Бессмертный Ю. Л. Несколько вводных замечаний. С. 7.

103

Баткин Л. М. Заметки о современном историческом разуме.