Кем был Иисус из Назарета?
Шрифт:
Прежде всего, несколько слов о том, в каком смысле выражение «сын человеческий» используется в Ветхом Завете, то есть священных Писаниях иудаизма (а оно там используется, причём неоднократно). Первое и основное его значение — это просто человек. Вот пример из знаменитого псалма:
Когда взираю я на небеса Твои, дело перстов Твоих,на луну и звёзды, которые Ты поставил,то что есть человек, что Ты помнишь его,и сын человеческий, что ты посещаешь его?Немного ты умалил его пред Богом:славой и честью увенчал его;поставил его владыкою над делами рук Твоих;всё положил под ноги его.Это
Видел я в ночных видениях: вот, с облаками небесными шёл как бы Сын человеческий, дошёл до Ветхого днями и подведён был к Нему. И ему была дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему. Владычество его — владычество вечное, которое не прейдёт, и царство его не разрушится.
«Ветхий днями» — это Бог. Что касается «Сына человеческого», то образ здесь опирается на обычную идиому («сын человеческий» = «человек»). В контексте отрывка имеется в виду следующее: сначала в мировой истории одна тираническая империя сменяет другую (их символизируют звери); затем на смену им приходит гуманное теократическое царство (его символизирует человек). Характер символа, однако, в данном случае оставляет возможность для второго смысла: «сын человеческий» не просто как теократия, царство «святых Всевышнего» (основной момент у Даниила), но и как конкретная личность (человека или ангела). Отрывок Дан 7:13–14 оказал колоссальное влияние на иудейскую и христианскую экзегезу: как иудеи, так и христиане пытались найти в нём указание на свои представления о конце времён.
Евангельские высказывания о «сыне человеческом» учёные обычно условно делят на три основные группы.
1. Земное служение Иисуса. Например: «Сын человеческий есть господин и субботы» (Мк 2:28). Или: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф 8:20/Лк 9:58; Фома 86). Эти случаи связаны с обычным бытовым словоупотреблением («сын человеческий» = «человек»). Имеется в виду: «Человек есть господин и субботы» (т. е. не должен быть рабом многочисленных правил о соблюдении субботы), «человеку негде переночевать» (т. е. речь о трудной судьбе, которая подчас бывает у людей). В некоторых из этих случаев Иисус имеет в виду под человеком прежде всего самого себя, высказываясь о себе в третьем лице.
2. Указания на грядущую смерть и воскресение Иисуса. Таких высказываний довольно много, например: «Сыну Человеческому... надлежит много пострадать и быть униженным» (Мк 9:12); «Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать жизнь свою для искупления многих» (Мк 10:45). Здесь по контексту получается, что «сыном человеческим» Иисус называет самого себя. В основе лежит всё тот же базовый смысл. Вполне возможно, что в высказывания этой группы выражение «сын человеческий» задним числом добавили христиане, зная любовь к нему Иисуса и тот факт, что иногда он использовал его для самоименования.
3. Указания на грядущее прославление или Суд. Здесь предполагается апокалиптический контекст, например: «Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою» (Мк 13:26); «вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы грядущего на облаках небесных» (Мк 14:62). Здесь явно используются образы из Книги Даниила. Ясно, что здесь евангелисты имеют в виду под «Сыном Человеческим» прежде всего Иисуса. Но принадлежат ли самому Иисусу эти слова?
В аутентичности первой группы не приходится сомневаться: у христиан не было богословских причин выдумывать подобные вещи. По-видимому, Иисусу нравилось библейское выражение «сын человеческий», и он часто использовал его, говоря о людях вообще. Насколько мы можем судить, пришлось оно ему по душе и как самообозначение. Почему? Возможно, как выражение скромности. Восторги толпы, его новая роль апокалиптического пророка, возвещающего и даже неким образом приносящего Царство, — всё это было для него не только ново и необычно, но и выглядело в чём-то опасно. Он полагал, что совершаемые им исцеления и экзорцизмы могут переключить всё внимание на него, тогда как единственно важна центральность Бога (см. выше пункт 1). Соотнося происходящие события (а значит, и себя!) с библейскими пророчествами, он пришёл к выводу, что если какой-то библейский титул ему бы и подошёл, то это титул «сын человеческий», —
именно вследствие того, что это, собственно, и не титул вовсе, а просто обозначение причастности к роду человеческому, с его тленностью, смертностью и сложной судьбой.Приходили ли Иисусу на ум ассоциации с Дан 7:13–14? Полностью полагаться на достоверность высказываний, говорящих о будущем оправдании Сына Человеческого, никоим образом нельзя. Кажется сомнительной, однако, позиция тех исследователей, которые рассуждают в категориях альтернативы: либо Иисус не произносил слов в Мк 13:26 (и тому подобных), либо произносил и верил в своё второе пришествие. Будучи полон апокалиптических чаяний, Иисус, без сомнения, цитировал и перефразировал Дан 7:13–14 не раз. Без сомнения, уповал он и на указанное там грядущее оправдание народа Божьего («сына человеческого»), на смену хищных империй подлинной гуманной теократией. Своё собственное отношение к Дан 7:13–14 он мог понимать как участие в грядущем оправдании народа Божьего — участие одновременно рядовое (один из многих), но в каком-то смысле и не рядовое, потому что Иисус есть основное орудие Божие, через которое наступает Царство. Это не означает, что Иисус непременно идентифицировал себя с «Сыном человеческим» из Дан 7:13–14. Взаимосвязь — да, но не идентичность.
5. Мессия
Как мы уже сказали в предыдущих главах, эсхатологические надежды еврейских современников Иисуса были весьма многообразны: единой чёткой схемы не существовало. Многие ожидали скорого конца времён, но не все связывали его с Мессией («Помазанником»). Одни думали, что Бог лично установит новое Царство, другие предполагали участие какого-либо великого ангела. Что касается специфически мессианских ожиданий, то и здесь отсутствовал стандарт. Скажем, ессейская секта Кумрана ожидала сразу трёх помазанников-мессий: помазанного Пророка, помазанного Первосвященника и помазанного Царя. За пределами Кумрана, впрочем, надежды чаще сводились к тому, что вместо коррумпированных и нечестивых правителей на трон вернётся законный потомок великого царя Давида, который установит праведное Царство. (Хороший аналог в художественной литературе мы находим у Толкиена во «Властелине колец», где возвращение государя — явная аллюзия на библейскую мессианскую тему.)
Как вписывается Иисус в эти надежды? Разумеется, он никак не подходил на роль помазанного Первосвященника: его происхождение из колена Иуды автоматически исключало его из кандидатур, да и ни из чего в текстах не видно, чтобы он претендовал на нечто подобное. Евангелисты и другие новозаветные авторы, как известно, видят в Иисусе прежде всего давидического Мессию. Их логика понятна. Они ориентируются на родословную Иисуса: Иисус происходил, в сущности, из старинной аристократии (пусть даже обедневшей, оттеснённой на обочину общества, её линии). Поскольку чаяли-то все израильтяне, главным образом, справедливой теократии, а Иисус был её вестником, такой взгляд на Иисуса вполне понятен. В самом деле, чего проще? Иисус имеет законное право на трон Давида, Иисус — главный провозвестник будущей теократии, Иисус собирает всех верных вокруг себя, и к тому же назначил двенадцать правителей для восстановленных двенадцати колен Израилевых. Вывод ясен: давидический Мессия.
Все эти выкладки хорошо сходятся, и тем удивительнее, что у нас нет ни одного мало-мальски надёжного высказывания, где Иисус называл бы себя Мессией или хотя бы выражал недвусмысленное согласие на эту роль и титул. Рассмотрим два единственных отрывка, где это может иметь место. Первый из них — исповедание Петра в Кесарии Филипповой. Вот как его описывает древнейший наш источник, Евангелие от Марка:
И пошёл Иисус с учениками своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою он спрашивал учеников своих: «За кого почитают меня люди?» Они отвечали: «За Иоанна Крестителя; другие же — за Илию; а иные — за одного из пророков». Он говорит им: «А вы за кого почитаете меня?» Пётр сказал ему в ответ: «Ты — Мессия». Но (Иисус) запретил им, чтобы никому о нём не рассказывали.
Под Мессией в данном случае понимается давидический Мессия. Но что стоит за реакцией Иисуса? Уже Матфей счёл нужным вложить в уста Иисуса развернутое одобрение (хотя и с оговоркой в Мф 16:20), а последующая христианская традиция обычно воспринимала Мк 8:27–30, как если бы там было сказано: «Да, правильно, но помалкивайте об этом». Однако этих слов Иисус не произносит, да и вообще, если называть вещи своими именами, не говорит ни чёткого да, ни чёткого нет. Чуть ниже он называет Петра «сатаной» (т. е. «противящимся» Мк 8:33/Мф 16:23), и ясно, что Пётр не понял его намерения. В общем, создаётся впечатление, что если имеется в виду и «да», то не безусловное. Более того, заметим, что мнения тех людей, которые считают его за Илию или пророка, не опровергнуты. Стало быть, вопреки популярному мнению Иисус здесь отнюдь не даёт согласия (или, по крайней мере, ясного согласия) называться Мессией.