Кембрия. Трилогия

Посетителями оказались Тристан и Бриана. Что никак не помешало новообретенным сестрам устроить игру в "благородную даму на смертном одре". Немайн под ручки затащили в постель, сменили рубашку, наложили верхнее платье – валлийское, с широкими рукавами. Тоже слишком большое. А нижнее, с узкими, на сломанную руку натягивать и пробовать не стали. Задумались. Меньше трех слоев одежды нацепить – позор для девушки из хорошего семейства. Непристойность. Сошлись на пледе – но не наворачивать по‑римски, а просто подоткнуть. Ну и подложили целую гору подушек с вереском. Сложнее оказалось с обувью. Валлийские обычаи вполне позволяли леди щеголять по торфяникам в сапогах. Но не валяться в них в постели! Показаться же на людях босой означало позор или умерщвление плоти от скорби либо раскаяния. Тут началась целая дискуссия.

Клирик слушал эти рассуждения и соображал: а что такое, собственно, представляет собой "Голова Грифона" и ее славный хозяин? Понятия, которыми оперировали сестрички, были совсем не из бюргерского ряда. И даже не мелкого дворянства. На «шляхетство» скорее тянули жители холмов, нравом и гонором сильно напоминавшие однодворцев да арендаторов Речи Посполитой, хватающиеся за саблю при малейшей угрозе своей ледащей чести, и не упускающие случая похвалиться и перехвалиться. У Дэффида собирались немного другие люди. Спокойные. С бесконечным запасом внутреннего достоинства и осознания своей высшей годности. А сам он, если вспомнить давнюю аналогию с клубом, явно был не шинкарь "чего‑изволите", не «эй‑хозяин», а чистокровный "сэр председатель" без примеси. Местами тянул даже на "достопочтеннейшего сэра председателя". Которому не в лом лично проставлять пиво каждому члену клуба…

– Раз мне вставать нельзя, ноги можно просто укутать, – предложил Клирик в качестве опыта, – а то обуваться ради лежания…

– Грязно. Все равно, что постель топтать! – это Эйра. Впечатлительная, торопливая. Порох с перцем! – Я, например, больше возлежать в туфлях не буду. Даже сняв подставную подошву! Это так по‑плебейски. Получается, что ты всегда готова встать!

– Кстати, потом нужно будет сшить муфточки для ног. Тонкие – на лето. И теплые – на зиму, – это Эйлет. Практична. Рассудительна. При этом самая светленькая из всех! А самая темненькая теперь Немайн…

– Меховые! Мягонькие. Заячьи. Нет, лучше кротовые, – Сиан. Любит все умильненькое? Наверняка – включая ушастых богинь?

– Шкуры убитых животных – варварство, – Тулла. Старшая. Замужняя – и оттого немного чужая остальной компании. Пока ей это нравится.

– Тогда снаружи тонкий лен, а мехом внутрь! Слушай, Немайн, а ты умная… – А Гвен подлизывается. Отдает чужую славу. И к врачу идти боится. Храп‑то может и операцией закончиться. Мог, по крайней мере, в двадцать первом веке.

Вот и весь эксперимент. Никакого "так положено". Никакой оглядки на "Марью Алексевну". Девушки сами создают моду. При этом заранее уверены: то, что введут они, будет обществом принято. И при этом не гнушаются поднести гостю эль с мясными шариками. Сюрреализм. "Негоже лилиям прясть" наоборот. Ну так и что из того? Каковы сэры, таковы и леди.

Как только впустили Бриану та немедленно велела расположить больную по‑другому. Не величественно, не удобно, а правильно.

На уголке постели, в ногах, устроился Тристан – слушать очередную сказку "про Кухулина". Как ни странно, несмотря на настоящее сражение позавчера и кучу новых впечатлений, упражнений он не позабыл, и продолжал отрабатывать первый удар «мельницы». К болящей же сиде пришел за новой порцией вдохновения, так что грех было разочаровывать. Из пересказов произошедшего у западных ворот он, кажется, сделал один вывод: Немайн умеет победить, даже проиграв. Кельтская традиция одобряла героические единоборства. Неписаный кодекс был строг и благороден, дозволялись и совместные пиры противников между схватками, и замена негодного оружия, обеспечивалась безопасность зрителей, оговаривалось недопущение кровной мести. Но итог боя, знак победы, был один – отрубленная голова.

Так было до римлян. Явившиеся на полуостров захватчики не стали запрещать поединки в стиле кардинала Ришелье. Они решили проблему красивее: потребовали, чтобы все дуэли перенесли в цирк. Мол, режьте друг друга: и гарнизону потеха, и горячих голов в округе поменьше. Почему‑то количество поединков пошло на спад. Христианство вновь вынесло бои наружу – и головы побежденных теперь клали с телом в гроб. Но вырождения смертоубийства в бой до первой крови не случилось. Был, правда, еще рыцарский турнир – но там боевыми копьями не пользовались.

В головах сидела Бриана. И осторожно массировала руку сиды. Сломанную, разумеется. Рука болела. Зато гематома почти ушла, и костная мозоль, по словам Брианы, формировалась правильно и быстро.

– Морриган нападала на Кухулина трижды, – рассказывала Немайн, – и каждый раз когда он бился с другим воином. Первый раз обернулась коровой, и попыталась боднуть героя. Кухулин сломал ей ногу, но отвлекся и был ранен. Морриган, однако, подстерегла его в воде. Обернулась угрем – а это умно, у угрей‑то все тело – один хвост, значит, ей не было больно, и не мешала сломанная нога. Хвост‑то Кухулин ей и отдавил, но опять был ранен. В третий раз богиня превратилась в волчицу – а вот это была промашка! Волк на трех лапах да с изломанным хвостом – жалко выглядит, но Кухулин ей еще и глаз выколол. При этом снова был ранен…

– Так и ты, Учитель? – вот именно так, и не иначе, в мужском роде и с большой буквы. – Варварский герой ударил тебя, сломал руку, но ты его ранила?

– Так, да не так. Норманн отвлекся – и был убит. Королем Гулидиеном.

– Так он с ним дрался после.

– Именно. Если бы я меньше продержала варвара под стеной, он успел бы уйти – если был не дурак. А дурак сжег бы предместье, а уйти не успел. Но вождю норманнов было до Кухулина далеко. Ирландец ведь и Морриган к себе не подпустил, и другим себя убить не позволил. У‑у‑у‑уй!

Клирик не удержал стона. Бриана нажала куда‑то не туда, и руку прострелило болью от пальцев до плеча.

– Терпи, – ученица лекаря и не подумала приостановить пытку. – с массажем и опухоль быстрей сойдет, и кость крепче схватится.

– Очень больно? – поинтересовался Тристан, – мне еще костей не ломали.

– Радуйся, – откликнулся Клирик, – а у меня и раньше переломы случались… Есть с чем сравнить. Знаешь, на этот раз менее больно. И Бриана хорошо справляется. Если сравнивать с костоправами, у которых мне доводилось лечиться.

То ли вереск оказался тем еще дурманом, то ли у эльфов болевой порог повыше. Чего Клирик пока не замечал.

– Уже все, – Бриана сноровисто восстанавливала повязку, – на сегодня, конечно. Отец говорит, через неделю можешь вылезти из постели. Но никакого фехтования!

– Ну теорию‑то можно!

– Нельзя. Увлечешься, начнешь показывать…

Немайн даже вздохнуть тяжко не могла – больно. Клирик констатировал – придется менять планы на менее обременительные.

С изучением клановой родни и законов о колдовстве пришлось подождать – к Немайн, наконец, прорвался сэр Кэррадок. На втором этаже "Головы Грифона" разыгралась милая сцена, достойная пера сэра Томаса Мэллори и других артурописцев. Парадно одетый рыцарь – не в турнирных доспехах шестнадцатого века, разумеется, а в удушающе жаркой по летнему времени шерстяной тоге – при всем честном народе валится белыми штанами на пол перед ложем прекрасной – хотя синемордой и кошкоухой – дамы, та благосклонно внимает нижайшей просьбе простить допущенную в пылу битвы некуртуазность. И, стыдливо зардевшись, благородно освобождает галантного кавалера от невеликой вины. Клирик чуть сам слезу не пустил, представив сцену со стороны. Хотя румянец был вызван еле сдержанным приступом смешливости. Ибо сэр Кэррадок, чисто выбрившись – с местными бритвами немалый подвиг, который Немайн успела пронаблюдать в исполнении Дэффида – расчесав и закрутив кверху роскошные усы, вычесав и собрав в хвост длинные волосы, нацепив полдюжины самоцветных перстней и расшитую черным жемчугом рубаху, не забыл плотно закусить мясными шариками с чесноком. Его вины тут не было: камбрийские дамы любили чеснок ничуть не меньше кавалеров. Да и Клирик как раз собирался отдать должное блюду, состоящему из чеснока и лука в большей степени, чем из номинально главного компонента – баранины. Но все равно получилось смешно. Приземленный запах против возвышенного образа.

Неделю спустя Кэррадок перехватил Немайн, когда та выползла в город – солнышку порадоваться. Долго ходил вокруг да около. И – попросил снять заклятие. Снова пришлось быстро думать. С точки зрения Клирика, ничего страшного не произошло: банальная влюбленность. Рослый и плечистый Кэррадок Вилис‑Кэдман оказался одним из нередких доказательств взаимного влечения крайностей, поскольку и до того заглядывался на девушек низеньких да худеньких. Впрочем, до действительно серьезных намерений дело пока не доходило. Закаленному в походах и пограничных стычках бойцу было на вид около двадцати пяти, по меркам темных веков – человек средних лет, но жены себе рыцарь пока не нашел.