Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Сида топталась на месте.

— Заходи. Иначе мне не о чем будет статью написать.

— Угу. Дай вдохнуть.

Запах кожаной обивки, вот чудо, натуральной, сухой чистый воздух, прогнанный сквозь три климатизатора — меньше от питерской сырости не спасут — Немайн тянула через себя, как приговорённый последнюю затяжку. Не петь — значит не жить, и точка. А петь — это жить как-то совсем иначе, родиться заново… Что ж, ей не впервой! Наконец, лёгкие заполнились, дальше не лезло. Осталось только толкнуть дверь.

Её не заметили.

Единственный находящийся на месте сотрудник деканата разглядывал потолок, словно карту неведомой планеты. С таким восторгом, что ногами в коротковатых брюках подёргивал. При этом указательные пальцы рук лихорадочно вращались друг вокруг друга.

— А если так, то что? — вопрошал он пространство.

Немайн удивилась. Такое было уместнее на композиторском.

— Таким образом, высчитав дивиргенцию по указанному контуру, мы получим под смешаной производной по дэ икс, дэ игрек и дэ зэт мгновенное значение для каппа…

Немайн не удержала воздух внутри, громко выдохнула. Звук оборвал танец пальцев, они сомкнулись. Узкое лицо развернулось к посетительнице. Висок блеснул тонкими нитями седины в тёмно-коричневой, как иная нефть, шевелюре.

— Слава Эру Элуватару, — спокойно сообщил тот, — Чем скромный замдекана может служить дивной?

Немайн дёрнула ухом.

— Может, я лучше в «чайковку» попробую…

— Там, в Москве, снобы, там не поймут! Кстати, почему у тебя Нарья, это же игрушка Гэндальфа?

— Какая Нарья?

— А кольцо…

Немайн скосила глаза. На пальце переливался имперский рубин. Воск, закрывавший его, куда-то пропал. Объясняться не хотелось.

— А дивиргенция?

— Что?

— Вы ж, наверняка, и системку уравнений в частных производных в уме решить можете? А то и спектральным анализом балуетесь! И что вы делаете здесь?

Замдекана посмотерел на Немайн иначе. Совсем. Словно вот забежала мышка, покрутилась — и превратилась в человека.

— А вы? — спросил он, склонив голову набок, отчего стал немного похож на старшего из друидов, — А вот вы — считаете дивиргенции в уме?

— Не считаю. Кратный интеграл мой предел. Ну, может, ещё типовое уравнение матфизики с несложными граничными условиями. Инженеру хватает, знаете ли.

— Специальность? — резко спросил замдекана.

— Гидротехнические сооружения и порты.

— А… Рад знакомству. Будет третий нормальный человек на факультете, — уши и кольцо замдекана уже не замечал, — На подготовительное?

— Да. А кто второй?

— Увидишь, он в комиссии. Кстати, тебе почти коллега — конструктор с «Рубина», здесь совмещает. Ты порты строишь, он — то, что в них заходит. Вот. Бери анкету, заполняй. Сколько стоит у нас второе высшее, в курсе?

— Да.

Анкета Немайн порадовала — поскольку представляла собой лист электронной бумаги. Пусть и похуже той, которой привык баловаться Клирик в концерне — ту можно было гнуть и мять, как душе угодно, а эту только сворачивать в трубочку, но всё-таки не средневековье!

Устроилась в уголке, вытащила из футляра, в который сворачивался лист, стило, и принялась заполнять. Заодно — дивилась, насколько же история — в том числе и техническая — повторяется. Были же некогда свитки — и вот, появились снова. Ещё несколько лет назад были господствующей технологией… Но хватило их ненадолго. Скоро уйдут — как только новые модели догонят по цене.

Стилус бодро бегал по строчкам. Документы пришлось разложить и в них подглыдывать, причём некоторые вещи оказались для Немайн небольшим шоком. Например паспорт. Она ожидала российский, но вместо него обнаружилась книжечка с воспетым ещё Маяковским "двуспальным британским лёвою". Да, всё верно. Имя: Немайн Неметона Кэдманс. Гордых клановых приставок англичане валлийцам не сохранили… Дата выдачи паспорта — полгода назад, в Кармартене.

Мягко прошуршала дверь.

— Валюша, хорошо, что ты пришла. Посиди пока тут, прими документы…

— А у вас что, опять идея?

— Именно.

Замдекана убежал.

Вошедшая с первого взгляда не понравилась Немайн — совершенно взаимно. Было в ней нечто нарочитое, которое часто воспитывается в мелких служащих, решивших — сдуру или по веской причине, неважно, что карьера закончилась, не начавшись. И которых слегка распустило начальство. То ли выражение лица, то ли осанка — то ли тон и выбор слов в двух фразах — а историю болезни можно заполнять.

В бульоне офиса эта болезнь не так опасна для окружающих — и то зависит, от того, на какой должности обретается больной. Если он получит хоть какую работу с людьми — пиши пропало, и работа не пойдёт, и люди нервы истреплют. Но вот в учебном заведении… Там, где будут люди, у которых всё впереди — и над которыми мелкое чудовище получит свою маленькую власть. Та, у кого не жизнь не получилось, над теми, у кого получиться может.

Самое обидное, что в такое крысообразное нормальный человек превращается подчас очень быстро — месяцев за шесть, а то и меньше. Лечение припоминалось одно — направить на производство, да там, точно по определению Ильфа и Петрова, "загнать в бутылку". Если болезнь удавалось прихватить достаточно рано — и следа не оставалось. Или оставалось — в виде склонности изредка болезненно цапнуть словом. Немного виновато и почти по-дружески. Но эта девушка, похоже, болела несколько лет — да и случай её относился не к техническим наукам, там было проще. А тут…

Неважно, насколько хорош голос у девочки — она не нашла себе работы. И осталась при кафедре. Бумажки перекладывать. При этом, наверняка, ещё и приняли кого-то с курса в магистратуру… И этот кто-то работал рядом, на такой же должностишке — но имел перспективу. А потом ушёл — то ли на сцену, то ли в преподавание. А она осталась. Без перспективы.

Когда ученик превосходит учителя — у того есть утешение. А когда выпускники год за годом обходят вот такую бедолагу — а она к ним руку не приложила, наоборот, гадила? Как могла — по мелочи, по крайней мере — обычно. Вот тут и уходят остатки совести, и начинается партизанщина. Когда ни одна возможность сделать подлость не упускается. Это по отношению к средним студентам. Хвостистам такое существо иногда даже сочувствует — но если возможность хороша, бьёт всё равно. Лучшим же гадит самозабвенно…

Немайн попыталась представить пути исцеления. А ведь индустриальный метод, наверное, сработает… В оперу не возьмут — загнать в рок-группу, да погонять с туром по Сибири. Чтоб пусть второй голос, третий — но пела. Впрочем, может не помочь. Далеко зашло. Если вот сейчас эта дурёха дуется на непонятную ушастую гостью уже за то, что нужно будет принимать документы — вероятно, неизлечима. И ведь снаружи — почти человек…

Немайн вернулась к анкете. Дата рождения — 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа — возраст. И что писать? Честно — четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно — несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…