Кенгуру
Шрифт:
Когда удалось наконец обогнать трейлер, Варью взглянул на инженера:
— Скажите, а что в этих ящиках?
— В одном — большой манипулятор, в остальных — тяжелое стекло и еще кое-какие вещи.
— Это для электростанции?
— Они используются и в атомных электростанциях, но сейчас мы их везем для другой цели. По соседству с электростанцией будет установлена дозиметрическая и лучезащитная лаборатория...
— А там что будет?
— Там будем вести исследовательскую работу... Измерение радиоактивности, лучевая гигиена, лечение...
— Вы разве не инженер?
— Инженер. В такой лаборатории все вместе
работают: врачи, физики, инженеры. Задача у них
— Много там народу нужно?
— Много. А что?
— Интересуют меня такие новые дела.
— Если захотите, можете тоже устроиться. Вы женаты?
— Нет... Пока нет.
— Жаль. Если б женаты были, сразу бы получили двухкомнатную квартиру. Сo всеми удобствами. Зарплата хорошая. И жена бы нашла себе работу.
— На что там шофер может сгодиться?
— Мало ли на что. Например, можете к нам в лабораторию идти, изотопы возить... Платим хорошо: вредная работа.
— Что такое — изотопы?
— В энергетике сейчас используют три вида ядерного топлива: уран-233, уран-235 и плутоний-239. Из них только уран-235 — природный элемент, а остальные производятся в реакторах. Их мы называем изотопами. Вот их вам и пришлось бы возить. Перевозка осуществляется в контейнере с двойными стенками. К нему получаете путевой лист, на котором все написано — даже то, через сколько дней и с какой минимальной внешней загрязненностью должны быть возвращены контейнеры. Радиоактивные вещества только так можно транспортировать. Особых забот у вас с этим не будет: води без аварий — вот и все... Ну, как? Подходит?
— Надо подумать... Скажите, а что будет, если эти самые атомы вырвутся наружу?
— Не вырвутся.
— Ну а все же? Если что-нибудь случится, например?
— Самое опасное — активная зона. Все зависит от экранирования. В Хиросиме, скажем, выгорела территория величиной более чем в одиннадцать квадратных километров, а в Нагасаки, куда сбросили бомбу с тем же радиусом действия,— всего три квадратных километра. Это потому, что Нагасаки экранируют холмы. На электростанций тоже глав ное — экранирование. Конечно, какое-то количество радиоактивных веществ выходит через трубы, но это не существенно. Более серьезный случай — дефект в холодильной установке: если лопнет труба, много радиоактивных веществ попадет в воду. Но у нас есть способы, чтобы это предупредить.
— А если все же лопнет труба, тогда что?
— Это плохо.
— И только?
— Очень плохо. Но не забывайте, что мы постоянно подвергаемся воздействию некоторого количества радиации. Это так называемое фоновое излучение. Скажем, красите вы что-нибудь люминофорами или смотрите телевизор, строите дом или дорожку из шлака, взятого в окрестностях Татабани,— на вас обязательно воздействует какое-то небольшое излучение. Затем вследствие ядерных испытаний в воздух попадает большое количество радиоактивных веществ. Стронций даже накапливается в живых организмах. В растениях, в тканях животных. Вы, может быть, пьете его, например, с молоком. В пятьдесят третьем году содержание стронция-90 в продуктах питания составляло ноль целых четыре десятых единицы, а сегодня — уже шесть целых пять десятых единицы.
У Варью даже испортилось настроение от этих слов... Они проехали Дунафёльдвар, когда он снова посмотрел на инженера. «Что это за человек? — размышлял он про себя. — Чуть старше меня, а говорит такие вещи, что жить неохота...» Сквозь коричневатый едкий дым «Мункаша» Варью сказал инженеру:
— А вы что-нибудь слышали об Эмерсоне?
—
Нет, не слышал.— Это музыкант один. Выступает вместе с Грегом Лейком и Карлом Палмером. У них ансамбль.
— A-а... Такие петухи мохноногие.
— Что?
— Петухи мохноногие... Я их так называю. Оденут какую-нибудь кацавейку, прыгают по сцене и орут.
— Что-то в этом роде... только у этих смысл есть. Они хотят чего-то. У них есть песня о бронированном чудовище, которое хочет весь мир уничтожить,— но тут приходит маленький лев и своей песней спасает мир. Если вы не против, я включу.
— Конечно, ради бога... Это ваши владения.
— Если вам не интересно, я не буду включать.
— Нет, нет. Интересно. Включайте.
— Честное слово, интересно?
— Честное слово. Давайте включайте.
Варью поставил кассету с записями ЭЛП и нажал кнопку. Он смотрел на дорогу, слушал песню Грега Лейка — разумеется, вместе с музыкой. Время от времени поглядывал на инженера, пытаясь угадать, что чувствует и что думает этот молодой человек со строгим лицом. Но лицо инженера оставалось непроницаемым. Лента кончилась у Дунакёмлёда. Варью закурил, подождал немного, потом обернулся к инженеру.
— Как вы думаете, может маленький лев этой песней спасти мир от бронированного чудовища?
Инженер тоже закурил. Сделал несколько затяжек, потом скривил губы.
— Видите ли... что бы я ни сказал, все это будет ненаучно.
— Ну и что! И пусть.
— Тоже верно... Так вот: маленький лев, конечно, поет хорошо, но спасти мир этой песней все равно нельзя.
— А если бы песня была еще лучше?
— Песня?
— И если бы маленький лев пел еще лучше?
— Может, это и изменило бы дело... Беда в том, что мы, инженеры, физики, слишком много знаем... по крайней мере, в этой области. Знаем, что может произойти при определенном стечении обстоятельств, но сами эти обстоятельства, то, как они складываются, нам почти не подвластны. И все-таки я живу так, будто на планете нашей все в порядке и мир движется в том направлении, в каком нужно. Я заставляю себя верить в это. Верить во что-то необходимо. Верить в прогресс, в будущее. Каждый день я снова и снова стараюсь думать о том, что мы работаем для будущего. И если бы я потерял способность в это верить, не знаю, что бы с нами было... С нами и с вами...
— С нами, с остальными?
— Да. Со всеми вами.
Варью снова стало грустно. Он пытался вдуматься в услышанное, но чем больше вдумывался, тем грустнее ему становилось. Он чувствовал, что инженер говорит от души и что ему можно верить. Если что-то случится, он, конечно, будет на месте... Он сделает все, что возможно, потому что знает, когда и что нужно делать. И наверняка сделает все, что можно сделать заранее, чтобы не случилось самое страшное... И все же у Варью оставалось какое-то сомнение. Ему захотелось продолжить разговор, хотя инженер уже был занят мыслями о скором прибытии, о разгрузке. Он явно торопился и от этого нервничал: выбросил сигарету, то и дело поглядывал на груз в кузове.
— А вы женаты? — спросил Варью.
— Да. Двое детей у меня.
— Живете в Пеште?
— Да, на улице Фюреди.
— Так что вам сюда ездить придется... Каждую неделю... Или, если есть машина...
— Да нет, мы переедем в Пакш.
— Ага... А если все-таки случится что-нибудь?
— Не случится. Ну а если случится, я должен быть там. Это — моя работа. Для этого я столько лет учился в Будапеште и в Москве.
— Понятно,— сказал Варью,— понятно...
Он еще раз внимательно посмотрел на инженера и подумал, что лицо у того не столько строгое, сколько озабоченное и усталое.