Кенилворт

Он дал Тресилиану пергаментный свиток, испещренный сверху, и снизу, и на полях символами семи планет, самым занятным образом перемешанными с кабалистическими знаками и отрывками на греческом и еврейском языках. В середине помещены были латинские стихи какого-то кабалистического автора, написанные столь отчетливо, что даже царивший кругом полумрак не помешал Тресилиану прочесть их. Вот этот текст:

Si fixum solvas, iaciasque volare solutum,Et volucrem figas, facient te vivere tutum;Si pariat ventum, valet auri pondere centum;Ventus ubi vult spirat. — Capiat qui capere potest. note 55

Note55

Если дашь испариться раствору твердого тела, А летучую смесь сохранишь, будешь жить без предела. Если ветер создаст она, сто золотых это стоит. Ветер дует где хочет. — Лови, кто может поймать! (лат.).

— Должен сознаться, — сказал Тресилиан, — что из всей этой тарабарщины я улавливаю только смысл последних слов, которые, видимо, означают: «Лови, кто может поймать!»

— Это и есть, — продолжал кузнец, — тот самый принцип, которым руководствовался мой достойный друг и хозяин, доктор Добуби, пока, одолеваемый собственной фантазией и уверовавший в свое великое искусство в алхимии, он не начал, обманывая себя самого, тратить деньги, полученные от обмана других людей. И вот он отыскал или построил себе, черт его там знает, эту тайную лабораторию, в которую стал уединяться от своих пациентов и учеников. А они, конечно, полагали, что его длительные и таинственные отлучки из обычного местопребывания в городке Фэррингдоне вызваны усиленными занятиями мистическими науками и сношениями с миром невидимых существ. Меня он тоже пытался одурачить. Хоть я ему особенно и не противоречил, но он видел, что я знаю слишком много о его тайнах, чтобы дальше быть ему безопасным сотоварищем. А тем временем его добрая — или, вернее, недобрая — слава все возрастала, и многие прибегали к его помощи в полной уверенности, что он колдун. И его предполагаемые знания в области тайных наук привлекали к нему даже лиц, слишком могущественных, чтобы их назвать открыто, и для целей, слишком опасных, чтобы о них упоминать. Люди проклинали его и угрожали ему, а меня, скромного помощника в его ремесле, прозвали подпоркой дьявола. И как только я осмеливался показаться на деревенской улочке, на меня сразу обрушивался целый град камней. Наконец мой хозяин внезапно исчез. Он обманул меня, сказав, что удаляется в свою лабораторию, и запретил мне тревожить его в течение двух дней. Когда назначенный срок прошел, я забеспокоился и отправился в эту пещеру. Тут я увидел, что огонь погас, все реторты и склянки разбросаны как попало, а мне оставлена записка от ученого Добуби, как он любил себя величать. В ней говорилось, что мы больше никогда не встретимся, что он оставляет мне в наследство свои алхимические аппараты и пергамент, который сейчас у вас в руках. Он настойчиво советовал мне попробовать разгадать тайну этого пергамента, ибо это, дескать, обязательно приведет меня к открытию философского камня.

— И что ж, ты последовал этому мудрому совету? — спросил Тресилиан.

— Нет, ваша милость, — ответил кузнец. — Будучи по натуре своей осторожным и подозрительным, да еще зная, с кем имею дело, я, прежде чем отважиться развести огонь, решил тщательно обследовать пещеру, И в конце концов обнаружил маленький бочонок с порохом, старательно запрятанный под очагом. Конечно, стоило мне только начать великое дело превращения металлов, как вся пещера со всем своим добром превратилась бы в груду развалин и стала бы мне и бойней и могилой. Это излечило меня от страсти к алхимии, и я с охотой вернулся бы к своему честному молоту и наковальне. Но кто бы привел подковывать свою лошадь к подпорке дьявола? А тем временем я свел знакомство с этим славным Флибертиджиббетом, который как раз оказался тут же в Фэррингдоне со своим учителем, мудрым Эразмом Холидеем. Я завоевал расположение мальчика тем, что научил его некоторым фокусам, которые так нравятся детишкам в его годы. Обдумав и обсудив все как следует, мы решили, что, раз я не могу заняться своим ремеслом обычным способом, не стоит ли мне попробовать раздобыть себе работу среди этих невежественных крестьян, воспользовавшись их глупыми страхами и суевериями. И вот благодаря Флибертиджиббету, который распустил обо мне такую молву, у меня работы хватает с избытком. Но это дело рискованное, и я боюсь, что в конце концов прослыву тут чародеем. А потому я все жду благоприятного случая расстаться с этой пещерой. Только мне нужно покровительство какого-нибудь всеми уважаемого лица, которое могло бы защитить меня от ярости черни на случай, если меня вдруг узнают.

— А хорошо ли тебе знакомы дороги в этой местности? — спросил Тресилиан.

— Я мог бы проехать по всем ним в полночь, не заплутавшись, — ответил Уэйленд Смит, принявший теперь это имя.

— Но у тебя нет лошади, — напомнил Тресилиан.

— Прошу прощения, — возразил Уэйленд. — У меня есть лошаденка не хуже тех, на каких ездят иомены. Да, я и забыл сказать вам, что это лучшая часть наследства, оставленного мне медикусом, если не считать двух-трех его заветнейших врачебных секретов, которые я разведал без его ведома и против его желания.

— Тогда поди умойся и побрейся, — предложил Тресилиан, — да постарайся переменить одежду и выбрось ко всем чертям эти фантастические лохмотья. Так вот, если ты не будешь особенно болтлив и будешь мне предан, то сможешь некоторое время сопутствовать мне, покуда тут не позабудутся твои проделки. Ты обладаешь, как мне кажется, ловкостью и храбростью, а у меня такое дело, что может понадобиться и то и другое.

Уэйленд Смит с удовольствием принял это предложение и во всеуслышание объявил о своей преданности новому хозяину. Через несколько минут он переоделся, подстриг бороду, пригладил свои космы и так далее — словом, произвел такие разительные перемены в своей наружности, что Тресилиан не удержался от шутки, что, дескать, теперь ему не ахти как нужен покровитель, ибо вряд ли кто из старых знакомых сумеет его узнать.

— Мои должники-то не будут мне платить, — покачал головой Уэйленд, — а вот уж кредиторов самого разного толка провести будет не так-то легко. И, по правде говоря, я считаю себя в безопасности только под защитой знатного и видного джентльмена, такого вот, как ваша милость.

Сказав это, он повел Тресилиана к выходу из пещеры. Затем он заорал, призывая бесенка, который через мгновение появился с конской сбруей. Уэйленд закрыл и тщательно замаскировал потайную дверь, попутно заметив, что она еще может впоследствии пригодиться, да и инструменты тоже ведь чего-то стоят. На свист хозяина примчалась лошадка, которая спокойно паслась на выгоне и была приучена к такому зову. Пока он взнуздывал ее для дороги, Тресилиан тоже подтянул подпругу у своей лошади, и через несколько минут оба были готовы вскочить в седло,

Тут подошел Сладж пожелать им доброго пути.

— Ты собираешься покинуть меня, старый приятель, — сказал мальчишка. — Стало быть, конец всем нашим играм в прятки с этими трусливыми олухами, которых я приводил сюда, чтобы их битюгов подковывал сам дьявол со своими чертенятами?

— Совершенно верно, — ответил Уэйленд Смит. — Лучшие друзья, Флибертиджиббет, должны расстаться. Но ты, малыш, — единственное существо в долине Белого коня, которое мне жаль здесь покинуть.

— Ну, я не навек с тобой прощаюсь, — утешил его Дикки Сладж. — Ты же будешь на этих празднествах, не так ли, и я там буду. Ведь если учитель Холидей не возьмет меня с собой, то, клянусь дневным светом, которого мы совсем не видели в той темной яме, я сам туда явлюсь.

— Ну и хорошо, — одобрил Уэйленд. — Но только, ради бога, не поступай как-нибудь опрометчиво.

— Ты, кажется, принимаешь меня за ребенка — за обычного ребенка, и внушаешь мне, что опасно ходить без поводка. Но прежде чем вы отъедете от этих камней на милю, вы по безошибочному признаку убедитесь, что я бесенок почище, чем вы думаете. И я устрою так, что вы — если, конечно, сумеете воспользоваться положением — извлечете себе и пользу из моих проделок.

— Что ты еще задумал, малыш? — поинтересовался Тресилиан.

Но Флибертиджиббет в ответ только ухмыльнулся, совершил какой-то весьма замысловатый прыжок, пожелал им обоим доброго пути, посоветовав как можно скорее убраться подальше от этого места, и в заключение сам показал им пример, умчавшись домой с такой же необычайной стремительностью, с какой раньше парализовал все попытки Тресилиана поймать его.

— Догонять его бесполезно, — сказал Уэйленд Смит. — Ведь если ваша милость не искусник в охоте на жаворонков, то мы его никогда не изловим. А кроме того, зачем нам это нужно? Лучше поскорей убраться отсюда, как он советует.

Они вскочили на лошадей. Тресилиан пояснил своему проводнику, в каком направлении он намерен двигаться дальше, и они поехали вперед крупной рысью.

Проехав около мили, Тресилиан заметил своему спутнику, что его лошадь бежит более резво, нежели рано утром.

— Теперь вы убедились? — улыбнулся Уэйленд. — Это мой маленький секрет. К овсу я подмешал нечто такое, что часиков на шесть избавит вашу милость от необходимости пришпоривать ее. Да, не зря изучал я медицину и фармакопею!

— Надеюсь, — забеспокоился Тресилиан, — твои снадобья не причинят моему коню вреда?

— Не больше, чем кобылье молоко, которое он сосал еще жеребенком, — успокоил его кузнец. Он стал пространно описывать редкостные достоинства своего зелья, как вдруг его прервал взрыв такой оглушительной силы, как будто от подведенной мины взлетел на воздух крепостной вал осажденного города. Лошади вздрогнули, а всадники пребывали в неменьшем удивлении. Они обернулись посмотреть, откуда раздался этот громовой раскат, и над тем самым местом, которое только что покинули, увидели огромный столб черного дыма, восходивший к ясному, голубому небу,