Кеноби
Шрифт:
— Его мама?!
— Ага.
Почувствовав горячее дыхание бантенка, Эннилин нежно коснулась его мордочки. Детеныш нетерпеливо потоптался на месте.
— Мамаша, скорее всего, где-то глубоко в пустошах.
— Он не может ее найти?
— Будь у вас на лице столько волос, вы бы тоже заблудились. Для бантенка все, что больше его повседневной пищи, считается мамой.
— Хорошее правило. — Бен скрестил на груди руки и озабоченно посмотрел на гостью, ставшую между детенышем и хижиной. — И что же нам… то есть что же мне делать?
— Ш-ш-ш… — Она провела
— Вам — смотреть, как я направлю его в другую сторону.
Бен отступил, позволив гостье надавить бантенку на рога. Животное весило примерно на тонну больше, и тем не менее оно послушно попятилось вниз по склону. У подножия холма Эннилин развернула его и размашисто шлепнула. Тряхнув длинной лохматой шерстью, бантенок засеменил прочь.
— Он там не умрет?
— Нет. — Гостья достала платок и принялась вытирать руки. — Он недолго будет один. Если не найдет свое стадо, его приютит какой-нибудь тускен.
Отшельник кивнул:
— Примите благодарность от лица моей хижины. Я пытался… гм, успокоить его.
— Все в порядке. Скорее всего, он впервые встретил человека.
Эннилин уловила на губах Бена намек на улыбку, но он тут же развернулся и зашагал обратно к дому.
В магазине он явно выглядел счастливее, тогда как здесь казался чем-то удрученным. «То еще, должно быть, удовольствие — жить в одиночку в такой глуши».
Бен повернулся к ней:
— Зачем вы приехали, Эннилин?
— Спецдоставка. — Идя рядом, она указала на коробку с покупками. — Обычно местные воришки спешат смыться с товаром, не заплатив. Вы — единственный человек на моей памяти, кто заплатил и не забрал вещи.
— В таком случае я очень плохой вор. — Бен передвинул ведро в сомнительную тень от влагоуловителя и почесал голову. — Приношу извинения за доставленные неудобства. Надеюсь, я не причинил никакого ущерба…
— Это я должна извиняться. Обычно в моем магазине с покупателями обращаются куда дружелюбнее, — ответила гостья. — Когда вы так и не вернулись, я подумала, что они вас отпугнули.
— А… — Хозяин жилища огляделся по сторонам. — Нет, я просто занят был.
Эта сторона дома чем-то напомнила Эннилин джавскую барахолку — тут и там груды всевозможной рухляди, засыпаемой песком. А в стене зиял дверной проем, хотя самой двери не было. Вместо нее вход заслоняла купленная у нее занавеска из мешковины.
— Предыдущие жильцы тут многое не доделали, — сообщил Бен.
— И съехали они достаточно давно, судя по всему.
— Да. Я планировал построить собственный дом, но это оказалось сложнее, чем я предполагал, — ответил хозяин. — Впрочем, здесь хватает заброшенных зданий.
— Вам следует хотя бы дверь поставить.
Похоже, Бена ее слова развеселили:
— Вы пытаетесь продать мне что-то еще?
— Нет, всего лишь тревожусь, как бы вы не замерзли однажды ночью. На самом деле большую часть этого хлама следует хранить внутри. — Эннилин шагнула к небольшому
загону для эопи. — И вам стоит соорудить навес над кормушкой, иначе корм изжарится за час.— Эопи разве не все равно?
— Ей — да, а вот вам — нет, если хотите задержаться надолго в ее обществе.
— А-а. — Бен приподнял голову. — А я как раз повесил брезент над моими трубколистами.
— Нет, им нужно дышать. Суше, чем сейчас, они уже не станут.
— Тогда все приходит в равновесие, — резюмировал он, сдергивая парусину, которой были укрыты занесенные песком посадки. — Я опасался песчаной бури.
— Значит, вы уже знавали наши бури. Любой, кто знавал, будет бояться. Но сегодня бури не случится. Можно начинать беспокоиться, когда зароятся каменные шершни. Они точнее любого прогноза погоды.
Бен кивнул:
— Доставка на дом и прогноз погоды. У вас просто замечательный сервис!
— Только так я и поддерживаю свою монополию. Сохраняю клиентам жизнь. — Она указала на откинутый капюшон Бена. — Например, если хотите работать на солнцепеке, голову стоит начинать прятать еще до полудня.
Отшельник рассмеялся:
— Знаете, я ведь как-то выживал до вашего появления. — Тем не менее он послушно набросил капюшон на голову.
Эннилин улыбнулась:
— Просто о вас забочусь. Вы когда-нибудь слышали о Джеллионе Бруне?
— Нет.
— Неудивительно. — Она сняла с перевязи флягу и предложила хозяину. Тот отказался, а вот сама Эннилин сделала жадный глоток. — Брун был великим голоактером во времена моего детства. Мама его просто обожала. Говорят, он приехал в Мос-Эспа для съемок какого-то фильма о гонках и влюбился в пустыню. Он вырос в полном достатке, и тут он видит Джандлендские пустоши и становится ими одержим.
Она оглядела каменистые холмы и фыркнула:
— И что в них такого, понять не могу!
— Продолжайте, прошу вас.
— Брун прикупил здесь какую-то свалку — без обид — и заявил, что хочет собрать материал для собственной картины, пустынного эпика. И рванул в пустоши.
— И с тех пор его никто не видел?
— И да и нет.
— Как так?
— Он выжил. Объявился в Бестине полгода спустя. Выглядел на двадцать лет старше. Солнца и ветер изрядно его потрепали — будто лицо ему обработали плазменной горелкой. Собственный агент Бруна не узнал, а студия отказалась вести с ним дела.
Эннилин указала на эопи. Животное мирно жевало, сунув голову под навес, который теперь прикрывал кормушку.
— Берите пример с Рух. Не снимайте капюшон, или высохнете на солнцах, будто мешок с горр-пшеном.
Воцарилось молчание. Наконец Бен подхватил свои покупки и зашагал к дому.
— Так вы актер? — крикнула она ему вслед.
Бен рассмеялся:
— Нет.
— И не рисуете местные пейзажи? Не пишете книги о жизни в пустыне?
— Нет, вообще не пишу. — Бен отдернул занавеску лишь на миг, чтобы положить коробку, так что Эннилин не успела ничего толком разглядеть. — Мне, в общем-то, не о чем рассказывать. Я никому не интересен, разве что заблудшим бантам.