Кент Бабилон

И есть у неё парень, которому она «разрешает всё», и зовут этого парня Никита, и он из Киева, но папа ничего не должен знать, потому что, если он узнает, у Никиты будут страшные неприятности, так как Никита – солдат срочной службы, папин шофёр. И осенью Никиту должны демобилизовать, и ей будет очень его не хватать.

И что в немецком языке, в котором она специализируется, много составных слов, например, «Halbpreisstudentenregionalzugabendsfahrkarteerlaubnisempfangsbestatigung» (подтверждение разрешения приобретения студенческого проездного документа на региональный вечерний поезд с 50-процентой скидкой). И что недавно на факультетском КВН в конкурсе «Самая дешёвая телеграмма» они соревновались, кто, с помощью такой лексики, использует меньше слов для составления немецкого подстрочника светловской «Гренады», и победителем этого конкурса стала она, Евгения Михайловна Поплавко, и её телеграмма состояла всего лишь из 22 слов.

Я не мог по достоинству оценить Женино остроумие. Хотя, как и Игорь, проходил Deutsch в школе.

Увы! Кроме «нахер» [10] и «Виальт пизду?» [11] (а педантичная наша «немка», блюдя все оттенки немецкой фонетики, отчётливо произносила: «Виальт пизду?!») – я мало что запомнил.

Что же касается самой идеи, то читателю рачительному она несомненно понравится. В ту пору одно телеграммное слово обходилось отправителю в 3 копейки, за эти деньги на 7-м трамвае можно было вояжировать целый час – от «Жовтня» и аж до лесопарка.

10

Nachher – позже (нем.)

11

Wie alt bist du? – Сколько тебе лет? (нем.)

Возможно, и мне имело прямой смысл – сочинять экономичные компактные поэмы на злобу дня – для рассылки редакторам центральных СМИ по телеграфу. К примеру:

= УДАРИМ ЧУТКОМ СЕРДЦЕ ДРОЖЬЮ =

= АВТОПРОБЕГОМ БЕЗДОРОЖЬЮ =

Или:

= ГРАФИНЯ ИЗМЕНИВШИМСЯ ЛИЦОМ =

= ПРУДУ БЕЖАЛА БОЧКОЙ АПЕЛЬСИНОВ =

= НЕЙ МЧАЛСЯ ГРАФ БУТЫЛКОЙ КЕРОСИНА =

= ЗУБАХ ЗАЖАВ ГРАНАТНОЕ КОЛЬЦО =

= КРУЖИЛСЯ ВРАН ОСЕННЕЙ ТЕМНОТЕ =

= БРЕГУ ПРУДА ЗЛАТОЙ КАЧАЛСЯ ТОПОЛЬ =

= ТО БЫЛО СЛАВНОМ ГРАДЕ СЕВАСТОПОЛЬ =

= ГОДУ РЕВОЛЮЦЬОННОМ ЗПТ =

= КОСТРЫ ПАЛИЛ ПРОСПЕКТАХ ПЕТРОГРАД =

= НЕ ВЕРЯ БОЛЕ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ДРЯНИ =

= МЯТЕЖНЫЙ ПУЛЕМЁТОМ ШЁЛ СОЛДАТ =

= ПОДТЯГИВАЛИСЬ ЗИМНЕМУ КРЕСТЬЯНЕ =

= БЫЛ ЛЕНИН СМОЛЬНОМ ГЛАВНЫМ ТЧК =

= НЕВЫ АВРОРА УДАРЯЛА БУБЕН =

= КОМАНДОВАЛ ОТРЯДОМ ГРИША РУБИН =

= ПОСКОЛЬКУ ЗАПИСАЛСЯ ВЧК =

= ТО БЫЛО ЛЕГЕНДАРНОМ ОКТЯБРЕ =

= ЗАЛИВОМ БУРЕВЕСТНИК НЁССЯ НИЗКО =

= ПОЧТАМТЕ НЕ СПАЛА ТЕЛЕГРАФИСТКА =

= ЛЮДСКОГО РАВНОПРАВИЯ ЗАРЕ =

…На танцульках, пока я саксофонил, Женя сидела в боковой комнатке, рядом со сценой – вместе с женой Юлика Винарского, нашего аккордеониста. Больше всего ей нравилась песня «Пропажа», которую пел Юлик.

«Нашей верной любви наступает конец.Бесконечной тоски навивается пряжа.Что мне делать с тобою и с собой, наконец?Где тебя отыскать, дорогая Пропажа?»

Она даже переписала у Юлика слова (до отъезда Жене оставалось три дня).

Скорее всего, это было предчувствие расставания. И, конечно же, не со мной…

…После танцев мы торопились занять скамеечку на пустующем теннисном корте – под чёрным звёздным небом. Мы целовались до боли в паху (читатель поймёт меня, да и ты, юная моя читательница, тоже должна знать, на какие муки обрекаешь милого читателя своими долгими поцелуями – без дальнейшего развития темы)…

Потом я провожал её в кирпичный спальный корпус, до комнаты № 27, где жила она в соседстве с двумя свердловчанками.

Однажды, когда я возвращался в клуб (музыкантов пансионатская дирекция приютила в зимнем клубе), дверь мне перегородила официантка Светка.

– Ну что, голубок, нацеловался?! – насмешливо спросила она.

Я сделал вид, будто не понял, что слова её обращены ко мне, и сделал попытку протиснуться.

– Я спрашиваю, нацеловался или нет?! – и Светка, с медицинской бесцеремонностью, перегородила ногой дверной проём.

Женская нижняя конечность, как и надлежит женской нижней конечности, была совершенно голой, тёплой и вдохновляющей, рука моя соскользнула вниз – туда, куда и должна была соскользнуть, пальцы приникли, прилипли, прикипели к тому, о чём у Жени я не смел и мечтать…

– Вот ключ от гладильни. Закроешься, и чтоб ни одна душа… А я приду. Вопросы будут? – обжёг мне губы шёпот синеглазой.

Божий дар и еврейская яичница

В верхнем этаже Харьковского института коммунального строительства помещалась сводная аудитория, представляющая собой амфитеатр. Лекции по научному коммунизму превращали её в театр военных действий.

Наступление на антикоммунизм велось силами одного отставного майора (в прошлом – политрука, а ныне профессора, заведующего кафедрой общественных наук ХИИКС’а) Ивана Андриановича Антюкова.

Профессор был кряжистым мужичком с короткой стрижкой и военной выправкой.

В аудиторию набивалось шесть групп вечерников.

Лекции по научному коммунизму начинались с переклички. Услышав свою фамилию, студент обязан был встать и доложить: «Я».

Не «есть». Не «здесь». А именно – «я».

В случае отсутствия вызываемого – профессор залеплял ему «Н» в журнал посещаемости.

По каждому факту своего «небытия» вечерник обязан был представить справку от врача или командировочное удостоверение.

Студент-производственник, превысивший «квоту прогулов», лишался оплачиваемого отпуска на сессию.

Тут надо сказать, что никто из преподавателей, кроме Антюкова, унизительной этой процедурой не занимался. Следить за посещаемостью доверялось старостам групп.

Да и сам Антюков, в общем-то, не хотел тратить драгоценное время на подобную ерунду.

Проверка списочного состава (в армии это называется «расход людей») занимала у профессора считанные секунды.

Иван Андрианович выкликал ровно семь фамилий. Каждый раз это были:

1. Зильберштейн

2. Фельдман

3. Вайнблат

4. Иоффе

5. Блинкина

6. Капелюшник

7. Казачинер

Убедившись в том, что вышеперечисленные персонажи присутствуют (или зарегистрировав их отсутствие), профессор приступал к изложению материала.

«Тема сегодняшней лекции, – говорил он, не торопясь и давая возможность записывать, – это создание материально-технической базы коммунизьма (“коммунизм” и прочие “измы” Антюков произносил с застарелым хрущёвским “изьканьем”).