Кентавр

Падение кедровых сучьев расшевелило в ней дремлющую тревогу. Ожили воспоминания о визите мистера Сандерсона, потонувшие было в забвении; вспомнилась его странная, одиозная манера говорить, а призраки прошлого, которые, она надеялась, забыты, высунули головы откуда-то из подсознания. Полностью забыть невозможно. Они смотрели на нее и кивали. В них было полно сил — никакого желания скрыться и позволить себя похоронить навечно.

«Смотри, — шептали они, — разве мы не говорили тебе?»

Они с нетерпением ждали удобного момента доказать свое присутствие. И все прежние страдания овладели ею. Волнение, тревога вернулись. Внезапно ее охватила слабость.

Случай с кедром вовсе не был таким уж важным, если бы не отношение мужа. Ничего особенного, что могло бы напугать ее, он не говорил и не делал, но энтузиазм казался просто необъяснимым. Она чувствовала, как это для него важно. Биттаси был так озабочен этим вопросом. Теперь она понимала, что он сознательно скрывал от нее не угасавший все лето интерес. Скрывавшийся до поры в глубине, сейчас он поднялся на поверхность, обнажив иные мысли, желания, надежды. Какие? Куда они вели? Случай с деревом выдал их в самом неприглядном свете, и в такой степени, которую их хозяин вряд ли осознавал.

Пока муж работал с детьми, миссис Биттаси вглядывалась в его серьезное, сосредоточенное лицо, и чем дольше смотрела, тем больше нарастал страх. Ее раздражало, что дети трудятся с таким рвением. Они неосознанно были на его стороне. София боялась того, чему не смогла бы и название дать. А оно выжидало.

Более того, страх был смутным и неопределенным, а после падения кедровых ветвей он подступил ближе. И все эти нездоровые, бесформенные мысли постоянно занимали ум, они постоянно крутились вне зоны досягаемости, вызывая неясное, пугающее недоумение. Их присутствие было таким реальным, они столь цепко держались в мозгу, никогда, однако, не показываясь полностью, и это было особенно отвратительно. И все же миссис Биттаси удалось ухватить одну мысль, и та ясно предстала перед ней. Как ни трудно было облечь ее в слова, смысл заключался в следующем: кедр выполняет в их жизни некую дружескую миссию; у него есть сила защищать дом, и особенно мужа, но после падения веток она ослабла, что сулит беду.

— Почему ты так боишься сильных ветров? — спросил он несколькими днями ранее, после особенно ветреного дня.

Ответ, что она дала, удивил ее саму. Один из призраков подсознания высунулся и позволил истине выскользнуть наружу.

— Потому, Дэвид, что чувствую — они приводят с собой лес, — замялась она. — И они заносят оттуда что-то прямо в голову… в наш дом.

Он с интересом взглянул на жену.

— Вот за это, я их, должно быть, и люблю, — ответил он. — Ветры несут по небу души деревьев, как облака.

Разговор прекратился. София никогда не слышала прежде, чтобы муж так говорил.

В другой раз Дэвид уговорил ее пойти на ближайшую поляну. Миссис Биттаси спросила, зачем он взял топорик и что он собирается делать.

— Хочу срубить плющ — он цепляется к стволам и забирает у деревьев жизнь.

— Но это могут сделать лесничие, — возразила она. — Им же за это платят.

Тогда он объяснил, что плющ — паразит, с которым деревья не знают, как бороться, и лесничие тут бессильны и толком ничего не сделают: подсекут там и сям, предоставив дереву закончить самому, если сможет.

— Кроме того, мне нравится делать это для них. Люблю помогать им и защищать, — добавил он по пути, а листья шорохом вторили его тихим словам.

Эти замечания, как и отношение к пострадавшему кедру, выдавали странную непрекращающуюся перемену в нем. За лето она лишь углублялась.

И даже росла, подобно дереву, медленно и неуклонно, хотя и неприметно внешне, и мысль о ней тревожила женщину до ужаса. Эта метаморфоза коснулась всего его существа, управляя разумом и действиями, порой чуть ли не проступала в лице. Временами прорывалась наружу, пугая Софию. У него с деревьями образовалась какая-то связь, и вся жизнь проходила под знаком этой связи. Все больше и больше его интересы зависели от их устремлений, его дела все неразрывнее связывались с их действиями, он мыслил и чувствовал, как они; его цели, надежды, желания перестали существовать помимо них, его судьба…

Судьба! Тень неясного, неимоверного ужаса накрывала с головой, когда миссис Биттаси думала об этом. Некий внутренний инстинкт, страшивший бесконечно больше смерти — ведь смерть означает, что душа претерпит сладостную трансформацию, — постепенно подводил к мысли думать о муже в связи с деревьями, особенно с деревьями этого леса. Иногда, прежде чем у нее хватало сил взглянуть этому в лицо, доказать несостоятельность подобной идеи, умолить ее замолчать, в голове проносилась мысль о муже как о самом лесе, настолько эти двое были тесно связаны, взаимно дополняя друг друга, став частями одного целого.

Эта идея была еще слишком смутной, чтобы рассмотреть подробно. Более того, когда женщина пыталась сосредоточиться, чтобы постичь крывшуюся за ней истину, сама возможность такой идеи начинала казаться эфемерной. Она ускользала, как Протей [26] . Под натиском минутной концентрации исчезал сам смысл идеи, просто таял. Какие бы слова она ни подбирала, понять не получалось.

Ум не в состоянии был справиться с ней. Но когда она исчезала, след ее прихода и ухода еще секунду мерцал перед дрожащим взором. Страх же не исчезал никуда.

26

Морское божество, сын Посейдона, обладавший способностью принимать любой облик.

Сведенная к нехитрой человеческой формулировке, которую миссис Биттаси инстинктивно пыталась отыскать, мысль была примерно такой: «Муж любит ее, и так же сильно он любит деревья, но деревья появились в его жизни раньше, захватив ту часть натуры, которая ей неведома. Она любит Бога и мужа. Он любит деревья и жену».

Таким неприятным компромиссом эта мысль закрепилась у нее в сознании, породив дальнейшее противостояние. Далеко в лесу кипела молчаливая, скрытая борьба. Ранение кедра было видимой, внешней приметой далекого и таинственного боя, который с каждым днем приближался к их жилищу. Ветер теперь уже гудел не далеко в лесу, а ближе, кружа по опушке.

Тем временем лето угасало. Осенние ветры, вздыхая, проносились через леса, листва окрасилась червонным золотом, а вечера все раньше окутывали дом уютными тенями, пока не появился первый признак серьезного несчастья. Его неприкрытая, расчетливая жестокость свидетельствовала о тщательных предварительных приготовлениях. Ни тени импульсивности или опрометчивости. Он предстал ожидаемым, даже неминуемым. Супруги Биттаси ежегодно ездили на две недели в маленькую деревушку Сейан, чуть выше Сент-Рафаэля [27] — настолько регулярно за последние десять лет, что это даже не обсуждалось, — и тут Дэвид Биттаси наотрез отказался ехать.

27

Портовый город во Франции на Лазурном берегу.

Мисс Томпсон накрыла стол для вечернего чая, поставив чайник на спиртовку, мягко, неслышно спустила шторы, как умела только она, и вышла. Лампы еще не зажгли. Огонь в камине освещал обитые ситцем кресла, спящую собаку на черном коврике из конского волоса. На стенах поблескивала позолота на рамах, но сами картины было не разглядеть. Миссис Биттаси обдала кипятком заварочный чайник и, пока ополаскивала чашки горячей водой, муж, глядя поверх камина, неожиданно, будто продолжая невысказанную мысль, произнес: