Керченский узел – 2

Помимо тех машин, которые мы захватили, в автопарке лагеря были еще три «хаммера», они же «хамви» – HMMWV, аббревиатура расшифровывается как – высокоподвижное многоцелевое колёсное транспортное средство. После допроса пленных выяснилось, что на самом деле машины были на ходу, с них сняли часть оборудования, чтобы выдать за безнадежно сломанные, чтобы в скором времени списать и продать. Узнаю украинскую армию, здесь всё делается только ради выгоды и получения прибыли. С этими тремя «хамви» провозились до самого вечера, но капризные американские драндулеты встали в строй.

После проверки и поверхностного допроса всех освобожденных пленных разделили на две неравные группы: первая – двадцать три человека, готовых вступить в наш отряд и воевать против врага, вторая – оставшиеся восемьдесят мужиков разного возраста, которые наотрез отказались брать в руки оружие. К этим восьмидесяти добавились и те девять, что мы освободили утром. Вот куда их теперь девать? Расстреливать? Нет, конечно, надо решать проблему по-другому.

Выстроив на плацу с одной стороны бывших узников лагеря, а с другой стороны их бывших их охранников, я отдал приказ о начале экзекуции. Между шеренгами злобно смотрящих друг на друга мужиков, торчали из взломанного асфальта плаца, пять кольев. К остро заточенному держаку лопаты подтаскивали извивающегося голого пленника, а потом насаживали его задницей на острие. Первым к колу подтащили того самого здоровяка, с татуировкой тризуба на затылке. Бугай извивался и мычал, но ногами не дергал, судя по окровавленным коленям, ему все-таки подрезали сухожилья. Двое бойцов, напряглись, поднимая тяжелое тело, а потом хекнув, насадили здоровяка на кол. Здоровяк дернулся как от удара электротоком, изогнулся всем корпусом, попытался опереться на искалеченные ноги, чтобы снять себя с кола, но у него ничего не получилось. Деревяшка, державшая тело на коле, чтобы оно не опускалось ниже, сорвалась, и здоровяк ухнул вниз под тяжестью своей массы. Держак вошел внутрь до самого конца, если бы во рту бугая не было бы кляпа, то сейчас он изрыгнул поток собственной крови, но тряпка в его пасти лишь почернела, а бугай дернулся насколько раз, бешено пуча глаза, вылезшие из орбит…и сдох.

По шеренги его бывших собратьев по оружие прошел стон ужаса, несколько украинских военных упали в обморок.

– Что за херня?! – строго спросил я. – Почему перемычка не выдержала, а? Бамут срочно укрепить? Нельзя чтобы остальные так же легко отделались!

– Ща все сделаем командир, пять минут и все укрепим, – тут же подскочил ко мне Бамут. – Просто, он же здоровый, шо слон! Остальные не в пример хлипче!

На самом деле я был даже рад, что пленный так быстро отмучался и сдох, он хоть и тварь знатная, но мне не нравиться смотреть на мучения людей, пусть они и редкостные выродки. Я оказался прав, у охранников в памяти их мобильных телефонов нашлось много компромата: ролики с пытками людей, отрезанием конечностей, издевательствами, избиениями и изнасилованиями. В актовом зале административного помещения был установлен большой экран, на него и было выведено видео с «развлечениями» охранников, и я заставил всех своих бойцов просмотреть его до конца. А потом еще и показал его освобожденным заключенным. После просмотренного, смертная казнь путем усаживания на кол не казалась такой уж и страшной. Твари получили по заслугам!

После показательной экзекуции сразу же произошло несколько событий. Во-первых, в наш отряд записалось еще восемь человек, а во-вторых, пленные укропы тут же еще активней начали сотрудничать с нами. Накидали столько информации, что я заколебался заносить её в планшет. Помимо сведений, полученных от пленных, я скинул в память планшета и весь отснятый материал. Правда, делал это не лично, а напряг для этого бойца Сюткина, назначив его главным по информационной борьбе. Сюткин оказался весьма опытен во всех этих информационных и сетевых технологиях, оказалось, что в мирное время он был успешным блогером с несколькими миллионами подписчиков. Так что я тут же объяснил, для чего мы снимали на видео все наши действия, переодевшись в турецкую форму. Поняв, что от него требуется, он необычайно обрадовавшись, что может оказаться весьма полезен и тут же экспроприировал себе все смартфоны, планшеты и ноутбуки до которых смог добраться, затребовал двоих помощников, а потом засел в одной из комнат административного корпуса, обложившись техникой по самые уши.

К вечеру всё ценное было собранно и готово к отправке, всю трофейную технику, что была на ходу, подготовили к выезду. Освобожденных заключенных, что вызвались идти с нами, равномерно распределили по взводам, вооружив и приодев их. Благо все оказались с опытом службы в армии, пусть и обычная «срочка». Те их собратья по несчастью, что побоялись брать в руки оружие, усадили в кузов одного из «тонаров» и отправили в условленное с партизаним место. Пусть они сами с ними разбираются, нам сейчас не до этого. Вообще-то сопровождать бывших заключенных должен был Бамут, но по договоренности с партизанами «тонар» обратно не вернулся бы, поэтому молодой пулеметчик наотрез отказался ехать.

Пока остальные бойцы отдыхали я с командирами взводов и бойцами, имеющими в управлении СЗО, нарезал на карте координаты предстоящих целей. Нам надо было решить, как сподручней использовать добробатовские неподвижные «Грады». Изначально предполагалось, что мы отстреляемся по аэродрому из другой точки, её расположение предполагало поражение еще одной, важной цели, но теперь надо было решить, что важнее.

Сникерс уже как три часа пьянствовал с уропскими добровольцами, выменивая спиртное на танк.

К полуночи со стороны добробата стали раздаваться восторженные крики и пьяные завывания, а потом с их территории выехало несколько машин, наполненных пьяными и весело гомонящими вояками.

Ну, вот, а это значит, что нам пора брать штурмом добробат. Неожиданно дождь сменился мокрым снегом, который белым ковром укрывал землю.

– Ну, что славяне, окропим снежок красненьким? – тихо произнес я, отдавая приказ к началу штурма.

Вереница бойцов, осторожно ступая след в след, потянулась за мной. Я повел группу по тропинке, ведущей от лагеря, прапорщик Завьялов, вел другую группу, которая должна была напасть с противоположной стороны, отделение Метлы, блокировало КПП добробата.

Пошла работа….

Глава 7

Накрученная на ствол автомата здоровенная труба пламегасителя отлично скрывала не только огненный хвост выхлопа при стрельбе, но и гасила грохот выстрела. «Калаш» дернулся несколько раз, несильно толкая в плечо – минус еще двое укров.

– Первый, у нас все. Прием! – прошелестела рация в кармане на плече.

– Принято. Молодцы. Выставь пикет на дальнем конце и начинайте стягивать трупы на плац, – приказал я.

Замысел штурма добробата сработал на все сто процентов, мы захватили расположение добровольческого батальона, не встретив даже малейшего намека на сопротивление. Даже двое бойцов, стоящих в карауле на КПП и те были в дробадан угашенные от выкуренной травы, так любезно подаренную им, милейшим другом всех укров – Пашкой Сахаровым, по кличке Сникерс.

На территорию добробата мы зашли с трех сторон: моя группа зачищала жилой корпус, группа Завьялова зачищала навесы с техникой и боксы, отделение Метлы контролировало КПП и подъезды к нему.

Жилой корпус добробата – это двухэтажное здание бывшего санатория, которое украинские добровольцы приспособили под свои нужды. Приспособили надо сказать очень скверно, внутри была грязища по сравнению, с которой некоторые свинарники выглядели приличными отелями. Вонища стояла такая, как будто здесь жили не современные люди, а какие-то дикари, у которых табу на применение мыла и туалетной бумаги. Я реально пожалел, что не догадался надеть на себя противогаз. Он бы сейчас пригодился как нельзя кстати.

Первых бойцов противника мы встретили перед входом в здание, трое пьяных мужиков вяло пинали ногами своего сослуживца, выговаривая ему, что он дескать разговаривал с ними когда-то на москальской мове, при этом их совершенно не смущало, что сами они кричат и матерятся на том же самом ненавистном им языке. Их застрелила пара бойцов, идущих последними в нашей веренице. Несколько коротких очередей – и на земле лежит уже не один, а четверо. Смерть уровняла их языковые пристрастия, пусть теперь в аду решают на каком языке отчитываться перед чертями!