Кэрри

Действовал он неторопливо, сосредоточенно, спокойно, словно ему и в голову не приходило, что кто-то может помешать. Спортивный зал, где должен был состояться бал, служил, кроме того, еще и залом для собраний. Несколько небольших окон за сценой выходили как раз туда, где Билли припарковал машину.

Он достал маленький ломик с плоским концом и вставай его в щель между верхней и нижней половинками рамы. Очень полезный инструмент — Билли сам сделал его б Чемберленских механических мастерских. Он подергал им туда-сюда, пока не услышал щелчок задвижки, затем поднял верхнюю половинку окна и проскользнул внутрь.

В помещении было темно. От свернутых рулонами декораций Драматического клуба пахло старой краской. Голые силуэты пюпитров и ящики с инструментами, принадлежавшими Музыкальному обществу, стояли тут и там, словно стражи. В углу притаилось фортепиано мистера Даунера.

Билли достал из сумки маленький фонарик, добрался до сцены и раздвинул половинки красного бархатного занавеса. Гладкий пол спортивного зала с разметкой для баскетбола блестел словно янтарный залив. Он посветил на настил перед занавесом — кто-то отметил там мелом положение тронов для короля и королевы бала; их поставят на место лишь на следующий день, после чего весь настил усыпят бумажными цветами — и за каким только чертом?..

Задрав голову. Билли направил луч фонаря вверх, где высветились пересекающиеся полосы потолочных балок. Над танцевальной площадкой балки украсили бумажными цветами и гирляндами, но над сценой их оставили как есть. У потолка над краем сцены висел еще один короткий занавес, так что из зала их просто не было видно. Он же скрывал и лампы, которые должны освещать венецианское панно.

Билли выключил фонарик, подошел к левому краю сцены и полез по привинченной к стене лесенке с железными перекладинами наверх. Содержимое сумки, которую он для верности сунул под рубашку, позвякивало при каждом движении — в пустом зале звук казался неестественно радостным. У самого верха лесенки была маленькая площадка. Билли повернулся лицом к стене: теперь кулисы оказались справа, зал — слева. За кулисами тоже было свалено имущество Драматического клуба — часть аж еще с двадцатых годов. С ржавой кроватной сетки пялился на Билли незрячими глазами бюст Паллады, использованный в какой-то древней постановке Ворона Эдгара По. А прямо перед ним шла стальная балка. Лампы, что должны освещать панно, прикрепили как раз к этой балке, снизу.

Он спокойно, без тени страха двинулся вперед, насвистывая чуть слышно какую-то популярную мелодию. На балке наросло, наверно, с дюйм пыли, и за ним оставались длинные размазанные следы. На полпути через сцену Билли остановился, встал на колени и взглянул вниз.

Да, точно. С помощью фонарика внизу можно было разглядеть тонкие, вычерченные мелом линии. Билли присвистнул про себя (вижу цель), отметил точное место крестом в пыли и вернулся обратно па платформу. Сюда уже вряд ли кто поднимется до бала: лампы, что должны освещать панно и сцену, где будут короновать (уж я их откороную сукиных детей) короля и королеву бала, включались на пульте за сценой. И эти же лампы ослепят любого, кто посмотрит со сцены вверх. Его приготовления обнаружат, только если кто-то заберется за чем-нибудь наверх. Что мало вероятно. Как говорится, риск в пределах допустимого.

Билли открыл сумку и достал пару резиновых перчаток, надел их, затем достал один из двух металлических воротков, купленных днем раньше. На всякий случай он покупал их не в Чемберлене, а в Боксфорде, где его никто не знал. Зажав губами несколько гвоздей, он достал молоток и, мыча все ту же мелодию, приколотил вороток к углу платформы, затем вогнал в доску рядом шуруп с ушком.

Спустившись по лестнице. Билли прошел за сцену и поднялся по другой лесенке недалеко от того окна, через которое залез в школу. Теперь он оказался в чердачном помещении, где лежал всякий ненужный хлам: старые школьные журналы, изъеденные молью комплекты формы школьной спортивной команды, старые, погрызенные мышами учебники.

Слева в луче фонарика можно было разглядеть металлический вороток на платформе, справа тянуло свежим воздухом с улицы из вентиляционного отверстия в стене. Билли достал второй вороток и прибил его к полу.

После этого он спустился вниз, вылез через окно и достал из машины ведра со свиной кровью. Прошло, наверно, с полчаса, но они нисколько не оттаяли. Подхватив ведра, Билли подошел к окну — в темноте его вполне можно было принять за фермера, возвращающегося с утренней дойки. Он поставил ведра за окно и влез сам.

Идти по балке с ведром в каждой руке оказалось гораздо легче. Добравшись до креста, он поставил ведра на балку, еще раз взглянул на разметку внизу, удовлетворенно кивнул и вернулся на платформу. Выбираясь к машине, он подумал было, что надо обтереть ведра — там будут отпечатки пальцев Кении, Дона и Стива — но потом решил, что не станет этого делать. Возможно, в субботу утром их тоже ждет небольшой сюрприз… От этой мысли губы у него чуть дернулись в мимолетной улыбке.

Последним из сумки появился моток прочной веревки. Билли прошел по балке к ведрам и привязал веревку за обе ручки, затем пропустил ее в ушко шурупа, через вороток и, перебросив моток в чердачное помещение, пропустил через второй вороток. Видимо, даже его самого не позабавило бы, что сейчас, в полумраке чердака, перемазанный пылью и с клочьями паутины на голове, и без того похожей на воронье гнездо, он здорово напоминал сгорбленного безумного изобретателя, колдующего над каким-то адским приспособлением.

Билли бросил конец веревки в вентиляционную шахту, спустился в последний раз по лестнице и отряхнул руки. Дело сделано.

Он выглянул в окно, влез на подоконник и спрыгнул на землю. Опустил раму и, вставив фомку, закрыл, как сумел, задвижку. Затем направился к машине.

Крис сказала, что скорее всего выберут Томми Росса и эту сучку Кэрри, так что под ведрами окажутся именно они — Крис даже подговорила втихую кое-кого из своих подруг, чтобы голосовали за них. Что ж, отлично. Впрочем, Билли было в общем— то все равно, кто это будет.

Последнее время он даже думал, что, окажись там сама Крис, тоже вышло бы неплохо…

Билли сел за руль и поехал домой.

Из книги Меня зовут Сьюзен Снелл (стр. 48):

За день до бала Кэрри виделась с Томми. Она ждала его У аудитории после занятий, и Томми сказал, что выглядела она ужасно — словно боялась, что он вдруг накричит на нее, чтобы не таскалась за ним и не путалась под ногами.

Кэрри сказала ему, что должна вернуться домой самое позднее в одиннадцать тридцать, а то мама будет беспокоиться. Она добавила, что не хочет портить ему вечер, но будет нехорошо заставлять маму волноваться.

Тогда Томми предложил заехать после бала в Келли-Фрут, где можно перехватить пива и гамбургеров: все остальные собирались либо в Вестоувер, либо в Льюистон, так что они будут там скорее всего одни. По словам Томми, она прямо лицом посветлела и сказала, что это, мол, будет замечательно. Просто замечательно.

И это девушка, которую упорно называют не иначе как чудовищем! Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: девушка, которая чтобы не беспокоилась мама, после единственного в ее жизни школьного бала соглашается на гамбургер и пиво…

Первое, что поразило Кэрри, когда они вошли в зал, это Великолепие. Не великолепие, а именно с большой буквы. Прекрасные силуэты в шифоне, кружевах, шелке и сатине, шелестящие вокруг. Сам воздух был пронизан запахом цветов. Девушки в туфлях на каблуках, в платьях до пола, с низкими вырезами на спине и на груди. Ослепительно белые смокинги, камербанды, начищенные до блеска черные ботинки…

Несколько пар — пока еще не много — кружились в неярком освещении по залу, словно бестелесные призраки. Ей даже не хотелось думать о них как об одноклассниках — пусть лучше это будут прекрасные незнакомцы.

Томми твердо поддерживал ее под локоть.

— Панно хорошо вышло, — сказал он.

— Да, — слабым голосом согласилась Кэрри. Свет оранжевых ламп наверху окрасил панно нежными неземными тонами. Гондольер застыл, лениво облокотившись о румпель, всполохами цвета разлился вокруг закат, и, словно переговариваясь, стояли над водами капала дома, Кэрри вдруг поняла, что это мгновение, такое ясное и четкое, останется у нее в памяти навсегда.

Вряд ли все остальные, подумалось ей, ощущают то же самое: им это не впервой, — но даже Джордж умолк на минуту, когда они остановились, оглядывая зал. Его убранство, сами люди, запах цветов, музыка, льющаяся со сцены, где группа играла смутно знакомую тему из какого-то фильма, — все это запечатлелось у Кэрри в душе, казалось, навеки, и она вдруг успокоилась. Душа ее познала покой, как будто ее расправили и отгладили утюгом.