Кесарево свечение

То же самое случилось и с норвежцами. Грозные викинги в ходе истории превратились в скромных сельделовов. Ничего не оставалось, как жить в чистеньком полупрозябании. Сейчас в их прибрежном шельфе нашли нефть, и Норвегия стала самой богатой страной Скандинавии, а может быть, и всей Европы.

Конфликт при всем его гигантском размахе весьма прост. «Эр-Гор» разрушает утопию нефтяного процветания народов. Судите сами о последствиях. По вашим улыбкам я вижу, что мой исторический экскурс звучит наивно, однако он дает мне возможность перейти к главной теме. Как и многие читатели, не говоря уже о критике Говновозове, вы можете иронически относиться к Центру Изучения и Решения Конфликтных Ситуаций, однако вашей иронии, господин Телескопов-Незаконный, поубавилось бы, н-к-г-к-д-м, узнай вы больше об Оракуле. Этот орган — я не решусь назвать его аппаратом, — прежде чем выдать свой обычно лаконичный ответ, перерабатывает несметное количество материала, вроде бы не относящегося к заявленной теме. Однажды я застал его за старательным подсчетом слоновьего молодняка, после чего он непринужденно перескочил к вопросу проницаемости границ Европейского сообщества.

Словом, я загрузил в него два антонима — «Эр-Гор» и «Нефть», и стал ждать ответа. Он работал три часа, иногда задавая мне светские вопросы типа «Как дела?», «Не устали?», «А вы вообще-то, мистер Ваксино, были когда-нибудь в диссидентском движении?». Через три часа обычным фонтом «гельветика» в правом нижнем углу экрана явился ответ, гласил: «Тотальный террор». Затем он любезно предложил сумму обработанного материала. Распечатка заняла три дня. Чтобы поддерживать принтер в рабочем режиме, иногда приходилось засовывать его в холодильник. Ну, что вас так смешит, господин Эссесер? Я рад, что хотя бы мадмуазель Мухаметшина разделяет мое недоумение вашим животным смехом.

Короче говоря, ребята, против вас вскоре будет объявлен тотальный джихад, а поскольку мне вовсе не светит описывать уничтожение ваших силовых установок, заводов в Тыве и Тянь-Шане и прочей вашей собственности, включая этот красивый небоскреб, а еще меньше меня греет персональное исчезновение моих литературных детищ, постольку я хочу сейчас поставить перед вами вопрос: может быть, мы объявим роспуск компании и займемся личными делами, то есть женитьбами, разводами, сценами ревности, рождением детей?

Как раз в этом месте мое выступление было прервано пронзительным сигналом тревоги. Дима Дулин включил свой монитор. Все увидели окруженного дулинской гвардией чернобородого человека с длинными, туго переплетенными косами. В глазах его застыло презрительное пресыщение объективированным миром.

— Опять человек-бомба, Дима, — доложил начальник охраны. — Называет себя «Буса бен-Гунниб ибн-Хуттаперч» бродячий проповедник. Бомбу, конечно, первый раз в жизни видит. Что делать с ним будем?

— Разрядите бомбу и дайте ему ногой под жопу, — порекомендовала княжна.

— Видишь, Стас, мы уже ведем ту войну, о которой ты нам лекцию прочел, — сказал с улыбкой Славка.

— Это еще не та война, — возразил я. Он пожал плечами:

— Будут бить, будем плакать.

— Мне нравится эта часть диалога, — сказала Наташха.

— Как в кино, — серьезно покивала княжна.

— Как в кино о кино, — добавил Герасим Мумуев.

— Бойтесь не столько бородатых хаджи, сколько голубоглазых норвежцев, — предупредил я.

— Аполлинарьич прав, — поаплодировала Юлью Ласка. Я с благодарностью ей поклонился, тем более что в лапландском произношении это прозвучало как «Аполлинарьич брав».

Телескопов-Незаконный сверкнул своим цейсовским стеклом.

— Откуда ты знаешь норвежцев?

— У нас с ними общая граница, — парировала неувядающая северянка.

На мониторе снова появился старшой охраны.

— Бомбист дает показания. Прибыл сюда из Урус-Мартана через Риад и Осло.

Милая Никитина принесла свежий кофе с круассанами.

— Ну хорошо, Аполинарьич, а есть у тебя какой-нибудь положительный сценарий? — спросил Славка. Я кивнул:

— Разумеется. ЦИРКС всегда, даже в самой безнадежной ситуации, предлагает позитивный вариант. Вот, вообразите, в кругах проблематично существующей высшей власти Запада, скажем в Эльденгуэрбильбермерском Клубе, о котором так любят поговорить большевики, ну, скажем, какие-нибудь сионские мудрецы принимают решение начать новую эру цивилизации. Постепенно уходит в прошлое век керосина. Корпорации начинают менять курс и открывают подвалы с замороженными проектами. Внедряется повсеместное производство водяных, спиртовых, картофельных, свекольных, табуреточных, а главное, чистых двигателей. Развивается революция транспортных средств, а самым главным достижением этого нового витка цивилизации становится воссоздание первопричинного воздуха.

В этих условиях становится возможным кардинальное перераспределение финансовой активности. Уменьшается мизантропия, увеличивается филантропия — иными словами, угасает то, что ты называешь «глобальным пердежом». Нищета уходит в прошлое. Возрождается Африка. Арабские страны и Норвегия принимают новый порядок вещей и перестраиваются на туристический бизнес. Остаток нефти используется для производства многочисленных вязких субстанций.

Естественно, при развитии этого утопического сценария вперед выйдет тот, кто начал первым, то есть «Эр-Гор». Ваш в равной степени мифический и пылкий крейсер будет почитаться как богиня Афина, а сами вы станете законодателями «воздушного общества», если, конечно, не ошалеете от непомерных доходов и снобизма.

— Ну что, ребята, мы не станем снобами? Уважим папашу Аполлинариевича? — вопросил президент.

И все охотно согласились: нет-нет, они не станут снобами, они предпочитают быть «воссоздателями воздуха» и спасителями человечества.

Значит, вы предпочитаете второй сценарий, милостивые государи и милостивые государыни? Я отошел от них на несколько шагов и обернулся. Все они стояли теперь плотной кучкой плечом к плечу, руки сложены на груди или уперты в бок; Мстислав и Наталья, Марианна и Герасим, Никитина и Мухаметшина, Дулин и Эссесер, Лёлик и Юлью, а также — вот сюрприз! — и монументальный Василиск Бром с Софочкой Фамю, и все они смотрели мне вслед с полной серьезностью и непреклонной решимостью. Значит, вы отвергаете антиутопию? Вы уверены, что вас не взорвут всех вместе, не перестреляют поодиночке, не отравят, не выбросят из окна, не предадут забвенью? Значит, вы намерены победить?

Я отошел еще на несколько шагов и снова обернулся. Они молчали и не двигались с места. В таком случае прошу расположиться для финального снимка; я вынул камеру из своей торбы. Они расположились; кто сел в кресло из толстого стекла, кто на край огромного стеклянного стола. Какаша со свойственным ей крайним индивидуализмом прыгнула на стол и теперь тихонечко отчебучивала чечетку. Никто не улыбался, даже она. Нужно запечатлеться! Увековечиться! Все исчезает, даже все грандиозности, но ничто не пропадает совсем, если даже малая птаха может запечатлеться, увековечиться, если образ ее отразится на слое эмульсии, как бы извлеченной из недр бездонной тайны.

За стеклянными стенами небоскреба из вечной московской хмари, из-за парных клубов теплоцентрали, на которой еще мой отец в 1914 году работал пятнадцатилетним подсобником, проявилось «редкое явление природы», московское солнце. Сильные лучи пронизали кубатуру конференц-рум, и мои модели, вся группа, как бы повисли в воздухе, не теряя непринужденных поз и серьезного выражения лиц. Камера тихо жужжала в поисках нужного фокуса. Славка, мое любимое детище, смотрел на меня со своей удлиненной губастой мордой, с вечной насмешкой правой носогубной складки (в чей адрес, в мой ли или в свой собственный?), со своими зенками, которых боялись все, кроме тех, кто их не боялся. Я щелкнул затвором; ну что ж, авантюрист Горелик, прощай!