Кэте Кольвиц

В Тессине, в кругу эмигрантов, нашлись друзья. И самым близким другом стал писатель коммунист Людвиг Ренн, который вскоре уехал в Испанию отстаивать республику от фашизма. Письма к другу в Испанию раскрывали богатства души Рейнгардта Шмидхагена, его растущую гражданскую ответственность.

Потрясенный, узнал молодой художник о гибели веселого города Герники.

На беззащитный город Геринг обрушил массированные удары авиации. Нацисты проверяли свою военную мощь. 28 апреля 1937 года ничего не осталось от города, кроме смертей и развалин.

Так поступали немецкие фашисты. А немецкий коммунист Людвиг Ренн и многие его единомышленники сражались в рядах Интернациональной бригады, чтобы предотвратить приход фашизма в Испанию.

Шмидхаген не мог драться рядом с Людвигом Ренном. Недуг приковал его к постели. Но когда позволяли силы, он поднимался и создавал гравюры на дереве, посвященные Гернике. Они были огромными по размеру и по заложенной в них протестующей страсти. Он писал в эти дни Людвигу Ренну: «…Всегда во время работы в моих ушах звенят твои политические стихи, и мои мысли во многом возле Кольвиц, которая передо мной, как и прежде, великий пример».

Шмидхаген не показывал разрушений. В листах — пережитое людьми уничтоженного варварством города. Его герои — женщины, дети, старцы.

Резать по дереву на огромных досках — больше метра в длину — физически очень трудно. Ему нельзя так напрягаться. Но в дни подобных событий «теряешь ощущение ценности… жизни. Я думаю так: работать, работать, сколько еще можно — и ни дня не ждать!»

Художник проводит время между мольбертом, столом с деревянной доской гравюры и софой, на которую падает обессиленным.

«…Моя работа пожирает меня», — пишет он другу в Испанию.

«…В последние недели повторялись частые маленькие кровохарканья… я должен щадить свои силы, так как хотел бы сделать второй цикл, который называется «Другой фронт», сначала я хотел его назвать «Мадрид».

Фашисты разрешили Шмидхагену временно пожить в Швейцарии, но запретили работать, выставляться и продавать свои вещи.

Под псевдонимом Фердинанд Лаарен он дал листы «Герники» на художественную лотерею, а также для опубликования нескольким швейцарским и французским газетам, издал их открытками. Весь гонорар передал на организацию в Локарно первого детского дома для испанских ребят.

Но приходится возвращаться в Германию. Он не хочет окончательно превратиться в эмигранта. Что ждет его на родине? «Я буду в Германии обречен на бездеятельность, так как с тех пор, как я работаю гравюры на дереве, ничего не могу больше делать, кроме социалистического искусства. Никогда не смог бы я больше писать цветы и пейзажи, до той поры, пока все так выглядит на нашем земном шаре. Испанская война уничтожила возможность моих взаимоотношений с «нейтральным» миром».

Два цикла гравюр, посвященных гражданской войне в Испании, созданы. За ними следовали долгие месяцы в клиниках. Но даже когда Шмидхаген жил дома в Марбурге, его комната напоминала палату больницы, рядом с красками и кистями стояли медикаменты.

Ранней весной 1942 года Рейнгардт Шмидхаген приехал из Марбурга в Берлин и пришел на Вайсенбургерштрассе, 25. Наконец он познакомился с Кэте Кольвиц, которую уже много лет почитал. Он показал ей большие листы новой серии «Гений». Они долго вместе рассматривали работы. И трудно было поверить, что эти два человека встретились впервые.

Но волнения долгожданного свидания, переезд, разговор у своих работ с великой Кольвиц вызвали обострение болезни. Шмидхаген не вернулся домой, а застрял в берлинской больнице.

Кольвиц принимала самое сердечное участие в его судьбе. Она обратилась к очень крупному врачу с письмом, просила его помочь высокоодаренному молодому художнику. Возможно, что ему помогла бы операция.

Кольвиц пишет в больницу, старается ободрить больного. Она даже сообщает, что приготовила ему хорошую японскую эстампную бумагу для будущих гравюр — «в размер Вашего клише. Она ждет Вас, и позже я получу отпечаток, сделанный Вами, который мне больше всего понравится, да?».

Узнав, что Шмидхаген, недовольный некоторыми своими гравюрами, собирается уничтожить клише, Кольвиц спешит предостеречь его от такой ошибки. Она пишет теперь снова в Марбург:

«Я Вас настойчиво прошу — не делайте этого. Фото никогда не заменяет оригинальные работы. У каждого творящего бывает так, что он иногда считает свои работы плохими, а позже видит, что это ошибка и было поспешностью их уничтожать.

Сейчас начало марта, еще немного, и эта злая зима минует.

Теплое солнце Вам поможет. Но вы должны этого хотеть.

Вперед, дорогой Шмидхаген. У Вас гораздо больше друзей, чем Вы думаете. Мы следим за подъемом и спадом Вашей болезни и крепко верим в то, что Вы нам еще должны дать».

Переписка не прекращалась и после того, как Кэте Кольвиц уехала из Берлина. Иногда она получала печальные письма, полные безнадежности. Как трудно найти слова утешения, когда знаешь, что дни человека сочтены. Но она их все-таки находила, обращаясь к творческим силам Шмидхагена.

Одно письмо, написанное 8 декабря 1943 года звучит как завещание Кэте Кольвиц.

«Дорогой Рейнгардт! Оба Ваши письма я получила удивительным образом… Ваше состояние, о котором Вы мне, потрясенный, пишете, меня не так заботит с тех пор, как я знаю, что Вы находитесь в хороших врачебных руках.

А теперь я хочу перейти к важнейшей для меня части Вашего письма, где Вы пишете о продолжении моей работы через Вашу работу.

Сейчас, когда моя жизнь приближается к своему концу, обозреваю я ее яснее, чем это было возможно прежде. И я чувствовала себя «призванной», призванной к действию, которое именно мной, только мной должно быть совершено.

И если сегодня я вынуждена выпустить карандаш из рук, то я знаю, что сделала все, что было в моих силах.

И вот появляетесь Вы со своим внутренним чувством обязанности по отношению к Вашему призванию.

Дорогой Рейнгардт, с какой радостью протягиваю я Вам руку, с какой благодарностью ощущаю, что влияние исходит от моего труда.

Я воспринимаю Вас как товарища, который несет знамя дальше…

Будет ли жизнь долгой или короткой, важно то, что Вы высоко держите свое знамя и ведете свою борьбу. Ибо без борьбы нет никакой жизни.

Дорогой соратник, дайте еще раз руку, я приветствую Вас от всего сердца!»

Кэте Кольвиц была очень высокого мнения об одаренности своего молодого друга. Одну его работу она назвала даже «грандиозной» в письме 1 апреля 1944 года. «Я радуюсь тому, что могу хотя бы в маленьком размере ее увидеть».

И опять слова, вселяющие бодрость: «Если Вы нашли врача, который освободил Вас от страшного морфия, Вы можете многое в жизни наверстать… Работайте дальше, Рейнгардт, так же и как мой продолжатель, и примите сердечный привет Вашей сейчас так уставшей от жизни Кэте Кольвиц».

Все свои силы Шмидхаген отдавал искусству, восставшему против фашизма, и сражался с ним так же яростно, как со своим недугом. Он дожил до Дня Победы, но считанные недели радовался возрождающейся демократической Германии. Болезнь одолела его. Рейнгардт Шмидхаген умер 8 июля 1945 года — в день рождения Кэте Кольвиц.

Завещание сердца

Опьяненные кровью, гитлеровские полчища рвали Европу в клочья. Свастика распласталась над Чехословакией, Польшей, Бельгией, Голландией, Францией.