Кетополис: Киты и броненосцы

– Молодец, – похвалил его Золтах. – Однако в последние несколько лет наметилась весьма неприятная тенденция. Я замечаю революционные брожения…

Фразу Золтах вычитал в одной из газет. Основной смысл от него ускользал, но нутром он чуял, что она, как ничто иное, подходит к сложившейся ситуации. Степень недоумения на лице у Бартаса увеличилась раза в два – рот приоткрылся.

– Ведь, если вдуматься, падение главы Семьи со стула во время парада – это призыв к свержению законной власти!

С нескрываемым удовольствием Золтах смотрел на вытянувшееся лицо сына. Еще бы, подобная мысль ему бы никогда не пришла в голову!

– Барбюны всегда были законопослушным народом, – продолжал Золтах. – И мы не можем допустить, чтобы наши обычаи были истолкованы превратно…

– Значит, Церемонии Тронов не будет? – в голосе Бартаса зазвучала тоска.

– Я бы с радостью отменил Церемонию, – вздохнул Золтах. – Но что мы будем за барбюны, если откажемся от своих обычаев?

Бартас не смог сдержать улыбки. Но ничего, сейчас Золтах ему покажет…

– Но допустить падения главы Семьи со стула тоже нельзя. Поэтому я придумал привязывать главу Семьи ремнями.

Довольный собой, он посмотрел на сына. Мысли ворочались в голове Бартаса так, что Золтах слышал гул. Того и гляди, из ушей повалит пар. Парню потребовалось секунд десять, чтобы осознать: тащить стул все равно придется, а вот уронить главу Семьи уже не получится. Ужас черной тенью наполз на лицо бедняги, глаз нервно дернулся. Золтах упивался победой.

– Но это же опасно… – робко сказал Бартас.

Золтах фыркнул.

– Опасно сидеть на стуле без всякой защиты от падений. В наш просвещенный век подобное варварство просто немыслимо. Ты меня понял?

– Да, папа, – вздохнул сын. Обреченности в этом вздохе хватило бы, чтобы потопить весь кетополийский флот. Но ничего, вот займет он его место – спасибо скажет.

– Так, с этим мы разобрались, – удовлетворенно сказал Золтах. – Как обстоят дела с тележкой?

Праздничные тележки барбюнов славились на весь город – пожалуй, ничуть не меньше, чем их настоянное на рыбах синее вино. Повозки украшали пышной резьбой и деревянными фигурами, раскрашивали в яркие цвета – сумасшедшее буйство красок среди желтого тумана. Еще дед говорил Золтаху, что барбюны раскрасили Кетополис, поэтому внук должен гордиться тем, что он барбюн. И Золтах гордился.

К празднику тележки готовили целый год: вся семья с упоением трудилась над украшениями, раскрашивала их и покрывала лаком. И если в последние годы в украшениях стало намечаться некоторое излишество (отдельные повозки едва могли сдвинуться с места под грузом резного дерева), то только из-за стремления показать, как истинные барбюны любят и уважают традиции Кетополиса. Ну, и самую малость – из-за серебряного кубка, приза в соревновании на лучшую праздничную тележку.

Использовать прошлогодние повозки – значит покрыть семью несмываемым позором. Гарби на такое никогда бы не пошли – это Булланы могут лишь подправить резьбу, да заменить пару фигур и думать, что никто не заметит.

– С тележкой все хорошо, – безжизненно ответил Бартас. – Все готово к параду.

– Что-то я не слышу радости в голосе, – Золтах попытался подбодрить сына. – Готов поставить полукрону на то, что в этом году кубок будет наш! Люблены и Годси будут локти кусать от зависти…

– Да, папа, – вздохнул Бартас и, наконец, решился: – Пап, а ты уверен, что надо себя пристегивать?

– Мы уже обсудили этот вопрос, – буркнул Золтах. – И я не вижу смысла к нему возвращаться. Все! Лучше бы сказал, как там с вином? Созрела уже рыба?

Всеми силами он старался увести разговор в сторону. Образ неумолимо приближающейся мусорной кучи живо стоял перед глазами, и у Золтаха не было ни малейшего желания снова пережить подобное.

– Рыба созрела. Но ремни ведь слабые, а вдруг что порвется? Ты же можешь упасть…

Можешь упасть! Ха! Да без ремней его падение будет просто неизбежно, а так… Золтах специально ждал последнего дня перед Праздником, прежде чем сообщить сыновьям радостную новость. Чтобы они не успели подготовиться. Нет уж, в этом году победа останется за ним!

В дверь робко постучали.

– Ну, кто там еще? – с раздражением спросил Золтах.

В приоткрывшейся щели мелькнул длинный нос Халлека, младшего из сыновей. Парень явно не решался войти.

– Да входи давай, – махнул рукой Золтах.

Халлек прошмыгнул в комнату и остановился у порога, теребя в руках церемониальную шапочку. Смотрел он то под ноги, то на стены, опасаясь встречаться взглядом с Золтахом.

Натворил чего, и мать отправила отчитываться перед отцом и старшим братом? Но что он мог натворить, не малец уже – почти семнадцать. Хотя, говорят, на прошлой неделе его видели в компании Уллики Годси…

– Что случилось? – сказал Золтах, чувствуя, как в груди заворочалась склизкая змея дурного предчувствия. Они ведь даже не помолвлены…

– Паапа, – осторожно начал Халлек, и звук его голоса заставил Золтаха вздрогнуть. Когда начинают вот так тянуть слова – жди беды.

– НУ?!!

– Тележка, – выдохнул Халлек.

От сердца отлегло. Золтах широко улыбнулся.

– Что там с тележкой? – почти радостно сказал он. – Колесо отвалилось? Ну, замените!

Хеллек замотал головой.

– Ее украли, пап.

– О! – Золтах несколько секунд переваривал эту новость. Она была слишком абсурдной и нелепой, чтобы сразу уложиться в голове. – Как украли? Кто?

Хеллек дернул плечом.

– Я не знаю, пап. Матрос какой-то, с трубкой. Я увидел, как она заворачивала на Серебряную, побежал, но было уже поздно…

– Проклятье! – подал голос Бартас.

– А ты чем занимался?! – крикнул Золтах. – Кто должен был за ней следить?

Хеллек замялся, опустил взгляд.

– Ну мы… Разговаривали с Улликой. Про Праздник…

– Это Годси! – выдохнул Золтах, вскакивая со стула. – Завистники проклятущие! Специально подослали свою девку…

– Но, пап…

– Ничего, они у меня еще получат! – пылая праведным гневом, Золтах шагнул к двери. В этот момент его схватили за рукав.

– Полкроны, пап, – сказал Бартас, протягивая ладонь. – Ты поставил полкроны.

21. Фокси Лампиер среди мулов и обезьян

Скрежет ворот прогремел на половину порта. Металлический визг поднялся и застыл на самой высокой ноте, заглушив доносящуюся издалека ругань. Не успел он стихнуть, как на смену ему пришел свист пара и стук шатунов – если судить по звукам, во двор въехал по меньшей мере паровоз. Невидимый паровоз остановился, но еще долго пыхтел, словно кашалот, пытающийся отдышаться после глубокого погружения.