Кейс. Доставка курьером
Шрифт:
…Вечером мы пили «Маргариту» на Евиной кухне. Владелица маникюрных баров разбиралась в коктейлях ничуть не хуже, чем в акриловых ногтях. Ева отлично смешивала ингредиенты. На ней красовались уже знакомые мне мини-шорты и искусно драная футболочка – дыры на этом трикотажном изделии позволяли видеть только разрешенные цензурой участки девичьего тела. А впрочем – где сейчас цензура?
После первого коктейля я еще не созрела для откровений. Очень хотелось рассказать Еве о переводе целой кучи денег на лечение ребенка, но я стеснялась. Не назовет ли она меня чересчур сентиментальной или непрактичной? Но после третьей «Маргариты» веселые пузырьки устроили фейерверк
Ева некоторое время молчала.
– Знаешь, – нерешительно сказала она, – наверное, не все доступно нашему пониманию.
Ха, кто бы спорил! Я вообще ничего не смыслю в львиной доле вопросов мироздания и человеческого поведения.
– Юль, ну ты совсем, что ли, дура?
Я опешила. Почему она говорит мне это?
– Такие бабки истратила неизвестно на что! – возмущенно продолжила Ева.
– На операцию ребенку!
– Какое тебе дело до этого ребенка?
– Я ужасно расстроилась, прочитав статью.
– Да таких статей! Ты б еще в Интернете порылась – там сплошь и рядом объявления: помогите, дайте денег, спасите!
– Тебя это не коснулось, поэтому ты так рассуждаешь, – обиделась я.
– Боже упаси! – замахала руками Ева. – Не надо нам никаких болезней и операций!
– Точно так же я могла бы сказать: какое мне дело до твоего ребенка, до Мишутки? Почему я его беру к себе, гуляю, кормлю с ложечки?
– Я и сама удивляюсь, – честно призналась Ева. Она минуту рассматривала меня немного расфокусированным взглядом – коктейли делали свое дело. – Наверное, ты ангел. Да, ты ангел. Это все объясняет. И мне безумно жаль, что ты истратила столько денег не на себя, а на кого-то, кто тебе даже спасибо не скажет! Могла бы себе новый костюм купить, сумку, туфли классные…
– Брось! Вещи – такая ерунда.
– Не знаю, не знаю…
Не успела я, пошатываясь и цепляясь за перила, добраться до своей квартиры, зазвонил мобильный. Никита!
– Привет, малыш. Не спишь еще?
– Нет!
– Слушай, я на минутку.
– Согласна и не на минутку. Да, мы сегодня уже разговаривали, но всегда хочется чего-то большего.
– Нет, малыш, сейчас мне некогда. Послушай, ты, наверное, еще не все деньги истратила? Ну, из тех, что я тебе оставил?
– М-м-м, – неопределенно ответила я, трезвея.
– Понимаешь, мама совершенно выбилась из бюджета…
Еще бы! Закатывать такие вечеринки.
Да я только в супермаркете истратила целое состояние, покупая все эти замысловатые приправы, гранат без косточек, телятину и баклажаны. Роскошные израильские баклажаны – ведь местные еще не поспели! А сколько стоил кальян!
– Юлёныш, дай Ланочке денег, хорошо? Она впадает в депрессию, когда лишается возможности ходить по магазинам и покупать, покупать, покупать. Тот еще шопоголик.
– Конечно, Никита. А сколько?
– Ну, сколько сможешь… Договорились?
– Угу, – без энтузиазма промычала я.
Если Ланочка узнает, сколько у меня осталось Никитиных денег, ей не избежать самой суровой депрессии. Никакого шопинга по крайней мере в ближайший месяц!
Так. И что теперь делать? Вот ситуация! Ну, ничего… Сейчас я обязательно что-нибудь придумаю…
Глава 18
И еще один Андрей
Кто-то преуспевает в бизнесе, кто-то отлично владеет клюшкой для гольфа или вязальными спицами, кто-то блестяще просчитывает финансовые риски или печет мясные пироги. А
еще существует категория людей, невероятно успешных в искусстве портить себе нервы. Их хлебом не корми, дай поиздеваться над собственной нервной системой. Они не живут, а мучаются, окруженные липкой пеленой неясных страхов и предчувствием грядущих трагедий. Эти несчастные наделены буйным воображением и умением проецировать на себя все несчастья мира. Они – жертвы наводнений и землетрясений, пассажиры автобусов, упавших в пропасть, и добыча маньяков – и все это за каких-то тридцать минут вечерних теленовостей…Наверное, я из их числа.
Подскочила с кровати ночью, вновь разбуженная страшной мыслью, и долго сидела в темноте, не в силах справиться с сердцебиением… Совесть, смачно чавкая, доедала мои внутренности. А что, если Воскресенского действительно можно было спасти? Я же говорила об этом Глебу, собиралась вызвать «скорую»! Но он отмахнулся!
Вдруг налетчики, увидев депутата в крови, распростертым на полу, спешно покинули дом? А депутат вовсе не умер, он только потерял сознание. И, доставив Воскресенского в больницу, мы бы его откачали! Но я и Глеб позорно и без оглядки бежали, стараясь предельно увеличить расстояние между усадьбой и нашими персонами. Зачем я послушалась трусливого дизайнера и не вызвала милицию?
Вот поэтому печальный дух Воскресенского меня не отпускает, поэтому постоянно стоят перед глазами страшные картины. Я виновата! Не спасла его…
Стоп!
Не слишком ли много я пытаюсь на себя взять? В тот момент у меня была другая задача – вынести из-под пуль ребенка. Хотя бы с этим я справилась. А в охранники к депутату я не нанималась…
Но вызвать «скорую» могла бы!
Я упала на кровать и накрыла голову подушкой. Какое мучение. Кто-то внутри меня произносит все эти ужасные слова, не дающие покоя…
– Нонна, займи денег.
– Ну.
– В смысле?
– В смысле – уже. Легко.
Нонна сидела уткнувшись носом в бухгалтерские документы, ставила в них закорючки, а также увлеченно колотила по калькулятору и одновременно заполняла на компьютере экселевскую таблицу. Я настигла подругу в близлежащем офисе.
– Понимаешь, перечислила деньги на операцию одному ребенку.
Нонна наконец взглянула на меня:
– Что-то случилось? Чей ребенок? Какая операция?
– Да прочитала в газете призыв о помощи.
– То есть ребенок тебе незнаком?
– Конечно нет.
Нонна тупо уставилась в бумаги. Потом вновь подняла взор:
– И сколько перечислила?
– По твоим меркам – сущие копейки.
– А по твоим?
– Солидную сумму. И теперь мне нужны деньги, так как позвонил Никита и велел срочно спонсировать Ланочку, потому что она…
Нонна, не дослушав, встала и вышла из кабинета. Вернувшись, положила на стол передо мной увесистую денежную «котлету».
– Сердобольная ты моя, – сказала она.
– Я поступила неправильно? – с вызовом поинтересовалась я.
– Знаешь, пожалуй, лучше мне промолчать.
– Нет, скажи!
– По крайней мере, ты верна себе. А это всегда вызывает уважение.
– Спасибо, хоть идиоткой не назвала. Ева вчера так прямо и сказала.
– А ты ее не слушай! – тут же подскочила Нонна. Видимо, обиделась за подругу. Хотя и у нее самой, полагаю, вертелось на языке то же слово. – Эта Ева… Она хоть что-то когда-то сделала доброе не для себя, а для других?