КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

Первая зима была самой тяжелой. При отсутствии теплой одежды, при непригодности летнего японского обмундирования и неприспособленности самих японцев к таким холодам многие заболевали и умирали. Госпитали еще только разворачивались, больные попадали к врачам не тогда, когда заболевали, а когда освобождалась койка.

Те, кто имел дело с пленными японцами, запомнили прежде всего их работоспособность и дисциплинированность. Если политработники-воспитатели пытались вбить клин между японскими солдатами и офицерами, то хозяйственники, напротив, охотно пользовались привычкой японского солдата подчиняться старшему. Но труд военнопленных не был эффективным. Секретные подсчеты экономистов свидетельствуют: лагеря были нерентабельными. Разоренному войной Советскому Союзу было просто не по карману содержать в плену столько японцев.

Лагеря для пленных не входили в состав ГУЛАГа. Относились к японцам, как и к пленным немцам, итальянцам и другим, значительно лучше, чем к советским заключенным.

В отличие от коллег из ГУЛАГа, сотрудники Главного управления по делам военнопленных специально своих узников не морили. Другое дело, что жизненные стандарты в Советском Союзе были настолько низки, что лагерники погибали от тяжелой работы, холода, недоедания. Да и самого понятия «ценность человеческой жизни» не существовало.

Тем не менее в приказе министра внутренних дел СССР Сергея Круглова о мерах по предупреждению побегов специально говорилось: «Применение оружия по военнопленным при всех обстоятельствах есть крайняя мера, и к ней следует прибегать, когда все остальные меры воздействия оказались безрезультатными. Во всех случаях применения оружия производить специальное расследование правильности и необходимости его применения».

Нормы питания бесконечно дифференцировались — это была школа ГУЛАГа: действовать на лагерников через желудок. Рядовые, офицеры, генералы, дистрофики и больные, слушатели антифашистских школ, отказавшиеся от работы и находящиеся под следствием — каждый получал свою норму в зависимости от того, к какой группе военнопленных его относили. В 1948 году таких норм было десять.

По меркам послевоенной голодной жизни в Советском Союзе нормы казались терпимыми (впрочем, в лагерную миску конечно же попадала лишь часть того, что полагалось по норме). Но это слабое утешение для японских солдат, которые несколько лет голодали и мерзли в Сибири.

Полегче было тем, кто шел на контакт с чекистами и офицерами-политработниками. Политработники-воспитатели с помощью переводчиков и пропагандистской литературы на японском языке, издаваемой в Москве, должны были выполнять свою задачу, заключавшуюся в том, чтобы «обеспечить неуклонный рост числа военнопленных — активных сторонников демократического преобразования своей страны и укрепления дружественного отношения к СССР».

Появились школы антифашистского актива, самодеятельность. Овладевающих марксизмом поощряли увеличением нормы питания, отправляли на 10–12 дней в так называемые комнаты отдыха, где пленным давали чистое белье, пижамы и прилично кормили.

Показуха пышно расцветала в лагерях. По указанию офицеров-пропагандистов пленные демонстрировали «перековку» и верность идеям марксизма. Составлялись фотоальбомы, где помещались одни и те же фотографии: пленные в столовой, в парикмахерской, на приеме у зубного врача, во время занятий спортом. Фотографии сопровождались словами о счастливой жизни пленных и клятвами в верности Сталину.

Ожидания пропагандистов не сбылись. Даже те, кто числился в антифашистском активе, скорее умело притворялись, стараясь выжить, чем всерьез принимали то, что им рассказывали о преимуществах социализма.

24 мая 1950-го министр внутренних дел Круглов доложил Сталину, Молотову, Берии, Маленкову, Микояну, Кагановичу, Булганину «об итогах работы с военнопленными и интернированными по их содержанию, трудовому использованию, политической и оперативной работе среди них и о репатриации»:

«Для содержания военнопленных и интернированных было организовано 267 лагерей с 2112 лагерными отделениями, 392 рабочих батальона и 178 специальных госпиталей…

С 1945-го началось массовое использование труда военнопленных в народном хозяйстве СССР… Значительное количество их было занято на работах в угольной промышленности СССР на добыче угля, строительстве и восстановлении шахт, а также на строительстве новых предприятий тяжелой индустрии — Владимирского тракторного завода, Челябинского и Закавказского металлургического комбинатов, завода „Амурсталь“…

Военнопленные принимали участие в строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали и в работах по реконструкции и восстановлению асфальтобетонных дорог в разных районах СССР. На строительстве ряда гидроэлектростанций, в том числе Севанской, Мингечаурской, Дзауджикаусской, Фархадской, Сочинской, Кураковской и других, военнопленные составляли от 40 до 90 процентов общего количества рабочих, занятых на этих стройках…

В результате агентурно-следственных мероприятий, проводившихся среди военнопленных и интернированных, выявлено 6136 агентов и информаторов противника из числа граждан СССР, из которых 1554 человека были установлены и материалы на них переданы органам Министерства государственной безопасности СССР. Среди военнопленных выявлено и осуждено 983 человека советских граждан — изменников Родины, служивших в гитлеровской армии и при пленении выдававших себя за граждан Германии.

Допросами военнопленных — бывших сотрудников разведывательных органов Германии — выявлено 819 агентов из числа граждан стран народной демократии. Об этой агентуре через Министерство иностранных дел СССР информировались власти заинтересованных стран народной демократии…

Получены также данные о 553 крупных немецких закордонных агентах, в том числе в США 18, Англии 20, Франции 27, Югославии 21, Турции 41, Испании 27, Бельгии 10, в других капиталистических странах 84, в странах народной демократии 186, в русских, армянских и грузинских белоэмигрантских кругах 78, среди религиозных деятелей разных стран 41. Материалы об этой агентуре переданы Комитету информации и Министерству государственной безопасности.

Органами МВД отобрано из числа завербованной среди военнопленных и интернированных агентуры 986 человек, перспективных по своим связям и возможностям в Германии и других странах. Эта агентура передана Комитету информации, Главному разведывательному управлению Генерального штаба Советской Армии, Морскому генеральному штабу и Министерству государственной безопасности…»

22 апреля 1950 года ТАСС передал сообщение о репатриации японских военнопленных. А 5 мая об окончательной репатриации немецких военнопленных.

В состав Главного управления по делам военнопленных и интернированных министерства внутренних дел входило и оперативное Управление. Его возглавлял бывший резидент советской военной Разведки в Берлине, комиссар госбезопасности третьего ранга (затем генерал-лейтенант) Амаяк Захарович Кобулов.

В 1945-м и в начале 1946 года оперативный аппарат в лагерях занимался попавшими в плен жандармами, полицейскими, сотрудниками японской разведки. Задача состояла не столько в том, чтобы наказать их как военных преступников, сколько в том, чтобы выяснить, была ли у японцев агентура на территории Советского Союза.

Быстро удалось установить, что никакими успехами в проникновении в советские тайны японская разведка похвастаться не могла, поэтому оперативники Кобулова через два с половиной года после окончания войны получили новое указание: создавать среди пленных свою агентуру.

Бывших офицеров немецкой и японской армии, которые стали в лагерях осведомителями НКВД, старались завербовать, чтобы они работали на советскую разведку после возвращения на родину. Офицеры, готовые на все, лишь бы выжить и вернуться на родину, соглашались.