КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

— Николай Григорьевич, сегодня у вас проверяли связь. Это значит, новые «жучки» ставили.

Когда меня освобождали от должности первого секретаря, за мной нагло ходил «хвост». Я еду в гости к сестре в Тушино, там меня поджидают. Поднимаю руку. Останавливается машина, в ней два человека:

— Садитесь, Николай Григорьевич! Откуда они меня знают?..

Я когда уехал послом, знал, что в покое не оставят. Был такой эпизод. На Седьмое ноября и на Первое мая я старших дипломатов приглашал к себе в резиденцию пообедать. Обедали, потом музыку включили, ребята решили потанцевать. И мне жена консула на ухо говорит:

— Будьте осторожны в этой комнате. Вас здесь слушают.

Я отлично понял, что это она меня не сама решила предупредить, а ее муж из контрразведки — он был парень добрый, хороший — попытался меня предостеречь.

Эта служба имелась в каждом посольстве. Задача у нее следить, чтобы не было беды. Но беда все-таки случилась. В нашем посольстве был известный Олег Гордиевский, разведчик, который, как потом выяснилось, работал на англичан. Интересно, что Гордиевский старался работать хорошо. Изучал Данию, знал ее. Он вообще неглупый человек. Но у меня к нему все время было недоверие. Полковник Михаил Петрович Любимов, который стал потом резидентом, пишет, что в посольстве только посол не доверял Гордиевскому. То есть там, где надо быть внимательным, они не сумели разобраться…

— На вас давило то, что за вами следили?

— Абсолютно нет. Давит тогда, когда человек чувствует какую-то вину. Я за собой вины никогда не чувствовал. Работал честно…

Генерал Виктор Валентинович Иваненко руководил городским отделом КГБ в Нижневартовске, потом был заместителем начальника областного управления в Тюмени. Я спросил его:

— Как у вас складывались отношения с первым секретарем?

— Первый секретарь был для меня политическим руководителем. Я должен был докладывать ему обо всех происшествиях, о наиболее интересных результатах работы, о проблемах. Я был в роли подчиненного. Никаких указаний следить за ним, естественно, не было. Сбором информации о партийно-советской элите нам было запрещено заниматься. В партийных органах имелас своя «контрразведка» — орготделы, которые следили за партий ной моралью.

Конечно, каждый руководитель чекистского аппарата, городского, районного, стремился к установлению каких-то неформальных отношений с первым секретарем. Как правило, первые секретар охотно приближали к себе чекистов: мало ли чего они настучат..

Практиковались совместные поездки. Обычно первый секретарь брал с собой начальника милиции, прокурора, начальника КГБ, и в таком составе ехали. Выступали перед народом, потом могли и поохотиться — все это укрепляло личные отношения. Были редкие исключения, когда возникали острые конфликты между руководителями органов КГБ и партийными секретарями.

— В в чью пользу они решались?

— Чаще в пользу первых секретарей. На моей памяти был только один случай, когда принципиальный чекист сумел доказать свои правоту и добился снятия первого секретаря горкома. Чекист получил информацию, что хозяин города обложил поборами секретарей парткомов. Ему приходилось принимать гостей, надо было угощать, а партийной кассой эти расходы не предусмотрены, поэтому секретари городских организаций приносили ему в «дипломате» неподотчетные деньги. Этот конфликт закончился победой сотрудника КГБ.

Это был исключительный случай. Во всех приказах говорилось, что «не подлежат проверке руководители партийных и советских органов, прокуроры, судьи». Неприкасаемые.

Нам категорически запрещалось работать с представителями партийных органов и тем более партийными лидерами других стран. Но по особому указанию, согласованному с Брежневым, Тюменскому управлению КГБ было поручено работать с первым секретарем ЦК Компартии Греции Захариадисом, который под фамилией Николаев находился в политической ссылке в городе Сургуте. И по этому делу не один выговор и не одна благодарность получены, в том числе мной…

Я спросил Егора Кузьмича Лигачева:

— У вас было ощущение, что за вами присматривают, что ваш телефон прослушивается?

— Не думал я об этом, честно скажу. Но мне говорили, что вас, Егор Кузьмич, прослушивают. Но у меня характер, что ли, такой, я не считался с этим. И на квартире, знаю наверняка, тоже прослушивали, потому что, когда власть поменялась, какую-то аппаратуру демонтировали. Наверное, прослушивали, система была такая.

— А это как-нибудь влияло на вас?

— Нет, абсолютно.

— Ну а если хотели о чем-то личном поговорить, зная, что телефон прослушивается, то что делали?

— А ничего. Никаких личных разговоров у меня не было. Сплетнями я не занимался…

А что думали руководители местных органов КГБ об отношениях с партийными органами?

Генерал Валерий Воротников:

— Есть формальные отношения и человеческие. Бывало, что по службе я должен пойти к первому секретарю и доложить ему важную информацию. Но я о нем столько всякого знаю, что докладывать ему не стану. Такое тоже бывало. Объективно нам не рекомендовали собирать информацию, касающуюся партийного руководства. Но такая информация все равно к нам попадала, таить ее мы не имели права. Мы ее сообщали в центр, и она возвращалась бумерангом.

Возникали ситуации, когда первый секретарь райкома приезжает к начальнику областного управления и просит: «Поменяйте мне начальника райотдела. У меня не складываются отношения». Бывало и наоборот, когда руководитель местного отдела просил переместить его куда-нибудь, потому что у него не складываются отношения. Но это скорее исключения.

А мелкую информацию мы старались и не вытаскивать на свет Божий. Когда кто-то от чрезмерного усердия и выталкивал ее наверх, она там воспринималась соответственно.

Был случай. Поехал один партийный работник за границу, там расслабился, допустил какие-то вольности. В составе группы был «источник». Когда вернулись, он написал об этом. Руководитель, который компоновал информацию для обкома партии, включил в нее и это сообщение. Дошло до первого секретаря. Проверили. Оказалось, что у того партийного работника язва желудка, он вообще не пьет. Все дамы, которые входили в делегацию, написали в объяснительных записках, как он замечательно себя вел.

А потом, — продолжает генерал Воротников, — я был свидетелем неприятной сцены, когда руководитель партийной организации высказал начальнику управления КГБ, что он по этому поводу думает.

Если возникала необходимость сообщить о поведении партийного работника, то не по такому мелкому поводу. Доносы вызывали такую реакцию, что второй раз уже не хотелось этим заниматься.

— Но ведь на местах руководители были уверены, что вы обо всем докладываете в Москву.

— Мы их в этом не разуверяли. На то и кошка, чтобы мышки боялись. Может быть, они себя от этого лучше вели…

— А каким образом негативная информация о крупных партийных чиновниках попадала к председателю КГБ и что он должен был сделать в таком случае? — Я спрашивал об этом бывшего председателя КГБ Владимира Ефимовича Семичастного. — Если вам начальник областного управления сообщал, что первый секретарь пьет или завел себе другую женщину, ведет себя недостойно и так далее, как вы поступали?