КГБ

К зиме 1947—48 года ГБ и советские советники стали испытывать серьезную обеспокоенность снижением поддержки коммунистической партии. В январе 1948 года Пражский институт общественного мнения предсказал, что на весенних выборах коммунисты наберут не более 28 процентов голосов. Отлучение в 1947 году от власти двух наиболее сильных коммунистических партий Запада — во Франции и в Италии — усилило дурные предчувствия чехословацкого партийного руководства. Чичаев и «Хазянов» сообщили Плачеку — автору тревожного доклада о возможной подготовке некоммунистических партий к перевороту, — что доклад одобрен лично Сталиным. Московский центр приказал Плачеку и другим своим агентам подготовить списки ведущих оппонентов коммунистической партии с тем, чтобы «обезглавить реакцию». Одновременно ГБ стало обвинять партийное руководство в том, что оно «нянчится с реакцией», и потребовало ускорения перехода к народной демократии.

Под предлогом обеспечения личной безопасности членов правительства, ко всем министрам прикрепили телохранителей, истинной задачей которых было шпионить за подопечными. Один министр жаловался. в январе 1948 года, что офицеры ГБ «в любой момент обыскивают столы, проверяют, где стоят телефоны в квартире, с кем мы говорим по телефону, с кем вообще знакомы и т.д.» Управление F, нелегальное подразделение ГБ, которое возглавлял Карел Шваб, специализировалось на сборе компрометирующих материалов на некоммунистических политических деятелей и засылкой агентов в национал-социалистическую и народную партии. В управлении имелся небольшой отдел, известный как комиссия RR, который организовывал провокации — от выкрикивания подрывных лозунгов на демонстрациях некоммунистических партий, за что демонстрации разгонялись, до фабрикации «антигосударственных заговоров» в Словакии. Карел Каплан на основе изучения секретных чехословацких архивов делает вывод, что советники из МГБ Чичаев и «Хазянов» играли «все возрастающую руководящую роль» как в управлении F, так и в отделе RR.

Председатель коммунистической партии (а с июля 1946 года — премьер-министр) Клемент Готвальд не верил паникерским докладам ГБ о готовящемся другими политическими партиями вооруженном перевороте. Не верили этому и большинство других руководителей партии. Однако они были убеждены, что противник пытается отстранить их от власти, и считали необходимым нанести упреждающий удар. В начале 1948 года министр юстиции от национал-социалистов Прокоп Дртина возглавил неудавшуюся попытку некоммунистических министров создать комиссию по расследованию нарушения законности органами ГБ. 19 февраля советский заместитель министра иностранных дел В.А. Зорин, до недавнего времени посол в Чехословакии, прибыл в Прагу, чтобы убедить Готвальда покончить с некоммунистической оппозицией. Готвальд согласился, но отверг настойчивые советы Зорина попросить советского военного содействия (как утверждает Каплан, это был «единственный случай за всю его жизнь», когда он не выполнил советские инструкции).

Тогда оппозиция сыграла на руку Готвальда. 20 февраля министры от католиков, демократов и национал-социалистов подали в отставку, считая, что смогут добиться расформирования правительства и проведения новых выборов. Социал-демократический министр, однако, остался. Готвальд же, вместо того чтобы расформировать правительство, создал 29 февраля правительство народного фронта, полностью состоящее из коммунистов и сочувствующих им. Самозваный «Комитет действий» Национального фронта под неусыпным контролем полиции и ГБ узурпировал функции парламента и провозгласил полную национализацию. Президент Бенеш не устоял под давлением коммунистов. В мае в результате фальсифицированных выборов захват власти коммунистами был завершен. В июне Готвальд сменил Бенеша на посту президента. Сам он умер в 1953 году от воспаления легких, простудившись на похоронах Сталина.

Югославия — единственная из восточноевропейских стран, коммунистический режим которой после войны порвал с Москвой (в 1968 году то же сделала Албания). Однако в конце войны не было никаких признаков того, что югославский партийный лидер и премьер-министр маршал Тито станет одним из основных объектов интереса МГБ. Тито (урожденный Иосип Броз) был одним из немногих ведущих коммунистов Югославии, которые находились в изгнании в Москве и пережили годы террора. Он стал генеральным секретарем югославской партии в 1937 году при помощи НКВД. В те времена, отмечал будущий критик Тито Милован Джилас, никто не усматривал ничего предосудительного в связях с НКВД:

«Контакты с советской разведкой были необходимы находившейся на нелегальном положении партии по организационным соображениям, и связь члена партии с советской разведкой расценивалась как преимущество, даже честь и укрепляла его престиж».

Тито послушно осудил своих попавших под чистку товарищей в партийной газете «Пролетер», предъявив им обычные сталинские обвинения в троцкизме, предательстве, фракционности, шпионаже и антипартийной деятельности. Когда Тито в годы войны возглавил коммунистических партизан, его радистом для связи с Моосвой был агент НКВД Иосип Копинич, действовавший под псевдонимом Ваздух («воздух»). В конце войны, пишет Джилас, «советская разведка проявляла к Тито особый интерес.»

В то время не было никаких оснований предполагать, что всего через три года Сталин и Тито вступят в жесточайшую конфронтацию. Несмотря на свою неизменную ненависть к сталинизму, Джилас писал:

«Дело в том, что ни один партийный лидер не был настроен антисоветски. Ни перед войной, ни во время нее, ни после. Руководители и простые члены партий не были бы столь едины в своей приверженности идеологии, если бы не верили в „ведущую силу социализма“. Сталин и Советский Союз были основой, духовным центром».

В западной прессе часто называли Югославию советским «сателлитом номер один». Сталин также выделял Тито. Когда «руководящие товарищи» вспоминали прием, устроенный Тито в Москве, куда он поехал в 1946 году на похороны президента Калинина, «они были в восторге, глаза сияли, о причине приезда все забыли, улыбки сверкали. Даже Тито светился гордостью в „торжественной“ тишине.»

Самоуверенность Тито, его способность к независимым суждениям беспокоили Сталина и НКГБ. В отличие от создававшихся еще народных демократий югославские партизаны завоевали свою победу в борьбе с немецкими и итальянскими армиями практически без посторонней помощи. Вскоре после Дня Победы Тито заявил: «Мы больше ни от кого не будем зависеть.» В конце войны Сталин предпочел бы, чтобы раньше времени не раздражать западных союзников, создать коалиционное правительство, состоящее из представителей Национального комитета Тито и королевского правительства в изгнании во главе с Иваном Шубашичем, которое находилось в Лондоне. Но Тито не предпринимал серьезных попыток выполнять свое собственное обещание, данное правительству в изгнании в конце 1944 года. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, в октябре 1945 года подал в отставку в знак протеста против нарушения Тито договоренностей. Месяц спустя правительство Тито одержало убедительную победу на подтасованных выборах. Английские и американские представители, как и другие иностранные наблюдатели, были уверены, что на свободных выборах коммунисты потерпели бы разгромное поражение.

Первое разногласие между Югославией и СССР касалось вмешательства НКГБ во внутренние дела Югославии и огласки не получило. До этого были столкновения между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в правительстве Тито Александром-Лека Ранковичем. Запугать Ранковича было непросто. В 30-е годы он сидел в югославских тюрьмах, где его нещадно били. В гестапо, куда он попал в 1941 году и был освобожден в результате отважного рейда партизан, его тоже пытали. Войну он закончил Директором бюро народной защиты (ОЗНА) в Министерстве вооруженных сил правительства Тито. В феврале 1946 года стал министром внутренних дел, сохраняя за собой руководство ОЗНА, которое месяц спустя было переименовано в Управление государственной безопасности (УДБА), хотя его и продолжали называть прежним, крайне непопулярным названием. Джилас пишет, что у Ранковича советник Тимофеев «не проявлял неожиданного прилива дружеских чувств, столь характерного для русских»:

«Тимофеев входил в кабинет Ранковича серьезным и обеспокоенным. Выходил он в зависимости от разговора ободренным и веселым, если обсуждались вопросы сотрудничества, или злым и напуганным, если Ранкович нападал на него с доказательствами вербовки югославских граждан советскими органами. Все вопросы обсуждались детально и подробно, несмотря на слабый русский Ранковича и еще более слабый сербский Тимофеева. Вдруг раскрывался очередной случай вербовки, и Ранкович снова начинал обвинять Тимофеева, который выдвигал одни и те же доводы — это частный случай, вина какого-то агента, а не государственная политика и уж, конечно же, не его, Тимофеева, приказ».

На самом же деле вербовка югославских агентов была в послевоенные годы основной задачей НКГБ/МГБ в этой стране. Два агента были в кабинете министров Тито. Министр промышленности Андрийя Хебранг, бывший партизанский лидер в Хорватии, которого НКГБ взял на шантаже, узнав, что в гестапо под пытками он предал некоторых своих товарищей. Стретен Жуйович, министр финансов, также был советским информатором. В 1945 году произошел случай, особенно разозливший Тито, который в то время еще не подозревал о советских агентах среди своих министров. НКГБ попытался соблазнить и завербовать Душицу Перович, женщину, которая руководила югославской криптографией. Когда Ранкович доложил о случившемся, Тито взорвался: «Шпионской сети мы здесь не потерпим. Надо объяснить им это сейчас же.» Тито лично жаловался советскому послу и главе советской военной миссии.