КГБ

Боярский упорно утверждал, что за сионистским сговором должна была стоять более мощная фигура, чем Шлинг. К лету 1951 года его выбор пришелся на Генерального секретаря компартии Чехословакии Рудольфа Сланского, как на главного заговорщика, хотя на самом деле тот был убежденным сталинистом. По словам подполковника Богумила Доубека, начальника отдела расследований СТБ, Боярский и советники из МГБ подчеркивали «растущее влияние иудаизма на международной политической арене; они приводили в пример Рокфеллера, Ротшильда и других, связывая их имена с деятельностью Сланского, движимого евреями». В июне 1951 года Доубек и его помощник составили полный отчет по шпионажу и подрывной деятельности со стороны «еврейских буржуазных националистов», назвав Сланского и Бедржиха Геминдера, главу международного управления секретариата партии, как зачинщиков. После того, как Боярский и советники МГБ внесли свои поправки, отчет был направлен президенту Готвальду и министру безопасности Ладиславу Копржива.

Сталин однако решил, что доклад не годится для удачного показательного антисионистского процесса. В письме Готвальду от 20 июля Сталин сообщал, что собранные на тот момент доказательства недостаточны для того, чтобы предъявить обвинения Сланскому и Геминдеру, и потребовал отозвать Боярского за неудовлетворительное ведение дела. В личном письме, написанном четыре дня спустя, Сталин добавил, что Боярского должен заменить «более сильный и опытный человек» и что, как следовало из сообщений МГБ, Сланского необходимо отстранить с поста Генерального секретаря партии.

Решение Сталина лично заняться делом Сланского отражало его растущую параноидальную озабоченность сионистской угрозой и падение доверия к Абакумову, занимавшему в тот момент пост руководителя МГБ. Осенью 1951 года Абакумова отправили за решетку. Секретарь Московского городского комитета партии Хрущев поехал в офицерский клуб объяснять причины ареста. Причин он указал две. Во-первых, коррупция. Абакумов стяжал дурную известность тем, что организовал целый ряд частных борделей для собственного ублажения, и тем, что по его поручению из-за границы доставлялись предметы роскоши. Второй причиной, согласно выступлению Хрущева, стало запоздалое обнаружение «ленинградского заговора», который затрагивал нескольких протеже тогда уже покойного Андрея Жданова, расстрелянных за «тяжелые», хотя и не указанные «государственные преступления». (Когда Абакумова в конце концов судили и расстреляли в 1954 году, через год после смерти Сталина, ему, в частности, инкриминировалась подделка улик, свидетельствующих против признанных виновными участников ленинградского дела). Главной целью Сталина при устранении Абакумова почти наверняка было ограничить влияние Берии на государственную безопасность. Новый руководитель МГБ, Семен Денисович Игнатьев, реанимировавший КИ, был аппаратчиком из Центрального Комитета партии и, в отличие от Абакумова, ничем не был обязан Берии. Более того, он даже устроил чистку в Мегрелии, на родине Берии.

Под руководством Игнатьева и по приказам Сталина МГБ начало самый антисемитский период в истории советской разведки. В начале ноября 1951 года генерал Алексей Дмитриевич Бесчастнов прибыл в Прагу в качестве главного консультанта МГБ для замены впавшего в немилость Боярского. По-видимому, удовлетворенный наличием необходимого материала для показательного процесса против сионистского заговора, 11 ноября Сталин направил влиятельного члена Политбюро Анастаса Микояна к президенту Готвальду с личным посланием, в котором требовал немедленного ареста Сланского. Когда Готвальд стал сомневаться, Микоян позвонил в Москву из советского посольства, после чего сообщил Готвальду, что Генеральный секретарь настаивает на своем требовании. Готвальд уступил, и 24 ноября Сланский был арестован.

Допросы Сланского и его воображаемых соучастников проходили под наблюдением Бесчастнова и двух его помощников, Есикова и Галкина. Избиения и пытки, необходимые для того, чтобы вырвать признания, осуществлялись СТБ. Для наблюдения за длившейся целый год подготовкой к показательному процессу в Прагу были командированы еще три консультанта из МГБ, Г. Громов, Г. Морозов и Я. Чернов. «Процесс над главарями антигосударственного центра, руководимого Рудольфом Сланским», открылся 20 ноября 1952 года. После вступительной речи прокурор зачитал имена четырнадцати обвиняемых. Все они были крупными партийными чиновниками. Одиннадцать, включая Сланского, были представлены как лица «еврейского происхождения», двое как чехи и один как словак. Первоначально консультанты из МГБ предложили формулировку «еврейской национальности» или просто «евреи», но согласились с более расплывчатой формулировкой в результате возражений со стороны Готвальда и членов Политбюро ЦК КП Чехословакии. Несмотря на это, фраза «еврейского происхождения» впервые была употреблена в сталинских показательных процессах. В тридцатых годах никто в суде не упоминал о еврейском происхождении Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека и других жертв репрессий. Во время процесса над Райком в Будапеште не было речи о еврейском происхождении троих из семи подсудимых. Во время процесса над Сланским еврейское воспитание подавалось как причина его предательства. Хорошо подготовленный свидетель объяснял в суде:

«Общим у всех этих предателей является их буржуазное еврейское воспитание. Даже после вступления в Чехословацкую коммунистическую партию и выдвижения на высокие ступени в партийном руководстве, они продолжали оставаться буржуазными националистами и стремились к собственной выгоде. Их целью было свергнуть наше партийное большевистское руководство и уничтожить народный демократический режим. Для достижения этого они вступали в контакт с сионистскими организациями и с представителями израильского правительства, которые на самом деле являются агентами американского империализма.»

Одиннадцать обвиняемых, в том числе Сланский, были приговорены к смертной казни, трое к пожизненному заключению.

За разгромом воображаемого сионистского заговора внутри Чехословацкой коммунистической партии последовала антисионистская кампания, развернувшаяся на всей территории СССР и по всему советскому блоку. Параноидальный страх Центра перед сионистскими заговорщиками дошел до такой степени, что некоторых из наиболее удачливых агентов еврейской национальности стали подозревать в изначальных связях с западными разведками. Среди них был Смолка/Смоллетт, во время Второй мировой войны руководитель Русского отдела в Британском министерстве информации, против которого во время процесса над Сланским было выдвинуто абсурдное обвинение, что он якобы «империалистический агент». В Центре даже был разработан (но не осуществлен) план похищения его из Австрии, где он проживал, страдая от начальной стадии множественного склероза, и доставки в Москву для объяснений, почему во время войны он завербовал еврея Ивана Майского, в тот момент советского посла в Англии, для работы на британскую разведку.

Чистка евреев среди советской номенклатуры достигла апогея в 1952 году, при этом нигде она не была настолько же интенсивной, как в Центре. К весне 1953 года из МГБ были устранены все евреи, кроме небольшого числа так называемых «тайных евреев», то есть лиц с некоторым количеством еврейской крови, у которых в паспорте в графе национальность стояла отметка «еврей». Вершиной наступления МГБ на сионизм стал «заговор врачей». В конце 1952 года молодой кремлевский врач Лидия Тимашук написала Сталину письмо, в котором обвиняла большинство своих старших коллег-евреев в заговоре с целью сократить жизнь советских руководителей посредством неправильного лечения. За раскрытие этого несуществовавшего заговора она была награждена орденом Ленина. 13 января 1953 года «Правда» начала кампанию против «чудовищ и убийц, (которые) растоптали священное знамя науки, прячась за почетным и благородным призванием врачей и ученых.» Чудовища, как сообщала газета, были агентами британской и американской разведок и действовали через «продажную еврейскую буржуазную националистическую организацию». «Правда» обрушилась на службы безопасности за то, что те не обнаружили заговор на более ранней стадии. По воспоминаниям Хрущева, «Сталин обезумел от ярости, кричал на Игнатьева и угрожал ему, требуя, чтобы врачей заковали в цепи, превратили их в месиво и стерли их в порошок.» Сталин передал руководство допросами врачей наиболее жестокому заместителю Игнатьева М.Д. Рюмину. «Не было ничего удивительного, — сказал позднее Хрущев, — что почти все врачи признались в инкриминируемых им преступлениях.»

Еще одним «сионистским заговорщиком», раскрытым Рюминым, был генерал МГБ Белкин, организатор процесса над Райком. Сталин лично позвонил Ракоши, чтобы сообщить, что Белкин признался в вербовке Габора Петера, руководителя АВХ, для работы на британскую и сионистскую разведки. После ареста Петера АВХ очень быстро обнаружило воображаемый заговор врачей в Венгрии, в точности повторявший советский аналог.

Коминформ и коммунистическая пресса по всей Европе отзывались о процессе Сланского и о заговоре врачей как о «звеньях одной цепи, свидетельствах убийственной деятельности англо-американских империалистов и их лакеев, которые помешаны на том, чтобы развязать еще одну мировую войну.»

В конце жизни Сталин, похоже, готовил новую волну страшных репрессий. В октябре 1952 года на XIX съезде Коммунистической партии, первом с 1939 года, когда прошел последний партсъезд, вместо старого Политбюро из десяти человек был учрежден новый орган — Президиум в составе тридцати шести членов. Хрущев опасался, что этот шаг — часть общего плана «будущего уничтожения членов старого Политбюро». Неспособность Сталина доверять окружающим, видимо, беспокоила даже его самого. Хрущев как-то слышал, как Сталин пробормотал себе под нос: «Мне конец, никому не верю, даже самому себе.» В декабре 1952 года он репрессировал Александра Поскребышева, который заведовал его секретариатом на протяжении последних двадцати пяти лет (однажды переводчик Черчилля так обрисовал Поскребышева: «Ростом пяти футов, широкоплечий, сутулый, большеголовый, с тяжелой челюстью, длинным крючковатым носом и с глазами, как у хищной птицы»), под тем предлогом, что тот разглашал содержание секретных документов. Вскоре после этого Сталин приказал арестовать генерала МГБ Николая Власика, его личного телохранителя, который прослужил так же долго, как и Поскребышев. После того, как его лечащий врач доктор Виноградов признался в соучастии в несуществующем заговоре врачей, Сталин боялся даже близко подпускать к себе докторов. Даже успехи советской разведки по внедрению в правительственные структуры других стран пугали его. В конце жизни Сталина преследовал страх, что западные разведки добились таких же, а может, и более значительных успехов в Москве. Он подозревал маршала Ворошилова в том, что тот — английский шпион, а Молотова в том, что он работает на ЦРУ.

Есть сведения, что зимой 1952/53 года Берии стало известно, что Сталин собирается его убрать. «Этим объясняется его нескрываемая ненависть к Сталину, проявившаяся во время последней болезни вождя,» — пишет один из современных советских историков. В ночь с 1 на 2 марта 1953 года со Сталиным случился удар. Берия тут же начал планировать, как бы ему взять власть. Хрущев, который все еще находился под сильным влиянием личности Сталина, считал, что Берия вел себя «просто невыносимо»: «Как только на лице Сталина… появились признаки жизни и нам показалось, что он приходит в себя, Берия бросился на колени, схватил его руку и начал целовать ее. Когда Сталин вновь потерял сознание и закрыл глаза, Берия встал и сплюнул.»